Джордж Гершвин: Путь к славе

Глава XX СЛАВА

В статье, написанной для газеты "Нью-Йорк Таймс" Гершвин рассказал о методах и общем подходе к написанию оперы "Порги и Бесс":

В самом начале работы над оперой я решил не прибегать к использованию народной негритянской музыки в чистом виде, чтобы не повредить цельности восприятия оперы. Поэтому я сочинил собственные спиричуэле и народные песни. Тем не менее все они выдержаны в характере народной музыки, а так как все произведение написано в оперном жанре, то "Порги и Бесс" является не чем иным, как народной оперой.

Однако поскольку содержанием "Порги и Бесс" стала жизнь американских негров, то традиционная опера обогатилась элементами, до того времени чуждыми этому жанру. Мой метод состоял в том, чтобы отразить в музыке оперы драму, юмор, суеверия, танцы и неисчерпаемый оптимизм, свойственные этой расе. Если таким образом мне удалось создать новую форму, слив оперу с театром, то это естественно вытекало из характера самого материала…

Мое мнение, что, помимо всего остального, опера должна быть развлечением. В ней должны содержаться все элементы удовольствия. Поэтому, когда я выбрал в качестве сюжета пьесу "Порги", повествующую о жизни негров Чарльстона, я знал, что ее характер позволит мне включить в оперу эпизоды как легкой, так и серьезной, как трагической, так и комедийной музыки, то есть в "Порги и Бесс" должны быть все элементы развлечения как для уха, так и для глаза, поскольку неграм внутренне присуще все это разнообразие настроений. Для меня негры идеальный материал, так как для них так же естественно выражать себя через слово, как и через пение и танец.

Юмор занимает важное место в жизни американцев, поэтому, лишив американскую оперу юмора, мы значительно обедним палитру красок, отражающих разные стороны жизни Америки. "Порги и Бесс" дает богатые возможности для юмористических песен и танцев. Это естественный юмор — не "гэги", искусственно навязанные сюжету, а юмор, естественно вытекающий из него. Например, Спортин Лайф, продавец наркотиков, в опере представлен наделенным юмором, танцующим злодеем, довольно симпатичным, вполне правдоподобным и в то же время внушающим опасения…

Моя музыка — это неотъемлемая часть самой пьесы. Да, это правда, что я написал множество песен для "Порги и Бесс". Я не считаю сочинение песен чем-то легкомысленным. Я люблю песни, хорошие песни. Работая над "Порги и Бесс", я понял, что сочиняю оперу для театра и что без песен это не будет ни театром, ни развлечением. Такова моя точка зрения.

В то же время песни в полном соответствии с оперной традицией… Разумеется, песни в "Порги и Бесс" — это лишь часть некоего целого. Что касается речитатива, то я попытался по возможности приблизить его к негритянской разговорной речи, и в этом смысле неоценимую помощь оказал мне мой опыт сочинения популярных песен, так как американские композиторы, пишущие популярную музыку, владеют искусством соединения слова и музыки в одно целое, причем музыка усиливает выразительность текста. Я использовал приемы симфонического письма для объединения в одно художественное целое отдельных сцен спектакля. С этой целью я продолжал изучать контрапункт и современную гармонию.

В тексте либретто "Порги и Бесс" м-р Хейуард и мой брат Айра, по моему мнению, великолепно передали богатство настроений каждого эпизода: Хейуард в искусной передаче местного колорита, а Айра — в мастерски сделанных текстах большинства песен… Такова сцена молитвы во время шторма, написанная Хейуардом; ярким контрастом к ней выступает сочиненная Айрой песня Спортин Лайфа в сцене пикника. Так же резко отличаются по настроению хейуардовская "Колыбельная", открывающая оперу, и, наконец, песня Спортин Лайфа из последнего акта, написанная Айрой ("Пароход, отплывающий в Нью-Йорк").

Все это звучит естественно, как бы вытекая из самой сути характера американских негров. Слова подчеркивают народный характер музыки. Таким образом, "Порги и Бесс" становится действительно народной оперой — оперой для театра, в которой есть драматизм, юмор, песня и танец.

Место действия оперы — Катфиш-Роу, негритянский прибрежный район Чарльстона в штате Южная Каролина. Короткое оркестровое вступление, построенное на великолепных красочных диссонансах, передает живое биение пульса Катфиш-Роу. В одном углу двора идет игра в кости, в другом танцуют, в третьем Клара, укачивая дочку, поет колыбельную ("Летние дни"). Серена упрашивает своего мужа, Роббинса, не играть в кости, но тот глух к ее мольбам. Громкие заклинания игроков, вымаливающих удачу, представляют собой контрапункт, на фоне которого звучит колыбельная Клары. Ее муж Джейк, раздраженный тем, что ребенок никак не может заснуть, выхватывает его из ее рук и поет песенку о женском непостоянстве — "Женщина — вещь ненадежная" (А Woman Is a Sometime Thing). Среди шума и гама Катфиш-Роу появляется уличный торговец медом, громко рекламирующий свой товар. После короткого повторения темы оркестрового вступления на сцене появляется калека Порги в инвалидной коляске. Мужчины встречают его приветственными выкриками и одновременно насмешками по поводу того, что он "неровно дышит" к девушке Крауна Бесс. В проникнутом горечью и берущем за душу речитативе "Создавая калеку, Бог дал ему в удел одиночество" (When Gawd make cripple, He mean him to be lonely) Порги поет о безысходности своей жизни, утверждая при этом, что женщины его не интересуют. Увидев Бесс, появившуюся под руку с Крауном, Порги поет песенку Крауна о ненадежности женского сердца. Краун уже навеселе. Вскоре под влиянием "счастливого песочка", то есть наркотика, которым его снабдил Спортин Лайф, он становится угрожающе агрессивным. Когда он присоединяется к игрокам в кости, его настроение оставляет желать лучшего. Роббинс бросает кости и выигрывает. Он собирается забрать выигрыш, но Краун хватает его за руку. Происходит драка. Обитатели Катфиш-Роу кричат, чтобы они прекратили побоище, но поединок становится еще более ожесточенным. Краун хватает железный крюк и убивает своего соперника. Он спасается бегством, в то время как Серена бросается к телу мертвого мужа. Спортин Лайф успокаивает потрясенную Бесс "счастливым песочком" и предлагает ей уехать с ним в Нью-Йорк. Оставшись совершенно одна, Бесс просит защиты и временного пристанища у обитателей Катфиш-Роу, но все двери для нее закрыты. Один лишь калека Порги сочувствует ей. "Бесс, Бесс, Порги примет тебя", — говорит он ей.

Действие перемещается в комнату Серены, где оплакивают Роббинса. Звучит раздирающая душу погребальная песнь "Он нас покинул, покинул, покинул" (He’s а-gone, gone, gone). Порги обращается к присутствующим с просьбой выделить деньги на погребение усопшего и обходит всех с блюдцем. Блюдце наполняется деньгами под траурную мелодию спиричуэла "Переполненное сердце" (Overflow), который затем становится музыкальным фоном еще одного обращения Порги к скорбящим. Траурная церемония нарушается приходом детектива, который арестовывает одного из собравшихся, Питера, как свидетеля убийства и предупреждает вдову Роббинса, что если покойного завтра не похоронят, то его тело будет отдано студентам-медикам. Детектив уходит, скорбящие продолжают траурные песнопения. "Покинул, покинул, покинул", — поют они, в то время как безутешная Серена поет "Мой любимый меня покинул". Приезжает представитель похоронного бюро. Он великодушно соглашается предать тело земле за сумму, которую удалось собрать, и готов подождать остальных денег. Нисходящее движение аккордов в оркестре, подобно поступи неумолимого Рока, ведет к ликующим звукам исполняемого Бесс спиричуэла "О, поезд ждет на станции… Он отправляется в Обетованную Землю".

В начале второго действия Джейк с рыбаками чинит сети под аккомпанемент задорной песни "Дружней, ребята!" (It Takes a Long Pull to Get There), раскачиваясь в ритме гребцов в рыбачьей лодке. Порги наблюдает за ними, сидя у окна. Он счастлив, у него теперь есть любимая, Бесс, и свое счастье он выражает радостной песней "Богач — бедняк". Обитатели Катфиш-Роу комментируют его радость, отмечая, что любовь к Бесс преобразила Порги, сделав его приветливым, излучающим доброту человеком. Как бы в подтверждение этого Порги с удвоенным пылом продолжает петь свою песню. Затем на сцене появляется юрист Фрейзьер. За полтора доллара он оформляет развод Бесс и Крауна. Вообще-то развод стоит один доллар, но, принимая во внимание тот факт, что Бесс и Краун никогда не были женаты, он требует более высокой платы за свои труда. Затем приходит белый юрист м-р Арчдейл. Он выговаривает Фрейзьеру за то, что тот торгует фиктивными разводами, и сообщает Порги, что добился освобождения Питера из тюрьмы. Когда Арчдейл уходит, Порги замечает летящего в небе канюка. В "Песне канюка" Порги поет о том, что эта птица — предвестник неминуемой беды. Яркий оркестровый аккомпанемент усиливает ощущение приближающейся беды, которым охвачены Порги и остальные. Вскоре толпа в страхе расходится. Спортин Лайф пытается заставить Бесс принять еще немного "счастливого песочку" и опять уговаривает ее уехать с ним в Нью-Йорк. Порги набрасывается на него и прогоняет прочь. После этого Порги и Бесс поют дуэт "Теперь ты моя, Бесс", в котором рассказывают друг другу о своей любви. Очень выразителен пассаж, исполняемый виолончелями, в котором передается нежность и теплота их чувства. Порги настаивает, чтобы Бесс вместе с остальными обитателями Катфиш-Роу приняла участие в пикнике, устраиваемом в тот же день жителями района. Бесс колеблется, она не хочет оставлять Порги одного, но в конце концов соглашается поехать на пикник. В Катфиш-Роу не остается никого, кроме Порги, опять поющего от избытка счастья песню "Богач — бедняк". В то время как опускается занавес, Порги поет: "Со мной моя любимая, мой Господь и моя песня".

