10

Менее двухсот метров отделяют реку Амур от сада отеля, возле которого я заночевал под открытым небом, улегшись на сено рядом с собаками. Я уже осмотрел поворот и немного рискованный спуск, позволяющий добраться до реки, поскольку стараюсь прилагать все усилия для того, чтобы устроить интересное зрелище для тех, кто придет посмотреть на мой отъезд.

Все проходит замечательно — так, будто мои собаки почувствовали разочарование и тоску, охватившую меня в последние несколько дней, и захотели меня утешить.

Я подъезжаю по большой дуге ко льду реки, а затем заставляю собак помчаться по нему во весь опор:

— А ну-ка, собачки, вперед!

В моем крике чувствуется задор, и собаки, уловив его, с энтузиазмом тянут за собой сани, легко скользящие по ровной поверхности льда, сковавшего Амур. В этой неудержимой, почти неистовой гонке я хочу «отыграться» за Амурзет, побыстрее оставить его далеко за спиной и мчаться, чувствуя себя свободным, по льду реки, к которой меня не пускали в течение шести дней. Порывы ледяного ветра хлещут по лицу, и волосы на нем покрываются инеем. Огромное красное солнце поднимается над рекой, окрашивая сковавший ее лед в феерические сиреневые тона. Утверждать, что это может утешить меня после прошедшей «черной» недели, было бы преувеличением, но у меня нет привычки чрезмерно мусолить тяготы, с которыми я сталкиваюсь в жизни. Что касается жажды мести, то она приносит больше вреда тем, кто ее питает, чем тем, против кого направлена…

Сегодня утром меня охватило волнение.

Волнение из-за того, что я оказался со своими собаками здесь, на этой реке, находиться на которой запрещено как россиянам, так и китайцам. Исключение делается только для некоторых рыбаков. Специальные разрешения дают им право удить рыбу только в одном определенном месте. Данная пограничная река, протекающая между двумя странами, является на протяжении более чем полутора тысяч километров настоящей нейтральной зоной, проехаться по которой удается далеко не многим. А уж проехаться в свое удовольствие на санях, запряженных ездовыми собаками…

Провинция Хэйлунцзян первой предоставила нам разрешение на пребывание на своей территории. Ее примеру последовал автономный район Внутренняя Монголия, поначалу явно не желавший этого делать. Нам удалось добиться положительного результата благодаря немалым дипломатическим усилиям, приложенным нашим посольством в Китае и Министерством иностранных дел Франции, которые обратились за помощью к китайскому правительству. В Китае система власти построена строго по вертикальному принципу, и от чиновников трудно чего-либо добиться: никто из них не хочет принимать решений, не заручившись согласием начальника, а тот, в свою очередь, ищет одобрения у своего босса, который тоже принимает решение только при условии его одобрения вышестоящей инстанцией, и так далее…

Но факт, как говорится, налицо: француз едет на собачьей упряжке по льду, покрывающему реку Амур. Это дало повод поерничать китайским средствам массовой информации, которые с некоторым цинизмом иронизируют по поводу проблем, возникших у меня при попытке пересечь российскую границу. Ну как не воспользоваться данным мелким инцидентом, чтобы повысмеивать соседа?

Я еду по полосе ровного льда шириной метров двадцать. Она покрыта несколькими сантиметрами снега, утрамбованного ветром, и тянется вдоль китайского берега Амура, центр которого мне пересекать нельзя, — в противном случае по мне могут открыть огонь российские солдаты.

Весь центр реки, за редким исключением, покрыт торосами. Нагромождения льдин иногда достигают двух метров в высоту. Это, как мне сказали, самое плотное и самое высокое скопление льда на этой реке более чем за столетие! Данное явление объясняется необычно теплым ноябрем, в течение которого, поскольку морозы были недостаточно сильными, Амур покрылся льдом там, где течение слабое, и совсем не замерз в местах, где оно сильное.

Последствия данной аномальной погоды в начале зимы тяжело сказались на жителях городов и деревень, расположенных на берегах больших и малых рек, потому что зимой они обычно совершают большинство своих поездок именно по льду замерзших рек. Сейчас же эти транспортные артерии не могут быть использованы по той простой причине, что на большинстве рек образовались торосы. Жителям некоторых регионов теперь даже приходится летать на самолетах, когда у них возникает необходимость съездить в какой-нибудь более-менее крупный город за покупками…

Кое-где посреди торосов имеются узкие полосы льда с ровной поверхностью, и вот по ним-то я и еду, стараясь прижиматься к китайскому берегу и петляя между деревьями, вырванными с корнями в результате наводнения и теперь ставшими пленниками льда. Петлять приходится также между отдельными глыбами льда и незамерзшими участками реки, заставляющими меня быть особенно бдительным.

