11

Моим собакам нравится в Китае: значительная часть нашего маршрута проходит по рекам, и собаки быстро приходят к пониманию того, что встречаемые нами на этих ледяных дорогах китайцы являются рыбаками, которые охотно угощают их, собак, рыбой!

В Китае, как только приближаешься к какому-нибудь населенному пункту — будь-то большому или маленькому, — сразу же чувствуется невероятная коллективная энергия людей. Даже самая маленькая лавчонка — и та открыта от десяти до восемнадцати часов в сутки. Каждый житель, похоже, хочет посодействовать экономическому росту и поучаствовать в неутомимом труде. Здесь за тридцать пять часов успевают сделать то, что в других странах делают за двое суток!

Эта страна — своего рода пресс, который придавит хребет многим другим странам… Китай — это экономический хищник, обладающий безмерным аппетитом, граничащим с ненасытностью. Чтобы почувствовать и осознать мощь Китая, необходимо, чтобы жители всех стран, которые уже испытали на себе его экономическое и торговое превосходство (в том числе и жители Франции), приехали сюда и посмотрели, что здесь происходит. Если они не поймут, что им необходимо принять соответствующие меры, то — в соответствии с принципом сообщающихся сосудов — наши страны будут приходить в упадок, а Китай будет все быстрее развиваться.

Во время путешествия, которое мы совершаем на грузовике (нам приходится пойти на это из-за инцидента на таможне в Амурзете), вся энергия этой бурно развивающейся страны бросается в глаза и приводит меня одновременно и в восторг, и в уныние.

Под конец дня, находясь под впечатлением от этой ошеломительной действительности и изнывая от нетерпения снова пересесть на собачью упряжку, я высаживаюсь из грузовика на берегу одного из притоков Амура, а не в городе, располагаться на ночлег в котором у меня с самого начала не было никакого желания.

Слабые лучи заходящего солнца освещают местность, скованную усиливающимся ближе к ночи морозом. Я с огромным удовольствием растапливаю печку в палатке «Проспектор», которую Томас, сопровождающий меня ради того, чтобы фотографировать, везет на своих мотосанях. Этим вечером мы вспоминаем о более или менее давних событиях — тех, которые нам довелось пережить вдвоем в ходе различных экспедиций, гонок и путешествий. Особенная атмосфера этой палатки, в которой я ночевал уже много-много раз — и с Томасом, и один, — заставляет вспомнить прошлое. Этому способствует и потрескивание дров в маленькой печке из листового железа, и запах нагретого брезента, и особенный аромат еловых веток, и точность наших движений, когда мы складываем в стопку дрова, регулируем тягу в печке, приготавливаем из снега воду, расставляем котелки… У меня нет привычки оглядываться назад, я никогда не переделывал ни один из своих фильмов, посвященных путешествиям, и меня часто упрекают в том, что я маловато рассказываю о своих приключениях, если не считать рассказов, которые я пишу. Однако я в любой момент уже занят каким-то новым проектом, а те проекты, которые я завершил, интересуют меня намного меньше, чем новые… Я считаю, что слишком рано ворошить воспоминания, которые похожи на скрытые под пеплом раскаленные угли, в возрасте, который еще позволяет мне разжигать новые костры. Тем не менее сегодня вечером мы воскрешаем в памяти множество событий, и мне нравится делать это вместе с товарищем, присутствие которого очень приятно для меня, пусть даже во время путешествия на собачьей упряжке я все-таки предпочитаю находиться наедине со своими собаками.

Весьма необычное удовольствие, которое я получаю от воспоминаний о прошлом, заставляет меня задуматься. Уже подходит к концу та часть моей жизни, которую я разделял со своими собаками и которую закончу вот с этой упряжкой. Когда Бюрка достигнет «пенсионного» возраста (а произойдет это лет через семь-восемь), такого возраста достигнет и ее погонщик. В шестьдесят лет и мне придется, как говорят погонщики собачьих упряжек, навсегда повесить свои рукавицы на гвоздик. Осознание этого сказывается на моем подходе к организации таких путешествий. Если еще совсем недавно я всецело зависел от партнеров, которые их финансировали, и от средств массовой информации, без которых невозможно демонстрировать снятые мною фильмы и рекламировать написанные мною рассказы, то теперь я дистанцировался от этой системы. Я уже не привязан так сильно, как прежде, к этой среде, которую все еще использую, но при этом больше не позволяю себя поработить, выбирая те средства массовой информации и тех партнеров, идейные ценности которых близки к моим собственным.