Пикник происходит на острове Киттиуа-Айленд. Простые ритмы в оркестре передают ощущение самозабвенного веселья. Участники пикника со всей страстью предаются пению и танцам. Несколько негров играют на губной гармонике, расческах, стиральной доске и костях. Вперед выходит Спортин Лайф, чтобы, к большому удовольствию аудитории, поведать присутствующим суть своей циничной философии в песне "Вовсе не обязательно". Пикник заканчивается, и Серена просит всех занять места в лодке. Прежде чем Бесс успевает сесть в лодку, из зарослей появляется прячущийся на этом же острове Краун и подзывает ее. Бесс пытается объяснить ему, что теперь она принадлежит Порги и что Крауну лучше подыскать себе кого-нибудь помоложе. "Что тебе нужно от Бесс", — плачет она на фоне остро-синкопированного ритма в оркестре. Но Краун неумолим. Несмотря на сопротивление Бесс, он хватает ее и силой тащит в лес.

Следующий эпизод открывается коротким оркестровым вступлением, изображающим безмятежность раннего утра следующего дня. Рыбаки готовятся выйти в море. Покидая берег, они поют песню "Дружней, ребята". Двор обитателей Катфиш-Роу пробуждается. Начинается обычный, полный забот день. Торговка земляникой и продавец крабов оглашают улицу своими криками. Появляется выпущенный из тюрьмы Питер. Он с трудом осознает, что с ним произошло. После двухдневного отсутствия возвращается Бесс. Она чувствует себя совершенно разбитой и никак не может прийти в себя. Порги ухаживает за ней, делая все возможное, чтобы поставить ее на ноги. Серена молится за нее, "выкрикивая" свои мольбы в сопровождении хора остальных женщин. Бесс становится лучше. Бледная и измученная, она выходит из своей комнаты, чтобы посидеть с Порги у дверей дома. Она сообщает Порги, что была с Крауном и обещала вернуться к нему. Когда Бесс признается в любви к Порги, он обещает защитить ее. В дуэте "Я люблю тебя, Порги" оба подтверждают свою любовь друг к другу. В то время как песня любви близится к концу, раздается звонок колокола, предупреждающий о надвигающемся шторме.

В следующей затем сцене объятые ужасом подруги Серены молятся в ее комнате за своих мужей, находящихся в море. Порги мягко убеждает Клару присоединиться к поющим женщинам, но Клара, отрешенная от всего окружающего, поет колыбельную. Внезапно среди раскатов грома и разрядов молнии распахивается дверь и входит Краун. Он пришел за Бесс (в это время в оркестре мягко звучит мелодия песни "Теперь ты моя, Бесс"). Бесс говорит, что принадлежит одному лишь Порги. Краун издевается над калекой, не останавливаясь даже перед богохульством. Объятые страхом женщины с еще большим пылом предаются молитвам, в то время как Краун намеренно поет скабрезную песенку на блюзовый мотив "При виде рыжей красотки поезд сошел с рельсов" (A Red-Headed Woman Makes a Choo-Choo Jump Its Track). Шторм разыгрался не на шутку. Из окна своей комнаты Бесс видит, как волны переворачивают лодку Джейка. Клара передает ребенка Бесс и спешит на помощь к тонущему мужу. Бесс просит кого-нибудь из мужчин помочь Кларе. "Порги, чего ты сидишь здесь, как истукан?" — издевается Краун и бросается на помощь Кларе. Убегая, он предупреждает Бесс, что вернется за ней.

Третье действие открывается сценой в Катфиш-Роу. Ночь. Во дворе слышны заунывные голоса женщин, оплакивающих погибших в море рыбаков. Появляется Спортин Лайф. Он намекает, что Краун все еще жив и вернется за Бесс и что если у женщины два мужа, это значит, у нее нет мужа вообще. В окне комнаты Порги Бесс укачивает ребенка Клары, напевая несколько тактов колыбельной "Летние дни". Внезапно Катфиш-Роу пустеет. В темноте возникает Краун, крадущийся в комнату Порги. Он тихо окликает Бесс. В окне появляется рука Порги. В руке сверкнуло длинное лезвие ножа. Как только Краун подходит к окну, Порги вонзает нож в спину соперника и затем душит его. Краун мертв. Порги радостно восклицает, обращаясь к Бесс: "Теперь у тебя есть муж. У тебя есть Порги" (You got a man now. You got Porgy).

На следующее утро появляется детектив в сопровождении следователя и полицейского. Для выяснения личности убийцы они собираются опросить обитателей Катфиш-Роу. Следователь настаивает на том, чтобы Порги отвезли в полицию для опознания трупа. В ужасе от того, что ему придется взглянуть в лицо мертвому Крауну, Порги отказывается ехать, и его забирают силой. Пользуясь отсутствием Порги, Спортин Лайф пытается внушить Бесс, что Порги дадут очень большой срок. Он предлагает ей "песочку". Бесс отказывается. Тогда с еще большим пылом он обещает Бесс поехать с ней в Нью-Йорк ("Пароход, отплывающий в Нью-Йорк"), где ее ожидает сказочная жизнь вместе с ним. Бесс с презрением отвергает предложение Спортин Лайфа. Он оставляет у ее дверей пакет "счастливого песочка" на всякий случай, если она изменит свое решение. Соблазн слишком велик. После мучительных колебаний она забирает пакет.

Проходит неделя. Возвращается из тюрьмы Порги. Он в прекрасном настроении. Его в конце концов выпустили на свободу, и он привез кучу подарков для Бесс и своих друзей. В то время как он рассказывает о том, что ему пришлось пережить, в оркестре струнные цитируют мелодию песни "Теперь ты моя, Бесс" — так как он любит Бесс больше прежнего. Он зовет Бесс, но не получает ответа. Смущенный вид друзей вызывает в нем подозрение и чувство страха. Из груди его вырывается стон. Рыдая, Порги поет "О, Бесс, где моя Бесс" (Oh Bess, oh where’s my Bess). Звучит трогательное трио, в котором Порги умоляет друзей сказать ему, что случилось с Бесс. Серена и Мария пытаются успокоить его. Слава богу, что Порги избавился от этой недостойной его женщины. Только теперь Порги узнает, что Бесс уехала в Нью-Йорк со Спортин Лайфом. В гневе он требует свою инвалидную коляску. Он собирается ехать за Бесс в Нью-Йорк, так как не может без нее жить. Видя, что отговаривать его бесполезно, друзья прощаются с Порги. Оркестр играет отрывок из вступления к первому действию оперы. Звучит скорбная мелодия спиричуэла со словами "Господи, я еду в Небесную Страну" (Oh Lawd, I’m on my way to a Heavenly Land). Порги отправляется в долгий путь на своей коляске. Вместе с Порги поют его друзья.

Опера прекрасна прежде всего народным характером своего музыкального языка, хотя она и изобилует великолепными ариями и незабываемыми дуэтами. Подобно другой великой национальной опере — "Борису Годунову" Мусоргского, главные герои здесь не отдельные персонажи, не Порги или Бесс у Гершвина, или царь Борис в опере Мусоргского. Шедевр русского композитора — это прежде всего полная великой мощи драма русского народа, в особенности представителей его самых низших слоев. Опера Гершвина — это американский негритянский эпос, это картина жизни наиболее бедной и угнетенной части американского общества. История трагической любви Порги и Бесс — всего лишь сюжетная канва, обрамляющая многоцветную картину жизни негров в одном из южных городов Америки, с ее юмором и скорбью, бурными страстями, психологической и социальной неприкаянностью, наивностью и детскими предрассудками, жестокостью и нежностью.

Чтобы изобразить этих людей во всем разнообразии их характеров и поступков, Гершвин широко использовал негритянский музыкальный фольклор, неотъемлемую часть их жизни. В музыкальных речитивах Гершвин учитывал особенности произношения и интонационный строй речи негров американского юга. Основой всех песен являются народная музыка или же характерные интонационные гармонические обороты популярных американских песен, в свою очередь почерпнутые из негритянского музыкального фольклора. Уличные крики имитируют крики уличных торговцев Чарльстона. Хоровые пассажи написаны в манере спиричуэлс и так называемого "крика" (shout).

