Джордж Гершвин: Путь к славе

Глава XXII КОНЕЦ ПУТИ

В октябре 1936 года Мерл Армитидж написал Джорджу письмо, в котором предлагал устроить два концерта из его произведений с Лос-Анджелесским Филармоническим оркестром. Джордж ответил немедленно. Эта идея не просто заинтересовала, но по-настоящему воодушевила его. Он даже нашел два подходящих концертных зала — "Шрайн" и Зал филармонии. Было решено, что Александр Смолленс продирижирует "Рапсодией в голубых тонах" и Концертом фа мажор для фортепиано с оркестром, причем солистом в обоих случаях будет Гершвин. Оркестр под управлением Джорджа сыграет "Кубинскую увертюру". В исполнении негритянского хора и специально вызванного из Нью-Йорка Тодда Данкана прозвучат фрагменты из оперы "Порги и Бесс". Для создания хора Гершвину и Армитиджу пришлось провести прослушивания в негритянском районе Лос-Анджелеса. В конце концов было отобрано тридцать человек. Сначала Джордж сам взялся за их подготовку, но, связанный работой в кино, вынужден был передать хор в умелые руки А. Стайнерта.

Оба концерта состоялись в Филармоническом зале 10 и 11 февраля 1937 года. 11 февраля, во время исполнения своего фортепианного концерта, Джордж внезапно и впервые в жизни на какую-то долю секунды потерял сознание и пропустил несколько тактов. Придя в себя, он с полным самообладанием продолжил игру, словно ничего не случилось. Позднее он говорил, что во время внезапного беспамятства с ним произошло нечто любопытное — он почувствовал запах жженой резины.

То же самое повторилось в апреле, когда он сидел в парикмахерской в районе Беверли-Хиллз; теряя сознание, он почувствовал запах жженой резины.

Все же вплоть до июня не было никаких видимых признаков серьезного заболевания. В июне стало ясно, что с Джорджем происходит что-то неладное. По утрам он часто просыпался с тяжелой, замутненной головой и ощущением крайнего физического и психического утомления. Иногда среди дня его буквально пошатывало от слабости. Он страдал от приступов мучительной головной боли.

Один или два раза Джорджа нашли в спальне с задернутыми шторами, так как дневной свет начал его раздражать. Он сидел с низко опущенной головой и остекленевшим взглядом. Джордж сказал, что не помнит, как долго он сидит в этой комнате, и что во всем теле накопилась такая усталость, что он просто не способен сдвинуться с места. Пришлось совместными усилиями помочь ему встать и проводить вниз в гостиную. Разумеется, Гершвин находился под неусыпным наблюдением своего врача, доктора Габриэла Сигалла (являвшегося одновременно личным врачом Греты Гарбо), однако неоднократные осмотры показали, что его здоровье в полном порядке.

С каждым днем он становился все более нервным, раздражительным и беспокойным. Как-то вечером его настолько вывел из равновесия разговор о положении в нацистской Германии и политике Гитлера, что, бросив язвительное и гневное замечание, он буквально выскочил из-за стола и бросился в другую комнату. Он искал покоя в своей спальне, где часто жаловался на жестокие головные боли и расшатанные нервы. Два дня он пролежал в постели, не имея сил подняться.

Некоторые из ближайших друзей объясняли состояние Джорджа тем, что он начал испытывать отвращение к работе в кино и стремился как можно скорее освободиться от своих обязательств и вернуться в Нью-Йорк. Другие утверждали, что это результат крайнего физического и психического переутомления. Какое-то время казалось, что эти последние были правы. 12 июня Джордж отправился вместе со своим другом и агентом Артуром Лайонзом в Коронадо, намереваясь отдохнуть там несколько дней. Он повеселел и стал чувствовать себя намного лучше.