— Потихоньку, собачки! Потихоньку!

Надавливая на тормоз, я умудряюсь снизить скорость бега своих безрассудных собак, которые, как и я, с радостью высвободили накопившуюся в них энергию, двигаясь на максимальной скорости в течение целого часа.

Накануне вечером мы провели переговоры с местными властями и посредническим агентством, которое несет ответственность за успешное проведение нашей экспедиции на территории Китая. Поскольку они захотели, чтобы мы восстановили изначально установленный график движения, я получил разрешение выполнить следующий этап путешествия, двигаясь в течение двух дней по льду реки Амур вплоть до деревни Цзяинь. Пьер и Арно за это время смогут организовать переезд бригады и перевоз оборудования до деревни Хумань. Благодаря этому мы сможем вернуться к изначально установленному маршруту и графику движения (которых я вообще-то обязался придерживаться, пусть даже и допускаются небольшие изменения, особенно если они вызваны погодой или какой-либо причиной, связанной с моими собаками).

После недели, которую я провел, словно лев в клетке, я не мог даже представить — как применительно к себе, так и к своим собакам, — как можно было бы пережить еще два дня томительного ожидания и бездействия.

Мое продвижение по льду Амура становится все более хаотичным, поскольку чаще приходится двигаться зигзагами через нагромождения льда, среди которых уже нет ни одной лазейки, подобной полосам ровного льда, встречавшихся на протяжении первых двадцати километров. Иногда речной лед под нами начинает двигаться на большом участке, в результате чего собаки скользят, падают, рискуют пораниться.

Чтобы объехать такие места, я принимаю решение двигаться дальше по дороге, идущей по берегу параллельно Амуру через поля и леса, и возвращаться на реку, как только замечу участок достаточно ровного и крепкого льда.

По обоим берегам реки на большинстве полей выращивается кукуруза, которая осталась стоять в поле. Теперь ею питаются, судя по следам, домашние и дикие животные — кабаны, косули, тетерева. С некоторых полей осенью был собран урожай, и торчащие из земли остатки стеблей с острым скошенным краем, скрытые под толстым слоем снега, могут поранить подушечки собачьих лап, поэтому я стараюсь огибать такие поля, делая то один, то другой большой крюк. Иногда меня ждут сюрпризы — как, например, когда я случайно наталкиваюсь на глубокие канавы, вырытые крестьянами для орошения полей. Кстати, к своему удивлению, я никого тут не встречаю. Никаких домов тоже не видно. Мне даже пришло в голову, что в данной зоне не разрешают возводить жилища и крестьянам, видимо, приходится получать специальные разрешения (как рыбакам на Амуре) на право приходить сюда и возделывать свои поля. А больше им тут делать ничего не дозволяется…

В середине дня, проезжая вдоль узкого места, где река загромождена торосами от одного берега до другого, я пересекаю дубовую рощу с довольно далеко стоящими друг от друга деревьями. Здесь я вижу на снегу превеликое множество следов кабанов. Меня удивляют размеры некоторых следов: судя по всему, оставившие их животные весят более двухсот килограммов. Мне, впрочем, и раньше было известно, что маньчжурские кабаны — самые большие в мире, но теперь я увидел этому подтверждение! Мои собаки, взволнованные запахами, которые оставили здесь стада различных животных, мчатся во весь опор, заставляя меня резко переносить вес своего тела с одного полоза на другой, чтобы хоть как-то петлять между деревьями.

Двигаясь с большой скоростью, мы вскоре оказываемся на тропе, проложенной рыбаками, которые разбили на берегу реки небольшую обогреваемую палатку. Ну наконец-то я встретил людей!

Потревоженные лаем двух своих собак, рыбаки удивленно смотрят на собачью упряжку, остановившуюся на маленькой поляне, в центре которой находится их палатка.

Их удивление еще больше возрастает, когда они узнают, что я француз.

Француз с ездовыми собаками в закрытой для свободного посещения пограничной зоне? Тут есть чему удивиться китайскому рыбаку. Думаю, пройдет лет двадцать, а они все еще будут вспоминать об этом случае. Когда ошеломление проходит — или, по крайней мере, немного ослабевает, — рыбаки приглашают меня зайти в палатку, где имеется дровяная печка. Дымовая труба пересекает все внутреннее пространство, проходит под кроватью, согревая ее, и затем выходит наружу с другой стороны палатки. Данная конструкция — очень даже разумная. Рыбаки угощают меня чаем и положенной в деревянную чашу вкуснейшей смесью риса, ароматических трав и рыбы. Я ем с большим аппетитом.