Гершвин так глубоко погрузился в мир негритянской песни и танца и так хорошо изучил и ассимилировал новый для себя музыкальный язык, что мог, не прибегая к музыкальному цитированию, создать произведение, музыкальный облик и настроение которого выражали душу и сердце целой расы. Наиболее волнующие, художественно значимые страницы оперы корнями уходят в народную культуру американских негров. Такова, например, сцена скорби по убитому в драке Роббинсу, начинающаяся с плача "Он нас покинул, покинул, покинул", переходящая в хоральный мотив "Скорбь переполняет наши сердца" и завершающаяся исполняемым Бесс экстатическим спиричуэлом "О, поезд уже на станции" (Oh, the train is at the station). To же можно сказать и об иступленных "криках" Серены, молящейся о выздоровлении Бесс; резких зазывных выкриках уличных торговцев; рыбачьей песне, которую поет Джейк ("Дружней, ребята"); хоральной мелодии, сопровождающей пение соседей, пришедших выразить свое соболезнование Кларе по поводу смерти ее мужа "О, Господь, О, Иисус, восстань и последуй за ним" (Oh Lawd, Oh Му Jesus, Rise Up An’ Follow Him Home); и наконец, о гимне в финале оперы "Господи, я еду в Небесную Страну".

То, что Гершвину удалось переплавить стиль и язык музыкального фольклора негров в произведение настоящего искусства, свидетельствовало о росте его профессионального мастерства. Со всей очевидностью проявилось его умение создать нужный музыкальный колорит и передать средствами музыки оттенки самых разнообразных настроений и чувств. Вступление к первому действию, изображающее картину бьющей ключом жизни обитателей Катфиш-Роу, резко контрастирует с безмятежностью того же Катфиш-Роу ранним утром, прекрасно переданной во вступлении к третьей сцене второго действия. Драматизм музыки в сцене на острове Киттиуа, в сцене бури и в эпизоде в комнате Серены во время шторма уравновешивается нежным лиризмом любовных дуэтов, таких как "Теперь ты моя, Бесс" и "Я люблю тебя, Порги".

Убедительным доказательством того, что Гершвин вырос в серьезного композитора и стал истинным художником-творцом, являются многочисленные, не очень-то бросающиеся в глаза детали его музыкального письма. Нельзя не заметить, как он использует вокальное глиссандо для усиления трагизма в сцене поминок, а также мастерство, с которым композитор перемежает пение Джейка с возгласами остальных рыбаков с тем, чтобы передать напряжение и ритм работы гребцов. Какой острый драматизм заключен в противопоставлении разговорных реплик детектива и музыкальных ответов в трио во второй сцене третьего действия. Как умело и тонко обыгрывается контраст между проговариваемым диалогом белых и музыкальным речитативом негров. Гершвин постоянно чередует оркестровые аккорды с остинатными ритмическими фигурами для того, чтобы пьеса не потеряла темп. Как умело он "намекает" на появление очередной песни или же "вспоминает" ее в оркестровом исполнении. С каким мастерством он смещает акценты в арии "Мой любимый меня покинул", чтобы усилить чувство безысходной печали. (Кстати, этот прием использован Бетховеном в заключительных тактах похоронного марша "Героической симфонии".) С большим успехом он использует рваный ритм и однообразный мелодический рисунок в конце арии "Женщина — вещь ненадежная". Если обратить внимание на все эти детали, то становится понятным оглушительное впечатление от всего произведения в целом.

Совершенно очевидно, что в работе над оперой Гершвин поставил себе целью написать музыку в стиле и духе негритянской музыки, поэтому в опере так много элементов негритянского музыкального фольклора. Человек, написавший "Порги и Бесс", когда-то мальчишкой слышал негритянский джаз-бэнд в Гарлеме, который произвел на него неизгладимое впечатление. Затем, будучи молодым человеком, он пытался выйти за рамки песенного жанра, сочинив одноактную оперу. Позднее добившийся успеха композитор свои лучшие работы написал в стиле блюз и рэгтайм. Гершвин — это первый белый, который смог с успехом состязаться с неграми в пении так называемых "криков" в Чарльстоне. Однако успех "Порги и Бесс" объясняется еще одной причиной: опера явилась для него тем пунктом, в котором, наконец, сошлись две противоположные линии его творчества — серьезная и популярная музыка. Здесь во всем блеске проявился серьезный музыкант, к крупным достижениям которого можно отнести разговорно окрашенные речитативы, могучие антифонные хоралы, экспрессивные диссонансы и хроматизмы, блестящую оркестровку, умение музыкальными средствами создать нужную атмосферу в каждой сцене, мастерское использование контрапункта в дуэтах и в особенности в трио последней сцены. Композитор популярной музыки виден в таких, написанных в джазовой манере номерах, как песня из первой сцены второго действия "Женщина — леди" (Woman to Lady); в двух песнях Спортин Лайфа: "Вовсе не обязательно" и "Пароход, отплывающий в Нью-Йорк"; в богохульной песенке-блюзе Крауна "При виде рыжей красотки поезд сошел с рельсов". В то же время в музыке оперы не ощущается эклектизма и смешения стилей. Серьезная и популярная музыка образуют некое единство, поскольку и та и другая используются Грешвином не как самоцель, а выполняют определенную художественную функцию.

Если для Уилфреда Меллерса, автора книги "Музыка в новообретенной стране"[78], страницы оперы, написанные в жанре популярной музыки, уступают в достоинстве "серьезным" эпизодам, то все-таки он понимает, что использование языка популярной музыки, "возможно, является частью присущего Гершвину инстинкта театра. Своими ранними произведениями Верди и Доницетти доказали, что иногда так называемый легкий жанр может использоваться с большой художественной убедительностью. Иногда легкость и театральность необходима; главное здесь, чтобы музыка правдиво передавала чувства. В этом смысле Гершвин никогда нас не разочаровывает". В заключении Меллере пишет: "В двадцатом веке были написаны и более значительные оперы, но ни одна из них не вобрала в себя с такой полнотой все те качества, которые были присущи опере в период ее наибольшего расцвета и которые необходимы для ее выживания. Опера Гершвина, как и оперы Моцарта или Верди, — это одновременно социальное явление, развлекательное искусство и сгусток человеческого бытия со всеми его тревожащими ум и сердце проблемами. В историческом плане это произведение громадного, может быть, не вполне оцененного в настоящий момент значения. Его историческая значимость определяется прежде всего тем фактом, что "Порги и Бесс" несомненно произведение настоящего искусства".

Гершвин использовал некоторые наиболее яркие моменты оперы в своей пятичастной сюите "Катфиш-Роу" (Catfish Row). Каждая часть имеет свое название: "Катфиш-Роу", "Порги поет" (Porgy Sings), "Фуга", "Шторм" (Hurricane) и "Доброе утро, брат" (Good Morning, Brother). Премьера сюиты состоялась 21 января 1936 года в Филадельфии. Оркестром дирижировал Александр Смолленс. Вскоре после этого она была исполнена в Вашингтоне, Сент-Луисе, Бостоне, Чикаго, Сиэттле, Беркли и Детройте. Дирижировал автор. Затем партитура пролежала нетронутой более двадцати лет в личной библиотеке Айры Гершвина, прежде чем быть исполненной вновь и записанной на пластинку симфоническим оркестром штата Юта под управлением Мориса Абраванеля.

Значительно большую популярность приобрела сюита, написанная на тему "Порги и Бесс" композитором Робертом Расселом Беннетом по просьбе знаменитого дирижера Фрица Райнера. Создавая цельную музыкальную поэму на основе оперы Гершвина, Беннет сохранил оркестровые и гармонические находки композитора. Сюита Беннета, озаглавленная "Симфоническая картина", состояла из следующих сцен и музыкальных номеров: сцена Катфиш-Роу с криками уличных торговцев; Вступление ко второму действию; "Летние дни" ("Колыбельная Клары") и Вступление к первому действию; "Богач — бедняк"; "Шторм"; "Теперь ты моя, Бесс"; "Вовсе не обязательно"; финальная часть "Господи, я ему…" Впервые сюита была исполнена в Питтсбурге 5 февраля 1942 года Питтсбургским симфоническим оркестром под управлением Райнера.

По мотивам оперы написан целый ряд транскрипций, в частности пьесы для фортепиано Берила Рубинстайна и для скрипки и фортепиано Яши Хейфеца. В обоих произведениях использованы пять основных музыкальных номеров оперы: "Летние дни" ("Колыбельная Клары"); "Вовсе не обязательно"; "Теперь ты моя, Бесс", "Богач — бедняк" и "Мой любимый меня покинул".

Ни Джорджу Гершвину, ни Дю-Бозу Хейуарду не удалось стать свидетелями триумфального шествия своего произведения по оперным сценам мира, так же как им не пришлось воспользоваться вполне заслуженными плодами тех жертвенных усилий, которые они приложили, чтобы создать этот шедевр. Гершвин умер спустя два года после премьеры. Дю-Боз Хейуард скончался от сердечного приступа в городе Трайон, штат Северная Каролина, пережив Гершвина на три года.

Ко времени смерти Гершвина в 1937 году некоторые из песен оперы достигли значительной популярности, в особенности "Летние дни", "Богач — бедняк" и "Вовсе не обязательно". Сама опера была предана столь характерному для многих американских опер забвению. В некрологе, помещенном на первой полосе газеты "Нью-Йорк Таймс", писалось: "Музыке оперы недостает чувства истинного трагизма и драматического напряжения". Естественно, и сам Гершвин не мог знать, что столь горячо любимая им опера, которую он считал своим крупнейшим достижением, переживет его.