Однако в воскресенье 20 июня после ужина в доме Ирвинга Берлина он пожаловался Ли на страшную головную боль. Два дня спустя он обедал с Полетт Годдар, Джорджем Паллеем и Констанс Коллиер. Какая-то несвойственная ему отрешенность и отсутствие интереса к разговору за столом убедили их в том, что с Джорджем действительно происходит что-то неладное. Ли посоветовалась с врачами, которые предложили немедленно поместить Джорджа в больницу "Ливанские Кедры" для всестороннего обследования. Джордж лёг в больницу на следующий день, в среду 23 июня, и пробыл там до субботы 26 июня. Тщательнейшее обследование, продолжавшееся три дня, ничего не дало. Врачи утверждали, что он абсолютно здоров. Они предполагали наличие мозговой опухоли, но результаты обследований не подтвердили этих предположений. Джордж категорически отверг спинномозговую пункцию, как слишком болезненную операцию, несмотря на то что она могла окончательно определить причину его недомогания.

Именно тогда, 27 июня, Уолтер Уинчелл объявил по радио (и повторил на следующий день в своей постоянной колонке в газете), что Гершвин серьезно болен. Целая лавина вопросов обрушилась на Норт-Роксбери-драйв, 1019, в Беверли-Хиллз и Сентрал-Парк-Уэст, 25, в Нью-Йорке, где жила его мать. Всем интересующимся состоянием здоровья Джорджа отвечали, что Уинчелл слишком преувеличивает серьезность ситуации. Больничные обследования показали, что никаких патологических изменений в организме Джорджа не обнаружено. Покой и отдых это все, что ему нужно для поправки. В интервью журналистам мать Джорджа сказала, что недавно виделась с сыном в Калифорнии, и он выглядел физически совершенно здоровым, но очень скучает по Нью-Йорку.

Тем не менее теперь Джордж находился под постоянным наблюдением психиатра, доктора Эрнеста Симмела и специально нанятого фельдшера Пола Леви, который должен был неотлучно находиться рядом с Гершвином. Несмотря на ежедневные визиты к врачу, состояние здоровья Джорджа с каждым днем внушало все большие опасения. Как-то поздно вечером он с Айрой возвращался с приема у Самьюэла Голдвина. У самых дверей дома он внезапно сел на кромку тротуара, сжав голову руками. Мучительные головные боли и запах жженой резины, сказал он, сводят его с ума. Вскоре после этого, ужиная дома, он вдруг выронил вилку, как будто внезапно потерял способность к самоконтролю. В другой раз Джордж почувствовал себя настолько скверно, что не смог поднести вилку ко рту и пролил воду из стакана.

В конце концов доктор Симмел решил на время изолировать Джорджа от друзей и родственников, чтобы избежать каких бы то ни было психологических трений. "Йипп" Харбург, собираясь в Нью-Йорк, предоставил свой дом в распоряжение Джорджа. Начиная с 4 июля он находился под постоянным наблюдением Пола Леви и другого Пола, нанятого Джорджем для ведения хозяйства в его калифорнийском доме. Айра и Ли навещали его несколько раз в день. Для всех остальных доступ к Джорджу был закрыт. Казалось, принятые меры принесли некоторое улучшение. Джордж стал меньше жаловаться на головные боли и даже почувствовал желание уделять некоторое время игре на рояле. Однако, когда 8 июля он играл для доктора Симмела, он вдруг стал терять координацию движений.

Несколько дней спустя (в пятницу 9 июля) Джордж пришел навестить Харбурга. Туда же на минутку забежали Айра и Джордж Паллей, чтобы справиться о состоянии его здоровья. Джордж спал. Они решили подождать, пока он проснется. Так и не дождавшись, они ушли, чтобы зайти позднее.

Джордж проснулся лишь в пять часов вечера. Он был настолько слаб, что вынужден был позвать медсестру, чтобы она проводила его в ванную комнату. Внезапно он как-то осел, затем рухнул на пол и потерял сознание. В тот момент все симптомы безошибочно указывали на то, что в течение долгого времени было скрыто от врачей: Джордж оказался жертвой мозговой опухоли.