Мне больше не нужно ничего доказывать ни самому себе, ни другим людям. Освободившись от заботы, заключающейся в выяснении того, что ты собой представляешь (а значит, в выяснении того, на что ты способен) и чем тебе следует заниматься, я сегодня чувствую себя во время путешествия более спокойным и, вне всякого сомнения, более счастливым, чем раньше. Я знаю, что я собой представляю и чем мне следует заниматься, знаю, во что я верю и кому я верю, знаю, на кого и на что мне наплевать…

Именно обо всем этом я и разговариваю с Томасом, в то время как собаки, свернувшись в клубочек на подстилке из тростника, которую я для них приготовил, спят и, наверное, видят во сне рыбу…

По притоку, по которому мы будем двигаться аж до его истока, собакам бежать намного легче, чем по Амуру, заблокированному во многих местах торосами. Однако сам лед на этом притоке уже похуже: он более тонкий, с резко меняющейся толщиной, а потому мне необходимо быть особенно бдительным. Несколько рыбаков и лесорубов, приходившие рубить на дрова мертвые деревья, вырванные с корнем на берегах в результате наводнения, проложили тропинки, которые то тянутся параллельно, то пересекаются, то внезапно обрываются возле какой-нибудь рыбацкой полыньи или груды дров. Эти тропинки по большей части проложены с помощью мотосаней, на которых мужчины ездят по замерзшей реке. Я проезжаю мимо нескольких таких рыбаков и лесорубов, и все они неизменно таращатся на меня с ошеломленным видом. Поскольку я не имею возможности ответить на возникающие у них при этом вопросы, то всего лишь широко улыбаюсь. Представьте себе, что вы встретили марсианина… Каким же будет ваше — вполне обоснованное — разочарование, если марсианин этот исчезнет так же внезапно, как появился! Впрочем, я не могу останавливаться каждый раз, когда хочется это сделать. Во-первых, собакам очень не нравится (и они при этом явно выражают свое недовольство), когда я останавливаю их слишком часто, лишая возможности бежать; во-вторых, мне необходимо придерживаться графика движения по маршруту, поскольку я должен покинуть территорию Китая не позднее фиксированной даты. Дальнейшее мое путешествие, а именно путешествие по Монголии и Сибири, будет более свободным, то есть менее привязанным к календарю, который пока что заставляет меня преодолевать в день в среднем по восемьдесят километров. Спешка, тем не менее, не мешает мне любоваться пейзажами и развлекаться встречами с местными жителями, пусть даже языковый барьер и не позволяет нормально общаться с ними.

Собаки меня изумляют. Они буквально пожирают километры, и моя единственная задача заключается в том, чтобы умудриться не нарваться на какие-нибудь проблемы при преодолении сложных участков на большой скорости, так как очень трудно заставить моих ретивых собак бежать медленнее.

Бюрка — может, потому что у нее закончилась течка? — стала менее усердной, более рассеянной и даже иногда немного боязливой. Она полностью уступила инициативу Квест, и та будет вести за собой упряжку до тех пор, пока Бюрка не захочет снова вступить в свои права главной головной собаки, а это может произойти через несколько минут или… несколько часов.

— Эй, Бюрка, что-то не так?

Она словно отвечает мне взглядом, что все в порядке и ей просто захотелось свести до минимума свою работу головной собаки, потому что та вызывает уж слишком сильный стресс и утомляет ее. Создается впечатление, что Бюрка хочет немного посачковать, как это делают в течение всего сегодняшнего дня Дарк, Юник и Хэппи.