Для Хейуарда, по крайней мере, намеком на будущий настоящий успех оперы послужило возобновление ее постановки на Западном побережье. Дело в том, что за несколько месяцев до смерти композитора импресарио Мерл Армитидж обещал Джорджу возобновить нью-йоркскую постановку "Порги и Бесс" на Западном побережье Соединенных Штатов приблизительно в конце 1937 — начале 1938 года. Идея познакомить с оперой жителей западных штатов, до этого не имевших возможности услышать ее, привела Гершвина в восторг. В своем письме Тодду Данкану от 16 марта 1937 года Джордж сообщает певцу о планах новой постановки "Порги и Бесс": "Я бы хотел, чтобы Запад услышал мою оперу в том виде, в каком она была поставлена в Нью-Йорке". Вероятно, он надеялся, что Тодд Данкан прочтет между строк о желании композитора привлечь к новой постановке первого исполнителя роли Порги.

Как оказалось, большинство участников нью-йоркской премьеры были настолько захвачены идеей новой постановки "Порги и Бесс", что их не пришлось уговаривать, — даже тех из них, которые оказались связаны другими обязательствами или имели заманчивые предложения на будущий сезон. За одним немаловажным исключением. Когда Бабблз потребовал от Армитиджа непомерно высокий гонорар за свои услуги, пришлось на роль Спортин Лайфа найти другого актера. К счастью, таковой оказался под рукой. Этого актера, по имени Эйвон Лонг, Джордж Гершвин открыл в одном из ночных клубов Гарлема и тут же предложил ему стать дублером Бабблза и возможным кандидатом на роль Спортин Лайфа. Александр Стайнерт, приглашенный в качестве дирижера для новой постановки, вспомнил об интересе, проявленном ранее к Эйвону Лонгу Гершвином, и предложил Джорджу занять его в опере.

Ко времени начала репетиций театральные менеджеры практически всех крупных городов Западного побережья, а также Аризоны и Нью-Мексико, подписали контракты, предусматривающие выступление труппы в этих городах. Помимо этого, участников спектакля буквально завалили просьбами и приглашениями посетить чуть ли не все более или менее крупные населенные пункты страны. Так что вырисовывалась вполне определенная перспектива национального турне.

После Пасадены труппа прибыла в Лос-Анджелес, где 4 февраля 1938 года на сцене Филармонического зала было сыграно первое из одиннадцати исполнений оперы "Порги и Бесс". И опять режиссером постановки был Рубен Мамулян. На премьеру собралась вся голливудская и музыкальная элита, а также многочисленные представители так называемого света. Корреспондент журнала "Мьюзикал Америка" писал: "Спектакль вызвал явное одобрение премьерной публики, среди которой было немало звезд из мира искусства". Мерл Армитидж вспоминает: "Нам пришлось нанять дополнительно трех телефонистов для регистрации заказов на билеты на наши спектакли. Телефонные звонки обрушились подобно потоку прорвавшей плотину воды и чуть не затопили нас".

На последние спектакли в Лос-Анджелесе за один билет предлагали пятьдесят долларов.

После Лос-Анджелеса труппа поехала в Сан-Франциско, где в течение трех недель выступала в Каррен Тиэтр. Это был еще один триумф как в художественном, так и в финансовом отношении. Те, кто не смог раздобыть билет на спектакли в Лос-Анджелесе, отправились за пятьсот километров на север, чтобы увидеть и услышать оперу. Все указывало на то, что популярность "Порги и Бесс" неуклонно росла по всей стране. И тут произошла катастрофа. Причиной ее было крупное наводнение, вызванное ливневым дождем, выпавшим в Сан-Франциско как раз в то время, когда труппа заканчивала там свои гастроли. Были затоплены большие территории в Западной Калифорнии. В результате большая часть города оказалась отрезанной от его центра. Количество зрителей на последних спектаклях уменьшалось с такой быстротой, что, как писал Армитадж, "появилась опасность, что нечем будет платить труппе за спектакли последней недели". Когда Армитадж собрал всех исполнителей на сцене, чтобы сообщить им, что из-за отсутствия денег он не может выплатить им зарплату, они окружили его, пытаясь как-то подбодрить: некоторые даже предлагали взаймы свои деньги.

Деньги отсутствовали, в течение семи дней не ходили пассажирские поезда, и Армитаджу не оставалось ничего иного, как отменить дальнейшее турне.

Настоящее понимание непреходящего значения оперы "Порги и Бесс" пришло лишь после смерти Дю-Боза Хейуарда. В конце 1940 года Черил Крофорд, ответственный директор по набору труппы в Театральной Гильдии в то время, когда там впервые была поставлена опера "Порги и Бесс", еще раз вернул ее к жизни с некоторыми, весьма значительными изменениями. В целом опера в какой-то мере утратила живость и красочность, отличавшие постановку Мамуляна как в музыкальном, так и в визуальном плане. Чтобы усилить динамичность повествования, были выброшены некоторые сцены и эпизоды. Отдельные речитативы заменили разговорным диалогом. В результате художественная ценность оперы не уменьшилась, а широкому зрителю она стала более доступной. В этой обновленной версии "Порги и Бесс" приобрела громадную популярность и заняла прочное место в ряду произведений подлинного искусства.

Состав исполнителей остался в основном тем же, что и во время серии спектаклей в Лос-Анджелесе. Новая постановка открылась в Мейплвуде, штат Нью-Джерси, в октябре 1941 года. Премьеру посетил тогдашний музыкальный критик газеты "Нью-Йорк Геральд Трибюн" Вирджил Томсон. Теперь он писал, что "Порги и Бесс" — это "прекрасная музыка и не менее прекрасная и волнующая пьеса. Поражает богатство мелодий и неистощимая изобретательность композитора. Музыка оперы отличается выдающимися художественными достоинствами и одновременно доступностью для рядового слушателя". Таким образом, известный музыкальный критик нашел в себе мужество опровергнуть мнение, высказанное им же самим несколько лет назад. Его примеру последовали остальные, когда новая постановка пошла в театре "Мажестик" в Нью-Йорке в январе 1942 года. Олин Даунз теперь вынужден был признать, что "Гершвин нашел свой собственный путь, не похожий ни на чей другой, и сделал существенный шаг вперед, создав оперу, построенную на музыкальном фольклоре негров". Нью-йоркские музыкальные критики были единодушны в хвалебных отзывах на новую постановку. Ассоциация музыкальных критиков выразила мнение, что опера "Порги и Бесс" — самое значительное музыкальное событие года. Реакция публики была аналогичной. "Порги и Бесс" пользовалась громадным успехом. На Бродвее опера шла в течение восьми месяцев — небывалое явление в истории нью-йоркского театра. Затем труппа уехала на гастроли. Несмотря на ограничения военного времени, оперу увидели зрители двадцати шести городов. В трех из них труппа дала лишь по одному спектаклю. В нескольких городах были побиты рекорды кассовых сборов. Когда труппа вернулась в Нью-Йорк для двухнедельных выступлений в театре "Нью-Йорк Сити Сентер" 4 февраля 1943 года, были проданы билеты на все спектакли. То же самое произошло 7 февраля 1944 года, когда постановка была возобновлена в том же "Нью-Йорк Сити Сентер".

Вскоре признание пришло и в Европе.

Европейская премьера состоялась в Датской Королевской Опере в Копенгагене 27 марта 1943 года при весьма драматических обстоятельствах. В то время Дания была оккупирована нацистами. Не было секретом отрицательное отношение нацистов к возможности постановки в этой стране американской оперы. Тем не менее оперу поставили на датском языке в переводе Хольгера Беха. Исполнителями были местные певцы. В роли Порги выступил Эйнар Норби, Бесс — Элсе Бремс, Крауна — Франц Андерссон, Спортин Лайфа — Пауль Видеманн. Дирижировал оркестром Йохан Хей-Кнудсен, режиссер спектакля Пауль Канневорфф. В тот год спектакль выдержал двадцать два представления при постоянном аншлаге. Здание театра было окружено кордоном датской полиции, чтобы исключить возможность проникновения внутрь нацистов. Лишь когда гестапо пригрозило разбомбить театр в случае очередного спектакля, "Порги и Бесс" была снята с репертуара. С того времени и вплоть до конца войны опера стала символом сопротивления нацистским оккупантам. Каждый раз, когда фашисты хвастливо рапортовали по местному радио о своей очередной победе, подпольное датское радио передавало запись песенки Спортин Лайфа "Вовсе не обязательно", то есть вовсе не обязательно должно быть правдой. Песенка из "Порги и Бесс" стала для датчан таким же символом грядущей победы, как поднятые в знак победы в виде буквы "V" два пальца правой руки Черчилля[79] или первых четыре звука Пятой симфонии Бетховена.

"Порги и Бесс" вернулась вновь в Датскую Королевскую Оперу в 1945 году. В составе труппы были те же исполнители, которые впервые представили оперу датской публике. В период с 1945 по 1952 год, Дорги и Бесс" выдержала сорок девять представлений при постоянно переполненном зале. В нескольких спектаклях в главных ролях выступили Тодд Данкан и Энн Браун.

В 1948 году с оперой, Дорги и Бесс" познакомились шведские любители музыки. Премьера состоялась 10 февраля в театре "Дириска" в Готенбурге. Здесь опера Гершвина прошла с аншлагом пятьдесят пять раз. Премьера "Порги и Бесс" в Стокгольме состоялась в Оскарстеатерн 1 апреля 1949 года, а 19 марта 1952 года опера была исполнена в Стадстеатерн в Мальмё. Партию Бесс в Стокгольме исполнила Энн Браун, а в двух других городах — Эви Тибелл. В роли Порги выступил Бернхард Сеннерстедт.