Айре и Ли немедленно сообщили о случившемся. Они подоспели к дому Харбурга как раз в тот момент, когда Джорджа клали на носилках в санитарную машину. Он попытался сказать что-то Айре. Тот смог разобрать лишь одно слово: "Астер".

Джорджа повезли в больницу "Ливанские Кедры" для срочной операции. Лос-анджелесский хирург, доктор Карл А. Ранд предложил вызвать одного из ведущих американских специалистов в области хирургии мозга, доктора Уолтера Э. Данди. Телефонные звонки домой, в клинику и в кабинет Данди не дали результата. В это время он вместе с губернатором штата Массачусетс находился на частной яхте где-то в Чесапикском заливе.

Джордж Паллей позвонил по телефону в Белый дом с просьбой помочь найти доктора Данди. В субботу в Чесапикский залив на поиски яхты вышли два правительственных эсминца. После того как яхту обнаружили, доктор Данди в сопровождении специального автомобильного эскорта был доставлен в город Камберленд, штат Мэриленд. Там была установлена трехсторонняя телефонная связь, в результате чего доктору Сигаллу удалось из Лос-Анджелеса передать доктору Данди, чтобы тот отправлялся на Западное побережье для проведения срочной хирургической операции. Одновременно Эмилю Мосбахеру было дано указание подготовить для доктора Данди самолет, который должен стоять наготове в нью-аркском аэропорту. Доктор Данди тут же отправился на другом частном самолете в Нью-Арк.

В то время как шли все эти лихорадочные приготовления, мажордом Гершвина Пол ждал в аэропорту города Бербанк (в девять часов вечера в субботу) знаменитого калифорнийского хирурга, доктора Хауарда Нафцигера, вызванного для консультации. Доктора Нафцигера удалось найти на озере Тахо, где он проводил свой отпуск. Он приехал в больницу в 9 часов 30 минут вечера. Там его уже ожидали Айра и Ли. Осмотрев Гершвина, доктор Нафцигер нашел, что пульс Джорджа настолько слаб, что его необходимо срочно оперировать. Ждать доктора Данди было уже некогда. В 10 часов 30 минут вечера Джорджа вкатили в операционную, чтобы предварительно вскрыть череп для определения точного расположения опухоли. Операция закончилась в полночь, после чего Джорджа отвезли в рентген-кабинет, где спустя два с половиной часа было установлено, что опухоль находится в правой височной доле мозга. Теперь Гершвина готовили к основной операции. Тем временем, в 11 часов 45 минут ночи, когда доктор Данди прибыл в аэропорт Нью-Арка, Паллей сообщил ему, что, судя по всему, необходимость в его присутствии отпадает.

Джорджа снова привезли в операционную в три часа утра. Так как у Нафцигера не было ни ассистентов, ни необходимых инструментов, операцию провел доктор Карл Ранд. Ассистировали ему врачи Нафцигер, Сигалл и Юджин Зискинд. Операция длилась четыре часа. Все это время в операционной находился Артур Лайонз. Паллей ждал за дверью. Все остальные находились внизу: Айра и Ли, Генри Боткин, Мосс Харт, Оскар Левант, Юджин Солоу, Элизабет Мейер, Артур Кобер, Александр Стайнерт, Лу и Эмили Пейли, приехавшие в Калифорнию лишь за два дня до этого.

Как только операция закончилась, Паллей узнал от одного из ассистировавших врачей, что у Джорджа развилась кистовидная опухоль в той части мозга, которую нельзя оперировать. Особой надежды на выздоровление не было. Даже если бы Джордж остался жив, что при данных обстоятельствах казалось маловероятным, он скорее всего стал бы калекой или слепым до конца своих дней.

Паллей повторил свой печальный прогноз Ли, когда они возвращались в автомобиле на Норт-Роксбери-драйв, 1019. Айру отвез домой Пол. Дома Ли так и не смогла заставить себя сказать Айре всю правду. Она утверждала, что все хорошо, что ему крайне необходим отдых. В это время из Нью-Йорка позвонил Макс Дрейфус. "Что они там делают с моим мальчиком?" — спросил он. В состоянии полупрмешательства Айра сказал: "Все будет хорошо, Макс. Операция была удачной. Беспокоиться не о чем".