Река все чаще и чаще разделяется на рукава, образуя многочисленные острова, которые нам приходится огибать, при этом стараясь оставаться на основном русле. Становится все труднее находить хороший лед среди незамерзших участков реки, рукавов, покрытых торосами или деревьями, и меандров, в которых скапливается снежная каша — густая смесь воды и снега, в которую нужно стараться не попадать.

Это задание, без сомнения, не из легких, поэтому Бюрка (как головная собака) перестает выполнять свою функцию и тем самым начинает меня нервировать.

— Бюрка!

К отсутствию сосредоточенности в работе у нее иногда добавляется явное нежелание подчиняться, смириться с которым я не могу. Я ругаю Бюрку, которая к такому обращению не привыкла, и — о святотатство! — захожу даже так далеко, что ударяю ее ногой в зад, когда она едва не увлекает за собой упряжку в сторону одного из самых опасных мест, где мы могли бы уйти под лед.

— Бюрка! Что-то не так? Ты что, игнорируешь меня?!

Она смотрит на меня с озадаченным видом, притворяясь, будто ничего не понимает, а это обычно еще больше выводит меня из себя. Остальные собаки насмешливо крутят мордами: это ведь все равно, как если бы учительницу в присутствии ее учеников отругал директор школы! И это идет на пользу Бюрке, поскольку она иногда нуждается в том, чтобы ее поставили на место, ибо уж слишком высокого мнения о себе.

Остановив упряжку, я ставлю на место Бюрки Мивука. Он, находясь в паре с Юпиком, больше других собак проявлял внимание к моим командам, когда я указывал направление движения. Бюрка, оказавшись во второй паре, выглядит растерянной. Она такого никак не ожидала, и я ликую.

Что касается Мивука, то он умоляет меня взглядом, как будто говорит: «Ты, конечно же, осознанно поставил меня на место головной собаки, но даже если это произошло по ошибке, прошу тебя, дай мне шанс!»

— Значит, Мивук, тебе нравится быть на месте головной собаки, да?

Бюрка, стоя позади Мивука, переминается на месте и словно говорит мне взглядом: «Ну ладно, твоя шутка была забавной, но уже хватит. Верни меня назад!»

Я прохожу вдоль всей упряжки вплоть до саней, гладя по дороге собак одну за другой (в том числе и Бюрку, но не больше и не меньше, чем остальных), а затем даю команду отправляться в путь. Мивук тут же бросается вперед. Он, насколько я вижу, очень сосредоточенно прислушивается к моим командам. Через пять сотен метров я замечаю участок незамерзшей воды, который необходимо обогнуть, чтобы затем промчаться вдоль острова и добраться до тропы, которую, как мне кажется, я вижу впереди.

— Йап! Йап еще!

Мивук только этого и ждал. Он ждал приказа, который позволил бы ему продемонстрировать, на что он способен. Пес отреагировал с такой быстротой, что Квест только и оставалось, что следовать за ним.

— Хорошо, Мивук! Очень хорошо!

Он просто сияет от счастья и гордости, тогда как Бюрка делает вид, что ей все равно. Если бы она была человеком, то, наверное, пожала бы плечами: «Хм, он повернул налево, ну и что? Не стоит из-за этого считать его выдающейся ездовой собакой…» Я прекрасно вижу, как она потихоньку косится на меня — оскорбленная, смущенная и недовольная…

— Джи, Мивук! А теперь — вперед! Вперед!

Он идеально выполняет команду и бросается напрямик к ближней оконечности острова, увлекая за собой Квест, которая немного сбита с толку подобной узурпацией власти. Я ошеломлен. Я ожидал, что Мивук всего лишь будет более-менее хорошо дополнять Квест во время периода обучения в этом месте упряжки, для которого всегда характерно некоторое соперничество между находящимися там собаками. Но мне даже в голову не приходило, что он так быстро возьмет на себя управление действиями упряжки. Это просто удивительно!

— Хорошо, Мивук! Очень хорошо. Вперед! Хорошо, моя Квест.