Тем временем 14 мая 1945 года "Порги и Бесс" впервые была исполнена в Музыкальном театре им. К. С. Станиславского в Москве. Постановщик спектакля Константин Попов, музыкальный руководитель — профессор А. Хессин. Газета "Нью-Йорк Таймс" писала о премьере: "Аудитория, включавшая немало знаменитых музыкантов, приняла спектакль восторженно". Энтузиазм, с которым восприняли оперу, тем более ценен, что певцам аккомпанировали не симфонический оркестр, а всего лишь пианист и ударник. Шостакович — один из прославленных советских композиторов, назвал оперу "великолепной" и без колебаний поставил ее в один ряд с великими национальными операми таких композиторов, как Бородин, Римский-Корсаков и Мусоргский.

Несколько недель спустя, в июне, опера "Порги и Бесс" прозвучала на ежегодном Музыкальном фестивале в Цюрихе, Швейцария. В состав исполнителей вошли ветераны европейской оперной сцены: Де-зидер Ковач (Порги), Клер Корди (Бесс), Карл Писториус (Роббинз), Андеас Бом (Краун), Ласло Саби (Спортин Лайф). Дирижировал Виктор Рейнсхаген. Известный швейцарский критик Йозеф Киш писал, что опера Гершвина — это "чудо мастерства композитора, претворившего звуки окружающего нас мира в звуки иного мира — мира музыки. Достойна изумления достоверность, с какой, несмотря на условность сценического искусства, это произведение передает слушателю глубину чувств, наивность и жизненную реальность персонажей". Другой, не менее знаменитый швейцарский критик Вилли Райх, назвал постановку оперы "крупным событием, большой честью для Цюрихского Муниципального театра и триумфом Гершвина, создавшего это вдохновенное творение высокого искусства".

Успех цюрихской постановки не был забыт. Осенью 1950 года, спустя пять лет после описанного события, опера "Порги и Бесс" вошла в постоянный репертуар Цюрихского Штадт-театра. Из основных исполнителей предыдущей постановки остался лишь Андреас Бом. На роли Порги и Бесс были специально приглашены Манфред Юнгвирт и Эмми Функ. "Спектакль имел оглушительный успех", — писал Хорас Саттон в "Нью-Йорк Таймс".

Как в Цюрихе, так и в Советском Союзе все роли исполняли белые певцы, загримированные под негров. Опера шла на немецком языке в переводе Ральфа Бенатски. Кэтрин Харви, единственная американская певица, принявшая участие во второй постановке оперы в Цюрихе, сказала: "Они считают "Порги" оперой, и поэтому в их трактовке опера стала более медленной и плавной, более мелодичной и более серьезной". Александр Смолленс, посетивший один из спектаклей в Цюрихе, нашел, что по американским стандартам исполнение оперы лишено свойственных оригинальной постановке живости и юмора. К тому же в переводе были утеряны многие нюансы негритянской речи и южного слэнга.

Заграничный триумф "Порги и Бесс" стал полным и очевидным, лишь когда европейцы получили возможность увидеть и услышать оперу в исполнении негритянского состава актеров. Это произошло в 1952 году, когда в Европу при поддержке и с благословения Госдепартамента США был привезен спектакль в постановке Блевинза Дейвиса и Роберта Брина.

Однако еще до поездки в Европу состоялась очередная премьера оперы в столице штата Техас Далласе 9 июня 1952 года. Причем на спектакле присутствовали Айра и Ли Гершвин. Были восстановлены многие сцены и номера, убранные в предыдущих постановках, в частности некоторые из наиболее удачных мест для хора в "Песне канюка", которая теперь для большего драматического эффекта исполнялась в третьем действии. Спектакль приобрел большую остроту и динамизм, чему в немалой степени способствовали великолепные декорации Вольфганга Рота, костюмы, выполненные Джедом Мейсом, и талантливая режиссура Роберта Брина, сумевшего придать действию живой темп и яркий драматизм и найти верное соотношение между звуковым и визуальным рядами спектакля. Свежесть подхода сказалась и в том, что режиссер уделил большое внимание хору и партиям второстепенных персонажей. В Далласе в главных ролях выступили новые исполнители: Уильям Уорфилд (Порги), Леонтина Прайс (Бесс), Лоренцо Фуллер (Спортин Лайф), Джон Мак-Карри (Краун), Элен Тигпен (Серена) и Элен Колберт (Клара). (Не стоит принимать как само собой разумеющееся тот факт, что в составе исполнителей главных партий была и Леонтина Прайс. Тогда она была никому не известной начинающей певицей, вряд ли всерьез помышляющей об опере, так как в те годы для негритянских артистов опера была несбыточной мечтой. Когда Айра Гершвин услышал в ее исполнении "Летние дни", он тут же понял, что Прайс идеально подходит для роли Бесс. Он оказался прав. Так началась ее карьера оперной звезды. Она оставалась в труппе вплоть до конца июня 1954 года, а затем продолжала свой путь оперной певицы, став, как все мы знаем, одной из величайших сопрано двадцатого века.) Позднее в составе труппы произошли изменения. Кеб Каллоуэй стал Спортин Лайфом; Уильям Уорфилд уступил роль Порги Лаверну Хатчерсону, Лесли Скотту и Ирвингу Барнсу; Юрили Леонардос пела партию Бесс поочередно с Леонтиной Прайс. Джорджиа Берк, Элен Дауди, Рей Йитс, Джозеф Кроуфорд, Джозеф Джеймз и Кэтрин Эрз, так же как и дирижер Александр Смолленс и хор Эвы Джесси, — это все ветераны, участвовавшие в самой первой постановке "Порги и Бесс" в 1935 году.

Когда новая постановка достигла Нью-Йорка, Брукс Аткинсон написал, что такого успеха эта опера еще не знала. "Это было великолепно… Это настоящий Гершвин и настоящая жемчужина… Так петь и играть могут лишь те, кто верит в огромную важность того, что они делают. Их исполнение поражает не столько внутренней раскованностью, сколько огромной искренностью, убедительной передачей неистовости музыки… пронизывающим все действие чувством радости. Всего этого не было в предыдущих постановках. Это настоящая классика, в ней чувствуешь биение жизни и кипение страстей".

За две недели сборы от спектакля составили сто тысяч долларов.

Как писала далласская "Таймс-Геральд", "опера, Дорги и Бесс" стала абсолютным кассовым чемпионом в истории летних музыкальных шоу Далласа… Приведем лишь один пример огромного успеха "Порги и Бесс": впервые в Америке публика оставалась на своих местах после окончания спектакля и долго аплодировала певцам. И так на каждом спектакле".

В течение нескольких последующих недель труппа побывала в Чикаго, Питтсбурге и наконец в Вашингтоне, где спектакль посетили президент Трумэн и другие члены правительства Соединенных Штатов, а также члены зарубежных дипломатических миссий.

Затем Госдепартамент послал спектакль с миссией доброй воли в Европу, выделив для этой цели сто пятьдесят тысяч долларов, чтобы доказать, что американское искусство может быть по-настоящему живым и значительным, одновременно показав, что негры в США не всегда были объектом унижений и притеснения. Успех турне превзошел самые смелые ожидания тех, кто предложил и финансировал его. Художественный и пропагандистский эффект оперы "Порги и Бесс" был отражен в заголовках многих газет и журналов Европы.

Первая остановка — в Вене, где 7 сентября 1952 года состоялось первое из пяти представлений в Фольксопере. Билеты можно было приобрести лишь на черном рынке по цене, в несколько раз превышающей номинальную стоимость. На премьере присутствовали посол США в Австрии, австрийский президент и канцлер, представители иностранных посольств в Вене, устроившие бурные овации в конце спектакля. Город, бывший свидетелем рождения многих выдающихся произведений мировой оперной классики, в котором американская опера воспринималась как нечто второсортное и не стоящее внимания истинных любителей музыки, приветствовал "Порги и Бесс" как "сенсационное", "великое событие" и "ни с чем не сравнимый щедевр". "Венский курьер" писал, что "до приезда американской труппы в Вену такого восторженного приема удостаивались лишь певцы прославленной Государственной оперы". Один из местных критиков заметил, что из всех иностранных опер такого невиданного успеха добилась лишь "Сельская честь", премьера которой в Вене состоялась в 1902 году.

Затем труппа уехала в Берлин для участия в проходившем в то время Фестивале культуры. Несмотря на то что зрители не понимали ни слова из происходящего на сцене, премьера закончилась под бурю оваций. Артистов вызывали двадцать один раз. Такого за четверть века не знала ни одна современная опера. Публика выкрикивала без устали имена отдельных исполнителей. Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" Джек Раймонд писал из Берлина: "Невозможно описать восторг, проявляемый берлинской публикой из вечера в вечер на каждом спектакле "Порги и Бесс"". Газета "Дер Таг" назвала постановку "настоящим триумфом. Никто из нас никогда не видел ничего подобного и вряд ли увидит когда-либо еще". Один из выдающихся немецких музыковедов X. X. Штуккеншмидт без колебаний назвал оперу "иетинным шедевром".