В тот момент Айра не знал, что Джордж умирает. Несколько часов спустя позвонили из больницы, сообщив, что Джордж скончался в 10 часов 35 минут утра, так и не приходя в сознание.

Айра сообщил эту трагическую новость матери и брату Артуру, которые вдали у телефона на Сентрал-Парк-Уэст, 25. Фрэнсис Годовски отдыхала в это время в Вене. О болезни Джорджа она узнала, лишь получив телеграмму о его смерти.

Первым человеком, помимо родственников, узнавшим о смерти Гершвина, был Джордж Джессел. Он позвонил в больницу в воскресенье утром, чтобы справиться о состоянии Джорджа, и ему сказали, что тот только что скончался. Затем сообщение о смерти композитора было передано по радио. В нем говорилось: "Человек, сказавший, что в его голове столько звуков, что он не сможет записать их все даже за сотню лет, скончался сегодня в Голливуде. Джордж Гершвин ушел от нас в возрасте тридцати восьми лет". Именно так многие близкие и давние друзья Джорджа, так же как и миллионы его поклонников, узнали о трагическом событии. Харолд Арлен и "Йипп" Харбург услышали эту новость в Нью-Йорке по радио в автомобиле; Гарри Руби — за завтраком в каюте корабля, возвращаясь с Аляски; Жюль Гланзер — за обедом во французском городе Довилле; я — потягивая аперитив в кафе "Флор" на бульваре Сен-Жермен в Париже из телеграммы, посланной Айзеком Голдбергом.

Кей Свифт, поддерживавшая постоянную связь с Калифорнией, пока Джордж находился в больнице, а также в ту субботнюю ночь, когда его оперировали, на следующий день в полдень вдруг сказала дочери: "Джордж умер". В страшном беспокойстве она заказала еще один телефонный разговор с Беверли-Хиллз, и ее худшие опасения подтвердились. Сэмми Ли, постановщик танцев, принимавший участие во многих гершвиновских мюзиклах, должен был встретиться с Джорджем за ленчем в ресторане "Браун Дерби" 11 числа. Они условились о встрече еще две недели назад. Он сидел в ожидании Джорджа, когда к его столику подошел Джордж Джессел и сказал, что Гершвин умер.

Многие из тех, кто так или иначе был связан с ним в течение долгих лет, выразили свою скорбь, выступив по радио, на страницах газет, устно или в письмах, где они воздавали должное его выдающемуся таланту. Сергей Кусевицкий писал: "Подобно цветку редкой красоты, Джордж Гершвин представляет собой единственное в своем роде и редкое явление". В разговоре с Айзеком Голдбергом Джордж Кауфман назвал смерть Гершвина "величайшей трагедией из всех, которые ему довелось пережить". Арнольд Шёнберг сказал: "Я знаю, он истинный художник и композитор; он подарил миру новые музыкальные идеи". Эва Готье выразила уверенность в том, что, Джордж Гершвин останется жив, пока живет музыка. Его будут помнить всегда, и никто не сможет занять его место в музыке". Пол Уайтмен охарактеризовал его искусство как "памятник, который переживет века". Ферд Грофе сказал: "Скорее всего мне больше никогда не встретить такого музыканта, как Гершвин". Вернон Дюк позднее писал в автобиографической книге: "Смерть может быть доброй, так же как и справедливой, но ей не было никакой нужды отнимать у нас нашего Джорджа в расцвете сил и таланта". Джон О’Хара заметил с горькой иронией: "Джордж Гершвин умер 11 июля, но если я не хочу, я могу не верить в это". Ирвинг Берлин откликнулся на смерть Джорджа стихами:

Джордж не оставил завещания. Помимо личных вещей, предметов домашней обстановки и коллекции дорогих живописных полотен, после него осталось 350 000 долларов наличными, в ценных бумагах и страховке (после выплаты долгов). По нью-йоркскому законодательству все это перешло в собственность его матери.