С помощью жестов и отдельных китайских и французских слов мы затеваем забавный разговор, и наши попытки понять друг друга зачастую вызывают смех. Их имена, хотя рыбаки и повторяют их по нескольку раз, мне так и не удается воспроизвести: то ли Южян и Аканью, то ли еще как-то. Я дарю хозяевам плакат, на котором изображен маршрут организованной мною экспедиции, и это, похоже, вызывает у них немалую радость. Они предлагают мне переночевать у них, но я отвергаю предложение, потому что мне нужно ехать на собаках еще всю вторую половину дня. Зато я соглашаюсь пойти к рыбацкой полынье, чтобы достать из нее рыболовные верши. Полынья эта находится всего лишь в ста метрах от их палатки. Рыбаки используют длинные заостренные металлические пруты, чтобы разбить ледяную корочку, образующуюся в промежутках между их приходами сюда. К двум вершам привязано несколько веревок, и с их помощью они поднимают сначала одну вершу, а затем другую. Улов состоит исключительно из миног, совершающих в это время года большие миграции, поэтому их можно поймать на мелководье, по которому они плывут.

Рыбаки вытягивают по добрых два десятка килограммов из каждой верши и отдают больше десяти килограммов для моих собак, у которых сегодня вечером, получается, будет пир!

Угостив рыбаков несколькими плитками шоколада, которые лежат на всякий случай в рюкзаке моих саней, я снова отправляюсь в путь.

Я немного разочарован результатами рыбалки. Несмотря на то что рыбы много, она вся одной разновидности, хотя в богатых водах этой реки обитает более сотни видов рыб, в том числе два вида осетровых. Я надеялся увидеть великолепных щук, гольцов, форелей, карпов и лососей. А эти миноги, похожие на огромных земляных червей, с большим ртом в форме присоски выглядят очень уродливо. Собаки, к счастью, относятся к красоте рыбы с абсолютным безразличием, а потому с удовольствием полакомятся миногами сегодня вечером…

Немного позднее, двигаясь по хорошему участку реки, я встречаю еще одну маленькую группу рыбаков, которые набросали возле своих полыней три груды мороженой рыбы, где, кроме миног, есть щуки, карпы и даже несколько карликовых сомиков. Это уже получше!

Я подъезжаю и вижу на их лицах такое же удивленное выражение, какое было у двух предыдущих рыбаков. Мои собаки едва не сходят с ума, почувствовав запах, а затем и увидев три большие груды соблазнительной рыбы, которая находится так близко… Я прикрикиваю на них лишь ради приличия, потому что прекрасно знаю, чем это все закончится: собаки набросятся на рыбу.

Именно это и происходит.

Я спрыгиваю с саней, чтобы схватить головных собак и оттащить их в сторону от рыбы. Все остальные собаки без особых уговоров тоже отходят, потому что каждая из них — кроме, конечно же, Камика — уже успела схватить по рыбке.

Не может быть и речи о том, чтобы отнимать у них эту рыбу: это было бы слишком жестоко, а потому я на такое не решаюсь. Я вгоняю якорь в снег и подхожу к рыбакам, чтобы извиниться за грабеж.

— Бу айо иси.

Я выучил несколько китайских слов, и, после того как я повторяю эти три слова несколько раз, рыбаки, похоже, понимают, что я хочу им сказать. Они смеются и жестами показывают, что ничего страшного не произошло. Они подтверждают сказанное тем, что, как и те два рыбака, предлагают мне взять рыбы, и я пользуюсь этим для того, чтобы угостить рыбиной бедного Камика. Этот пес такой робкий и дисциплинированный, что никогда ни на что не осмеливается.

— Держи, Камик!

Я остаюсь рядом с ним, чтобы никому из соседей не пришло в голову попытаться отнять у него рыбу, и жестами приглашаю рыбаков подойти, чтобы они могли получше рассмотреть собак, которые, похоже, их очаровали. Они проходят вдоль упряжки и, отпуская многочисленные комментарии, внимательно осматривают собак одну за другой. Они показывают на них пальцем и задают вопросы, которых я не понимаю, и это вызывает веселый смех. Я демонстрирую им, как функционирует тормоз, предлагаю постоять на полозьях саней, а затем, поблагодарив их и попрощавшись, снова отправляюсь в путь.

— Хау ле уцзуле!

Рыбаков радует то, что им довелось увидеть мой отъезд, и они начинают аплодировать, когда собаки бросаются бежать.

Мы мчимся вперед. Собаки теперь думают только о еде и бегут изо всех сил, надеясь, вероятно, натолкнуться еще на одну груду рыбы где-нибудь за очередным поворотом реки. Однако в течение этого дня нам больше не встречается ни один рыбак, лишь время от времени мы видим вдалеке русских часовых, расположившихся на другом берегу реки на вершинах сопок, которые возвышаются над лесом и с которых открывается вид на всю округу.