Восторженный прием, оказанный "Порги и Бесс" в Берлине и Вене, сопутствовал спектаклям труппы также в Париже и Лондоне. В Лондоне спустя три дня после премьеры билеты на спектакли в Столл Тиэтр были распроданы на три месяца вперед, и пришлось продлить гастроли на полгода. Номер, Дейли Геральд" вышел с красноречивым заголовком: "Долгие 17 лет ожидания оправдали надежды любителей оперы". Краткое пребывание труппы в Париже оттеснило на задний план все остальные театральные и музыкальные события сезона. "Порги и Бесс" возвратилась в Париж через год и продержалась на сцене в течение десяти недель, побив рекорд продолжительности американских постановок во Франции.

Небывалый успех оперы был замечен в Вашингтоне. 30 марта 1953 года президент Эйзенхауэр писал Блевинзу Дейвису:

Я слышал сообщения о чрезвычайном успехе вашего турне. Я не могу выразить в словах, насколько высоко я ценю то, что вы делаете. Вы и ваша замечательная труппа вносите по-настоящему значительный вклад в дело взаимопонимания между народами, установления доверия и уважения между ними. Вы в прямом смысле слова являетесь послами искусства.

После того как театр возвратился в Соединенные Штаты в начале 1953 года, чтобы начиная с 10 марта провести серию спектаклей в театре Зигфелда в Нью-Йорке и затем поехать в турне по девятнадцати городам (начав турне в Филадельфии 1 декабря и завершив его в Монреале в сентябре следующего года), Государственный Департамент устроил еще одну зарубежную поездку. На этот раз первый спектакль был сыгран 22 сентября в Венеции во время проходившего там Фестиваля современной музыки и оказался его главным событием. Впервые за много лет зрители знаменитого оперного театра Ла Фениче забросали сцену цветами. В декабре, после десятинедельного пребывания в Париже, театр отправился на гастроли в Югославию. Югославское турне открылось 11 декабря в Загребе, а через пять дней труппа выступила в Белграде. "Вся Югославия поет", — сообщалось в телеграмме в "Нью-Йорк Таймс". "Поют рабочие и крестьяне. Представители власти, люди на улицах, студенты — все поют песни Гершвина и восхищаются мастерством артистов американской оперной труппы… На заключительном представлении, после того как опустился занавес, публика оставалась в театре целых двадцать минут. Двадцать раз вызывались исполнители главных ролей спектакля". В Египте, 31 декабря в Александрии и 7 января в Каире, исполнители приобрели множество друзей в лице благодарных зрителей спектаклей "Порги и Бесс". В каждом из этих двух городов тысячи египтян приходили на вокзал проститься с артистами. Такой же успех сопутствовал опере в Афинах, Тель-Авиве, Касабланке и Барселоне, где труппа выступала с 17 января по 5 февраля. ""Порги и Бесс" заставила смеяться и плакать жителей Афин, которых трудно чем-либо удивить", — сообщал корреспондент "Нью-Йорк Таймс". Израильская газета назвала спектакли "художественным событием огромного значения". В Тель-Авиве все билеты на восемь спектаклей были распроданы еще до приезда труппы в город. Двадцать тысяч письменных заявок на спектакли остались неудовлетворенными. Критик барселонской газеты "Диарио де Барселона" писал: "Можно сказать с полной уверенностью, что большего художественного совершенства, чем то, которого добились американские артисты, и ожидать нельзя".

Затем труппа вернулась в Италию. После спектакля, данного 15 февраля в Неаполе, в театре Сан-Карло, труппа отправилась в Милан, чтобы выступить на сцене всемирно известного оперного театра Ла Скала. Премьера в Ла Скала состоялась 22 февраля. Впервые американские артисты выступали в знаменитом театре, впервые опера американского автора прозвучала в священных стенах самого известного оперного театра мира и впервые в течение целой недели каждый вечер исполнялась одна и та же опера. Среди свидетелей этого исторического события были Ли Гершвин, сопровождавшая труппу в турне по Ближнему Востоку в качестве ее официального представителя, а также Дороти Хейуард, прилетевшая из Нью-Йорка специально на премьеру оперы в театре Ла Скала., Любители музыки в Ла Скала буквально неистовствовали, — писала "Нью-Йорк Геральд Трибюн". — Итальянские почитатели оперного искусства забили зал знаменитого театра до отказа и громко приветствовали певцов… После окончания спектакля публика устроила овацию, продолжавшуюся в течение восьми минут". Итальянские критики были единодушны в оценке как самой оперы, так и ее исполнителей. Рубенс Тедески из газеты "Унита" назвал оперу "шедевром лирического музыкального театра".

24 февраля в Ла Скала открылась выставка, посвященная творчеству Джорджа Гершвина. Устроителями ее были театр Ла Скала и информационная служба Соединенных Штатов Америки. Выставка, на которой демонстрировались фотографии, рукописи и другие документы, относящиеся к творческой деятельности Гершвина, привлекла огромные толпы людей, чей интерес к американскому композитору особенно возрос в связи с феноменальным успехом его оперы.

Милан не был конечным пунктом оперного турне. Предстояло посетить еще множество городов и стран. После Милана труппа выступила во Флоренции, Риме, Марселе, Швейцарии, Бельгии и Нидерландах. 7 июля 1955 года театр начал свои гастроли в Латинской Америке, продолжавшиеся три с половиной месяца. Первый спектакль был дан в Рио-де-Жанейро, последний — в столице Мексики городе Мехико 25 октября 1955 года. 9 ноября 1955 года труппа возвратилась в Европу, чтобы дать ряд спектаклей в Антверпене, а затем в нескольких городах Западной Германии, включая повторный визит в Берлин.

Однако во многих отношениях наиболее драматичными, хотя и наиболее интересными, были исторические гастроли театра в Советском Союзе. Впервые в истории американский театр посетил Россию, так же как впервые советская театральная публика имела возможность увидеть и услышать американскую оперу в исполнении американских артистов.

Этому событию предшествовали многие месяцы трудных, временами заходящих в тупик переговоров. Идея гастролей принадлежала Роберту Брину и Блевинзу Дейвису. Действуя в духе Женевского соглашения, достигнутого в ходе переговоров между президентом Эйзенхауэром и премьером Хрущевым в 1955 году, целью которого было способствовать культурному обмену между Соединенными Штатами и Советским Союзом, Брин и Дейвис считали, что, показав всемирно известную великую американскую оперу в исполнении негритянских артистов, они тем самым в значительной степени улучшат взаимопонимание между народами двух великих держав. Брин написал письмо маршалу Булганину, а тот, в свою очередь, передал его в Министерство культуры. Сначала министерство выразило сомнение в том, что оперу, в которой было много эротических сцен, проповедовавшую философию возможности счастья в бедности, имеет смысл показать советскому зрителю. Затем, взвесив все "за" и "против", министерство решило, что центральная тема оперы — это эксплуатация негров белыми в южных штатах Америки, и поэтому постановку "Порги и Бесс" в Советском Союзе можно лишь приветствовать. Последнее соображение склонило чашу весов в пользу гастролей американской труппы в СССР. В конце лета 1955 года Министерство культуры информировало Брина и Дейвиса, что оно не только согласно на приезд труппы в Советский Союз, но и примет артистов со всеми почестями, приличествующими событию такого масштаба.

Однако на этом проблемы не кончились. Из Вашингтона пришло малоутешительное сообщение, что правительство, до этого финансировавшее европейские гастроли театра, не сможет выделить требуемые сто пятьдесят тысяч долларов для поездки труппы в Советский Союз. Последовали еще несколько недель изматывающих переговоров, в результате которых советское правительство согласилось оказать финансовую поддержку американской труппе для ее турне по стране. С советской стороны было предложено платить труппе шестнадцать тысяч долларов в неделю (половину в валюте и половину в рублях) при бесплатном питании и проживании в первоклассных гостиницах, а также бесплатный проезд и транспортировка декораций в пределах Советского Союза. Все расходы, связанные с поездкой труппы за пределами СССР, ложатся на Брина и Дейвиса. Брин и Дейвис добыли необходимую сумму, и поездка начала быстро принимать реальные очертания.

В середине сентября 1955 года сорок девять участников турне собрались на брифинг в посольстве США в Западном Берлине. Сорок восемь часов спустя все они заняли места в так называемом Голубом Экспрессе (который, кстати говоря, оказался зеленым). Им предстояло за три дня покрыть расстояние в 1600 километров, отделяющих Восточный Берлин от Ленинграда. В число участников поездки вошли пятьдесят восемь исполнителей, семь рабочих сцены, два музыкальных руководителя, несколько помощников директора, жены и дети некоторых артистов, три журналиста (Леонард Лайонз, Трумэн Капоте и Айра Вулферт), финансист, две собаки и Ли Гершвин, представляющая семью Гершвинов. Айра остался дома. Как объясняла Ли: "Он терпеть не может никаких передвижений, даже из одной комнаты в другую, я же по натуре настоящая цыганка". (Все же спустя несколько недель Айра приедет в Советский Союз на московскую премьеру "Порги и Бесс".).

Поездка оказалась долгой и трудной. В течение первых тридцати часов, до прибытия на советскую границу, труппе пришлось обходиться без вагона-ресторана. Все это время почти сто пассажиров довольствовались тем скудным запасом съестного, который в последний момент удалось купить в Западном Берлине и спешно погрузить в поезд Брину. Хотя на советской стороне границы к поезду и прицепили вагон-ресторан, качество и разнообразие меню оставляли желать лучшего. Все блюда состояли в основном из жестких говяжьих отбивных, недоваренной лапши, кефира и лимонада.