13 июля радиосеть "Мьючуэл Бродкастинг Систем" передала концерт, посвященный памяти Гершвина. Среди его участников были Ирвинг Берлин, Ричард Роджерс, Лоренц Харт, Кол Портер, Леопольд Стоковский, Фрэнсис Лангфорд, Мерл Армитидж, Ходжи Кармайкл, Арнольд Шёнберг, Фрэд Уэринг. Вел концерт Конрад Нагель. Оркестром, исполнявшим произведения Гершвина, дирижировал Дейвид Броукман. Короткую поминальную молитву прочел раввин лос-анджелесской синагоги Эдгар Ф. Магнии.

Это был один из многих мемориальных концертов, передававшихся по разным программам как крупнейшими радиовещательными корпорациями, так и небольшими местными радиостанциями. В это время гроб с телом Гершвина находился в поезде, идущем из Лос-Анджелеса, откуда он отправился в понедельник утром 12 июля, в Нью-Йорк, куда он прибыл утром, в четверг, 15 июля. Спустя несколько часов гроб с телом Гершвина был установлен в часовне Риверсайд-Мемориал-Чапл, откуда его доставили для погребальной церемонии на Пятую авеню в синагогу Тэмпл Эману-Эл в два часа пополудни того же дня.

Несмотря на проливной дождь, синагогу запрудила толпа из почти четырех тысяч человек, большей частью друзей, коллег и почитателей Гершвина, в то время как еще одна тысяча заполнила тротуары по обеим сторонам Пятой авеню. Толпа снаружи была настолько плотной, что было приостановлено уличное движение. Специальные наряды полиции следили за порядком. Многие из тех, кому удалось достать билет на погребальную службу, не смогли пробиться в синагогу. Одним из них оказался Эл Джолсон. Он смог попасть в здание синагоги лишь после того, как его друзья силой заставили толпу расступиться.

Служба началась с "Арии" из Оркестровой сюиты № 3 И. С. Баха в исполнении органиста Готтфрида X. Федерлейна. После того как раввин доктор Натан А. Перилман прочел два псалма, виолончелист Осип Гискин сыграл "Грезы" Р. Шумана. Затем раввин Стивен С. Уайз прочел панегирик в честь "певца, выразившего своими песнями душу Америки… В Европе есть страны, которые выбросили бы этого еврея, как хлам. Америка дала ему приют, и он ответил ей искренней любовью и сыновней нежностью". Затем прозвучала медленная часть Квартета до-диез минор Л. Бетховена в исполнении струнного квартета "Пероле" и органное Largo Генделя. Службу завершила молитва, прочитанная доктором Перилманом.

Под органные звуки медленной части "Расподии в голубых тонах" усыпанный цветами гроб понесли к выходу. Среди тех, кто был удостоен чести нести гроб, — мэр Нью-Йорка Фиорелло Ла Гардиа, Вальтер Дамрош, Джордж М. Коуэн, Эдвин Франко Голдмен, Джим Бак, Эл Джолсон, Вернон Дюк, бывший мэр Джеймз Дж. Уокер и Сэм X. Харрис. За гробом шли члены семьи Гершвинов. Процессия вышла на улицу, где под проливным дождем ее терпеливо ожидала тысячная толпа, чтобы навсегда проститься с Гершвином. Затем тело покойного отвезли в местечко Хейстингзон-Хадсон, где под чтение молитв он был предан земле на кладбище Маунт-Хоуп.