Я стараюсь быть максимально сосредоточенным и внимательно наблюдать и за Мивуком, и за Бюркой, так как знаю, насколько подобная ситуация может быть мучительной для собаки. Мы продвигаемся подобным образом вперед добрых полчаса, в течение которых Мивук не совершает практически ни одной ошибки, умело вписываясь в повороты, выдерживая, где это необходимо, прямые линии и даже проявляя определенную инициативу, когда я позволяю ему это делать. Квест всего лишь копирует его действия, послушно согласовывая направление своего бега с направлением, которое выбирает он. Какое открытие и какая ошибка в оценке собак с моей стороны! Ну почему я не поставил Мивука во главе упряжки раньше?

Я останавливаю сани и начинаю хвалить одну за другой всех собак, которые при этом наверняка чувствуют мое хорошее настроение и удовлетворение. Я хвалю Бюрку:

— Хорошо, Бюрка.

Она смотрит на то, как затем я иду в голову упряжки и хвалю в равной степени Мивука и Квест:

— Хорошо, мой Мивук. Да, в самом деле очень, очень хорошо.

Он касается моей ноги и трется о нее, сияя от счастья.

— Хорошо, моя Квест.

Я глажу ее, а затем, продолжая хвалить собак, меняю Квест местами с Бюркой, то есть ставлю Бюрку в пару с Мивуком. Мое сердце сильно бьется, потому что ставки в таком эксперименте высоки. Что произойдет? Какая из двух головных собак подчинит себе вторую? Как они станут реагировать одна на другую? Возникает много вопросов, на которые у меня пока нет ни одного ответа. В течение нескольких последних минут я тщательно взвешивал все «за» и «против» и убедил себя, что не следует и дальше держать Бюрку во второй паре упряжки, потому что такое наказание становится уж очень тяжким для нее из-за того, что Мивук в качестве головной собаки действует блестяще.

— Ну что же, моя Бюрка, мой Мивук…

Я глажу их одновременно, чтобы сплотить эту пару и дать понять, что они добьются успеха или же потерпят неудачу вместе. Глажу я их, правда, не очень долго. Я не хочу, чтобы моя тревога, которая довольно заметна, оказала на них чрезмерное давление. Необходимо, чтобы эксперимент прошел в спокойной обстановке.

Я хвалю Квест, чтобы наглядно продемонстрировать, что ее перевод из первой пары упряжки во вторую отнюдь не является наказанием.

Затем я отдаю приказ отправляться в путь:

— Мивук, Бюрка! Вперед!

Они устремляются вперед, и вслед за ними бросается и вся упряжка. Рукав, по которому мы движемся, узкий и извилистый, выводит нас на расширение реки, где я угадываю зоны снежной каши.

— Джи!

Этот приказ обе головные собаки выполняют почти одновременно, но Бюрка в своем стремлении опередить Мивука уж слишком сильно сворачивает в сторону.

— Йап! А теперь вперед! Вперед!

Последний приказ подтверждает, что выбранное направление движения является правильным и что нужно двигаться прямо вперед. Некоторые головные собаки не способны поворачивать направо и бежать строго в направлении того или иного ориентира. Таких собак все время уводит куда-то влево. Я сразу же замечаю, что Мивук пытается предугадать, в какую сторону им предстоит бежать дальше.

— Хорошо! Вперед!

Мивук украдкой берет на себя руководство движением упряжки. Бюрка на это не обижается. Теперь, когда соперницу убрали из головных собак, Бюрка соглашается с тем, что ее напарник ведет всю упряжку. Я не замечаю ни малейших проявлений ревности, ни малейшего раздражения с ее стороны, и это меня и удивляет, и очаровывает. Получается, что у меня для роли головных собак имеются теперь две прекрасные основные пары — Мивук с Квест и Мивук с Бюркой, а также запасная пара, состоящая из Квест и Бюрки.

— Хорошо, Бюрка! Хорошо, Мивук! Хорошо, мои маленькие собачки!

Мы движемся подобным образом в течение часа, пока не начинает темнеть. Когда Мивук показывает свою неуверенность в чем-то, Бюрка то поддерживает, то не поддерживает его инициативу, живо подталкивая того плечом, что придает Мивуку решительности. Он за этот день очень многому научился. Я не мог даже и представить, что получу такой результат, поставив его в голове упряжки. О собаках нам, несомненно, очень многое еще только предстоит узнать.