Ленинград с нетерпением ожидал прибытия американских артистов. Музыка Гершвина была давно уже популярна и любима в Советском Союзе. Теперь русским предстояло впервые увидеть и услышать целиком всю оперу Гершвина, к тому же в оригинальном исполнении. Несмотря на то что Дворец культуры, в котором должна была идти опера, вмещал 2300 зрителей, билеты на все спектакли двухнедельных гастролей в Ленинграде были мгновенно распроданы. Многие желающие услышать оперу мерзли всю ночь в очереди у кассы, чтобы стать счастливыми обладателями билета на спектакль. Билеты, номинальная стоимость которых равнялась 16 рублям, через пару дней продавались на "черном рынке" по 30–50 рублей[80].

Когда труппа приехала в Ленинград, на вокзале их бурно приветствовали толпы людей. Среди встречающих было около ста ведущих представителей из мира искусства, которые были явно ошеломлены, увидев среди приехавших так много черных лиц. Очевидно, их не предупредили, что их гостями будут негритянские артисты.

Присутствие в Ленинграде негритянских исполнителей произвело ошеломляющее впечатление на жителей города. В телеграмме из Ленинграда в газету "Нью-Йорк Таймс" сообщалось: "Для любопытных и восторженных ленинградцев артисты исполняли спиричуэлс прямо на улице. Каждый вечер певцов труппы приглашали посетить балетный или оперный спектакль. Во время антрактов возбужденные зрители буквально атаковали негритянских артистов просьбами об автографе, добродушно смеясь, когда те пытались прочесть русские фразы в своих путеводителях". В пятницу вечером. 23 декабря пять музыкантов из оркестра труппы устроили в ресторане гостиницы джем-сешн, к большому удовольствию присутствовавших там русских. Они выбрали для исполнения мелодию Гершвина "Кто-то любит меня". Впервые со времени революции Ленинград стал свидетелем празднования кануна Рождества. В той же телеграмме сообщалось: "Все собрались вокруг рождественской елки (подарок советского правительства) и пели спиричуэлс и рождественские песни до четырех часов утра. Для московского радио были сделаны записи приветствий родным и близким в Америке, а также исполнена песня "Тихая ночь" (Silent Night), — довольно необычный подбор для советских слушателей. В завершение всего этого тринадцать артистов труппы присутствовали на рождественском богослужении в Ленинградской Евангелической Баптистской церкви, где они спели несколько спиричуэлс. Когда артисты покидали церковь, русские баптисты с искренней благодарностью пожимали им руки и со слезами на глазах приветственно махали своими платочками. Как сказал один из артистов труппы, Лоренцо Фуллер, чтобы ни случилось на сцене завтра, самое большое драматическое событие уже произошло сегодня".

Открытие гастролей состоялось вечером 26 декабря. Несмотря на царившее среди публики воодушевление, постепенно нараставшее по мере развития действия, в целом успех премьеры был далеко не равноценен триумфу, который постановка вызвала ранее, во время европейских гастролей театра. Это объяснялось, во-первых, тем, что, хотя позади было более тысячи выступлений на сценах многих театров мира, Брин решил, что нужны дополнительные репетиции, которые продолжались в течение пяти дней. Последняя репетиция была устроена в день премьеры. В результате большинство ведущих певцов оказались как физически, так морально крайне утомлены, и их исполнение определенно было ниже обычного уровня.

Однако помимо усталости артистов на относительный неуспех спектакля повлияли многочисленные неувязки и неразбериха, предшествующие премьере. Не были готовы театральные программки с описанием сюжета оперы, никто ничего не понимал из происходящего на сцене. Перед началом спектакля были исполнены государственные гимны СССР и США (первым был исполнен гимн США). Затем балетмейстер Константин Сергеев произнес речь, в которой он назвал американцев и русских "братьями по искусству", добавив при этом, что "мы глубоко ценим талант Джорджа Гершвина, и именно поэтому наша встреча столь радостна". После этого Брину не оставалось ничего другого, как произнести ответную речь. Затем публике представили Ли Гершвин, Александра Смолленса (который дирижировал в тот вечер) и главных исполнителей предстоящего спектакля. Аудитория была уверена, что официальная часть на этом завершилась. Увы! На сцену вышел молодой человек и начал читать довольно пространное изложение сюжета оперы, причем большую часть из того, что он читал, невозможно было разобрать из-за гула и выкриков недовольной и протестующей публики. В результате всего этого занавес поднялся с опозданием на час. К этому времени публика была так же измучена, как и труппа.

И все же несмотря на то, что зрители не понимали большую часть из происходившего на сцене, спектакль прошел хорошо, хоть и не был повторен оглушительный триумф более ранних премьер. После "Колыбельной Клары", встреченной с холодным равнодушием, публика по мере развития сюжета постепенно начала оттаивать. Большой успех выпал на долю песни "Теперь ты моя, Бесс", а номер уличных продавцов вызвал взрыв аплодисментов. С этого момента публика следила за развитием действия с нарастающим интересом. Как только в конце оперы опустился занавес, зал разразился громовыми овациями.

Критики были в восторге. ""Порги и Бесс", — писал Богданов-Березовский в ленинградских "Новостях", — это произведение, отмеченное громадным талантом и выдающимся мастерством… Опера Гершвина мелодична, искренна и насыщена негритянским музыкальным фольклором. Она изобилует по-настоящему выразительными и контрастными мелодиями… Положенная на музыку пьеса Хейуарда достигает высот настоящей социальной драмы… Возобновление постановки оперы — это настоящий подарок театру". Ю. Ковалев писал в журнале "Смена": "В своей музыке композитор опирается на этнографический гений американских негров… В музыке оперы народные мелодии и ритмы негров обретают живое дыхание и следуют друг за другом с исключительной непринужденностью… В целом "Порги и Бесс" представляет собой одно из самых важных событий нынешнего театрального сезона". Морщихин писал в "Ленинградской правде": "Все происходящее на сцене находит свое органическое выражение в музыке". Американский журнал "Лайф" в номере от 9 января 1956 года посвятил семь страниц фотографиям ленинградских гастролей театра.

Неувязки, омрачившие премьеру оперы в Ленинграде, были вскоре устранены. В дальнейшем гастроли труппы в этом городе шли со все возрастающим успехом. После Ленинграда театр направился в Москву, где в течение недели, начиная с 10 января 1956 года, труппа выступала на сцене Театра им. Станиславского. 8 января в Москву прилетели Айра Гершвин и Харолд Арлен. В аэропорту их встречали Ли, Леонард Лайонз и некоторые другие. Из аэропорта до гостиницы "Метрополь", где для Ли Гершвин был зарезервирован двухкомнатный номер, Айру сопровождал почетный эскорт мотоциклистов.

На премьере в Москве Айра Гершвин оказался в весьма внушительной компании. На спектакле присутствовали ведущие коммунистические лидеры, включая Хрущева, Молотова, Маленкова, Кагановича и Микояна. Официальная часть здесь не была столь пышной и продолжительной, как в Ленинграде, однако вовсе обойтись без нее оказалось невозможным. Были сыграны национальные гимны обеих стран. Залу были представлены Айра и Ли Гершвин, а также участники спектакля. (Во время представления зрителям Айры Гершвина зал внезапно взорвался шквалом аплодисментов. Как оказалось, этот непредвиденный восторг был вызван тем, что переводчик ошибочно сделал местом рождения Айры Ленинград.) С краткой речью выступил Роберт Брин, выразивший надежду, что "в недалеком будущем все пушки будут переданы музеям".

Во время спектакля действие тринадцать раз прерывалось взрывами аплодисментов, криками одобрения, а иногда и громким смехом. "Некоторые зрители плакали, — сообщал из Москвы Уэллс Ханген, корреспондент газеты "Нью-Йорк Таймс", — но большинство сидели загипнотизированные мелодиями Джорджа Гершвина. В интеллектуальном плане первая со времен большевистской революции американская опера, показанная в этой стране, была непонятна большинству присутствовавших в зале русских… Но эмоционально она вызвала непроизвольный восторг и одобрение аудитории, искренне приветствовавшей приехавший из Америки театр". По окончании спектакля все как один, включая членов советского правительства, устроили артистам овацию, продолжавшуюся восемь минут. Айра Гершвин, находившийся за кулисами, упрямо отказывался выйти на поклон к зрителям, пока его насильно не вытолкнули на сцену. Он был встречен громом одобрительных возгласов и аплодисментов. (До этого ему пришлось выйти к зрителям лишь однажды. По любопытному совпадению это случилось после окончания оперы "Порги и Бесс" во время ее бродвейской премьеры. В тот раз его так же неожиданно и против его воли вытолкнули на сцену.)

После спектакля был дан прием в резиденции тогдашнего американского посла в Москве Болена. Был приглашен весь театр, включая работников сцены. На приеме присутствовали послы со своими женами, множество советских знаменитостей, среди них Громыко и композитор Хачатурян. В этот вечер резиденцию посла посетило около пятисот человек, многие из них оставались до пяти часов утра.

Свыше двадцати тысяч русских пытались достать билеты на спектакли американской труппы в Москве; помимо этого, тысячи заявок были поданы от различных групп и организаций. Каждый вечер перед зданием театра собирались толпы людей в надежде каким-то образом приобрести желанный билет на спектакль.