Одновременно с погребальной службой в Нью-Йорке шло отпевание покойного в Голливуде, в синагогальном храме Б’най Б’рит. Вел службу доктор Эдгар Ф. Магнии. Сюда пришли голливудские знаменитости, чтобы отдать последнюю дань Гершвину. Не менее прославленные звезды Бродвея исполнили этот печальный обряд в Нью-Йорке. Во время богослужения в Голливуде Оскар Хаммерстайн прочел берущие за душу стихи, в которых воздается должное громадному таланту Гершвина. Ниже приводится отрывок из них:

Как на востоке, так и на западе Соединенных Штатов прошли концерты памяти Гершвина. Теперь уже традиционные гершвиновские концерты на стадионе Льюисона стали Мемориальными начиная с концерта, данного вечером 8 августа 1937 года. Дирижировали Александр Смол-ленс и Ферд Грофе. В качестве солистов выступали Этель Мерман, Тодд Данкан, Энн Браун и Гарри Кауфман. Во время антракта г-жа Чарлз С. Гуггенхаймер произнесла небольшую речь, посвященную памяти Гершвина. 20 223 человека, самая большая аудитория за всю историю концертов на стадионе Льюисона, поднялись как один, чтобы почтить молчанием память композитора. Среди них присутствовали мать и сестра Джорджа.

Месяц спустя, 8 сентября, мемориальный концерт памяти Гершвина состоялся в Голливудской Чаше. В нем приняли участие знаменитые музыканты, певцы и звезды Голливуда. Произведениями Гершвина дирижировали Отто Клемперер, Натаниел Шилкрет, Виктор Янг, Натаниел Финстон, Чарлз Превин, Александр Стайнерт и Хосе Итурби. Исполнителями были Эл Джолсон (спевший "Лебединую реку"), Глэдис Суортхаут, Фрэд Астер, Оскар Левант, Лили Понс, Руби Элзи, Тодд Данкан, Энн Браун, Хосе Итурби и хор Холла Джонсона. Из тех, кто почтил память Гершвина словами, а не музыкой, были. Эдвард Дж. Робинсон (прочитавший стихи Оскара Хаммерстайна) и Джордж Джессел. Концерт привлек самую большую аудиторию, когда-либо посетившую подобного рода музыкальные вечера. Дело в том, что помимо публики, пришедшей в Голливудскую Чашу, концерт слушали миллионы людей, так как компания Си-Би-Эс транслировала его по семи коротковолновым станциям на многие страны мира.

Самым последним произведением Гершвина стала песня "Любовь остается с нами" (Love Is Here to Stay) из кинофильма "Ревю Голдвина". Он смог завершить лишь пять музыкальных номеров для этого кинофильма, один из которых, песня "Любовь пришла" (Love Walked In), стал единственный раз за всю карьеру Джорджа победителем еженедельного хит-парада песен, организованного на радио табачной фирмой "Лаки-Страйк". Три остальные песни назывались соответственно "Люблю рифмовать" (I Love to Rhyme), "У меня все было прекрасно" (I Was Doing All Right) и "Еще одна румба" (Just Another Rhumba). Последняя песня не вошла в фильм. Для некоторых из них Вернон Дюк с помощью Айры написал текст припева.

Из того, что песни "Любовь остается с нами" и "Любовь пришла" принадлежат к самым прекрасным балладам Гершвина и к тому же являются одними из лучших в американской популярной музыке, можно заключить, что даже в течение последних, самых тяжелых месяцев его жизни не было никаких признаков творческого увядания.

Незадолго до смерти Джордж и Айра всерьез обсуждали возможна постоянное жительство в Беверли-Хиллз. Осуществление этой идеи откладывалось из-за того, что, хотя Айра был готов переселиться в Калифорнию хоть сейчас, Джордж тосковал по Нью-Йорку. В конце концов они порешили на том, что Айра построит дом в Беверли-Хиллз, в котором будет небольшая студия для Джорджа и он сможет работать в ней во время своих приездов в Голливуд.

Этим планам не дано было осуществиться из-за внезапной смерти Джорджа. Айра отказался от постройки нового дома. Вместо этого он приобрел особняк по соседству с ним на Норт-Роксбери-драйв, 1021, который они снимали вместе с Джорджем. Казалось, что Айра хотел быть рядом с братом даже после его смерти.