В один из дней пребывания американской труппы в Москве, 17 января, в Баптистской церкви произошел обряд бракосочетания Эрла Джексона ("Спортин Лайф") и Элен Тигпен ("Серена"). Это событие вызвало большой интерес у жителей города. Сотни людей заполнили церковь и столько же толпились снаружи. В своем московском дневнике Айра Гершвин описал это красочное событие, на котором присутствовали все члены труппы в дорогих нарядах, представлявших разительный контраст со скромной, каждодневной одеждой москвичей и обязательными платками русских женщин. Особенно торжественно выглядела свадебная церемония (за день до этого детально прорепетированная под строгим руководством самого Роберта Брина). На невесте было платье из желтой вышитой парчи и ослепительно белые перчатки во всю длину руки, на женихе — коричневый смокинг с шелковыми бортами и белый галстук-бабочка. То и дело вспыхивали фотокамеры.

Спустя три дня, 20 января, Айра Гершвин был у себя дома в Беверли-Хиллз, в то время как труппе, в том числе и Ли Гершвин, предстояло еще долгое турне по разным странам.

Неделя выступлений в здании Национальной оперы в Варшаве, четыре дня в Выспянском театре в Катовице (Польша) и восемь спектаклей в театре Карлин в Праге принесли американским артистам несомненный успех. Луциан Кудрински писал в краковской газете о варшавских гастролях театра: "Бывают спектакли, которые оставляют глубокое впечатление, некоторые из них остаются в памяти на долгие годы. Есть и такие спектакли или выступления, называйте их как хотите, которые запечатлеваются в памяти на всю жизнь. Именно к таким относится американская постановка оперы "Порги и Бесс"". Здислав Хьеровски, репортер из Катовице, писал: "Следует… отметить с самого начала, что трудно найти оперу, столь совершенную в музыкальном отношении. Музыка и сюжет идеально гармонируют друг с другом. Не только песни и текст, но и каждое движение, каждый шаг, ритм каждой сцены определяются прежде всего музыкой". Пражский критик под псевдонимом "Праце" сообщал: "В своей опере Гершвин… использует элементы народной негритянской музыки, часто видоизменяя религиозные духовные мелодии, придавая им конвульсивно-экстатический и жизнерадостный характер. Его музыка, наряду с лиризмом, отличается острыми джазовыми ритмами и яркими акустическими эффектами". Другой пражский критик, называя постановку "изумительным шоу", писал в газете "Людова демокрация": "Негритянский спиричуэл, хор и блюз имеют непосредственное отношение к бурным всплескам европейского музыкального модернизма. Самое ценное у Гершвина — это его громадный мелодический дар. Лучшие чувства его персонажей выражаются посредством пленительной и напевной мелодии".

Так закончилась эпопея с оперой, Дорги и Бесс" в Восточной Европе. Справедливости ради нужно добавить, что в мае 1961 года группа студентов собственными силами осуществила постановку "Порги и Бесс" в Москве.

После нескольких дополнительных выступлений в Европе 5 июня 1965 года труппа наконец вернулась на родину, измученная, но испытывающая внутреннее удовлетворение от сознания исторической важности своего предприятия, уникальность которого состояла не только в том, что впервые американская опера была исполнена за "железным занавесом", но и в том, что где бы ни выступали американские артисты, повсюду им сопутствовал восторженный прием.

Что же касается турне в целом, то можно со всей уверенностью сказать, что никогда за всю историю существования оперы ни один оперный спектакль не пользовался таким продолжительным и повсеместным успехом, как "Порги и Бесс". Такого не случалось в прошлом и, вполне возможно, больше никогда не случится в будущем.

Прежде чем завершить нашу сагу о "Порги и Бесс", следует сказать еще несколько слов. Весь цивилизованный мир имел возможность познакомиться (или встретиться вновь) с оперой Гершвина в ее киноверсии, осуществленной Самьюэлом Голдвином и режиссером Отто Преминджером на студии Коламбия Пикчерс и вышедшей на экраны в 1959 году. Фильм отличался большим постановочным размахом (возможно, слишком большим), качество съемки, по системе техниколор, было превосходным. К тому же в фильме были заняты прекрасные актеры-негры, такие как Сидней Пуатье (Порги), Дороти Дандридж (Бесс), Перл Бейли (Мария), Сэмми Дейвис-младший (Спортин Лайф) и Дайанна Кэрролл (Клара). Чтобы обеспечить высокое качество звучания, был использован процесс звукозаписи по так называемой стереофонической системе "Тодд-АО" одновременно на шести звуковых дорожках. Но несмотря на все это, народный дух оперы, столь явно ощущавшийся в ее сценических постановках, был явно утерян. Возможно, в данном случае сыграла свою роль излишняя изощренность и претенциозность кинопостановки. Безусловно, не нужно было трогать оригинальную партитуру Гершвина, тем более редактировать нотный текст, даже если редактором выступал высокоталантливый Андре Превин (который, кстати, получил "Оскара" за партитуру к фильму, написанную им совместно с Кеном Дарби). И, конечно, было бы лучше, если бы партии главных героев пели играющие их актеры, а не дублирующие этих актеров певцы. В общем и целом, следует признать, что фильм не снискал ни художественных, ни финансовых лавров. Что же касается театра, то здесь опера Гершвина продолжает пользоваться успехом и по сей день. 17 мая 1961 года "Порги и Бесс" была поставлена на сцене театра Нью-Йорк Сити Сентер. Все шестнадцать спектаклей прошли при полном аншлаге. В 1965 году постановку оперы осуществили в Торонто, Канада. В Европе "Порги и Бесс" продолжила свое триумфальное шествие по сценам крупнейших оперных театров. Произведение Гершвина начиная с 19 октября 1965 года вошло в постоянный репертуар Венского театра Фольксопер и шло на сцене этого театра несколько лет подряд. Примеру Вены последовали другие европейские города. В Швеции, в оперном театре Гетеборга, опера шла с 25 февраля 1966 по 31 марта 1967 года. В Осло, Норвегия, "Порги и Бесс" не сходит с репертуара с 7 сентября 1967 года. Во Франции опера шла в театрах Тулузы, Руана, Марселя, Ниццы, Страсбурга, Авиньона и Лиона в течение двух лет, начиная с марта 1967 года по 9 февраля 1969 года. В этот же период, "Порги и Бесс" была поставлена в Турции, Болгарии, Будапеште, Чехословакии и ГДР. Особенно знаменательной оказалась немецкая постановка. Впервые опера американского автора вошла в постоянный репертуар крупнейшего оперного театра Германии, так же как впервые зрители имели возможность услышать "Порги и Бесс" на немецком языке. Это историческое событие произошло 24 января 1970 года в берлинском театре Комише Опер, который стараниями его выдающегося руководителя Вальтера Фельзенштейна стал одним из лучших оперных театров мира. Режиссером немецкой постановки был помощник Фельзенштейна Гётц Фридрих, согласно сообщениям из Восточного Берлина, блестяще справившийся со своей задачей. Заглавные роли исполнили американские актеры негры Каллен Мейден и Кэролайн Смит. Остальные партии пели в основном немецкие артисты. Джеймс Хелм Сатклифф писал в газете "Опера Ньюз" из Берлина: "Нет никакого сомнения: "Порги и Бесс" остается единственной американской оперой, удовлетворяющей непростым требованиям этого жанра. Несмотря на то, что со времени ее написания прошло тридцать пять лет, она все еще сохраняет свежесть и оригинальность, музыкальные характеристики ее персонажей совсем не потускнели со временем, а сама музыка сохранила способность проникать в сердце слушателя… Овации зрителей были вполне заслуженны". Сатклифф далее добавил, что "успеху постановки способствовали прекрасная режиссура Гётца Фридриха, талант и музыкальное чутье дирижера Герта Банера и великолепные декорации Рейнхардта Циммермана".

Впервые за всю ее долгую историю опера "Порги и Бесс" была исполнена в Чарльстоне, штат Южная Каролина, в городе, где происходит действие пьесы. Все роли исполняли местные актеры негры. Премьеру постановки приурочили к трехсотлетней годовщине со дня основания города. В историю межрасовых отношений (которым Гершвин уделял такое большое внимание) 25 июня 1970 года была вписана новая глава. Впервые в Чарльстоне негры и белые смогли свободно общаться не только в театре, где шла опера, но и на последовавшем после спектакля большом приеме.,"После тридцати пяти лет ожидания эта замечательная опера пришла наконец в Южную Каролину, — писал режиссеру постановки губернатор штата Роберт Э. Мак-Нэр. — Постановка "Порги и Бесс" пришлась как нельзя кстати ко времени празднований, посвященных трехсотлетию нашего города. К тому же в исполнении артистов из Южной Каролины для зрителей Южной Каролины".

"Порги и Бесс" оказалась главной приманкой фестиваля в австрийском городе Брегенц, проходившего в июле — августе 1971 года. Опера исполнялась на плавучей сцене на озере Констанца, "в самом большом летнем театре мира", как писали местные путеводители.

Как нам кажется, нет нужды в дальнейших доказательствах того, что "Порги и Бесс" вошла в мировую оперную классику, что это одно из величайших культурных достижений XX столетия и что ее долголетие равняется ее всемирному признанию.