Добровольцы

На мирной жизни белые кресты —

Полосками заклеенные окна;

Столица не лишилась красоты,

Но посуровела, чуть-чуть поблекла.

Любимая с морщинками у глаз

Порой нам прежней юности дороже.

У Лели выдался свободный час,

А дома Славик снова неухожен.

Она пришла и, не жалея рук,

Помыла пол, бельишко постирала.

Тут в дверь раздался осторожный стук.

Гостей сейчас как раз недоставало!

В спортивной курточке, лицом светла,

Тревожно теребя косички хвостик,

Застенчивая девушка вошла.

Впервые вижу! Это что за гостья?

«Я Таня. Мне рассказывал о вас

Уфимцев Слава… Вы уж извините…

Я к вам пришла узнать, где он сейчас…

Он потерялся в первый день событий…»

«Давно ли, Таня, вы знакомы с ним?»

«Мы повстречались в мирный день последний».

«А почему он вам необходим?..

Зайдите! Что же мы стоим в передней?»

И девушка пристроилась бочком

На валике дивана неуклюжем

И снова стала говорить о том,

Как ей хотя бы адрес Славы нужен.

И, веря в возникающую связь

С девчонкой этой, Леля ей призналась:

«Он улетел и с нами не простясь,

А впрочем, это с ним уже случалось…

Вот мой сынок. Остались мы вдвоем —

Муж с третьего июля в ополченье.

Давайте, девушка, чайку попьем.

У нас, выходит, общее мученье».

И Таня, всё не поднимая глаз,

Минут за сорок Леле рассказала,

Не оставляя правды про запас,

Своей любви волшебное начало:

«У нас был в школе вечер выпускной.

Мы пригласили летчика-героя.

Со всеми пел он, танцевал со мной,

А после, предрассветною порою,

Пошел он провожать меня домой,

Хоть я живу с десятилеткой рядом.

Мы двинулись дорогой не прямой —

Бульварами, потом Нескучным садом.

И я позволила себя обнять.

И он сказал: „Весна пришла опять…“»

«Так, что, не пишет?»

«Нету ни строки!»

«Вы не волнуйтесь, мой не пишет тоже.

Они у нас немного чудаки

И друг на друга до чего похожи!»

И Тане стало страшно, что она,

Стремительно заняв чужое место,

Здесь принята как Славина жена,

Хотя не называлась и невестой.

А вот и Лели очередь пришла,

Ей так хотелось рассказать о муже.

«Его я задержать в тылу могла,

Поскольку он на шахте очень нужен.

Нам, метростроевцам, дана броня,

А я его начальник по работе.

Спросили, как положено, меня.

Что мне ответить? Вы меня поймете.

„Пускай идет на фронт“, — сказала я,

А после ночь белугой проревела.

Тут все едино — шахта и семья.

Протестовало сердце — и велело».

«Я знаю, знаю, что такое долг.

Мне прививал понятие о чести

Мой папа. Он под Минском принял полк,

Три дня сражался и пропал без вести.

Глазами я похожа на отца,

Так все считают, но не в этом дело.

Я, сохранив черты его лица,

Характер бы его иметь хотела!

Я тоже скоро в армию пойду,

Мне через месяц будет восемнадцать.

На фронте я Уфимцева найду…

Не надо, Леля, надо мной смеяться!»

«Не обижайтесь, девочка! Смеюсь

По-дружески. У нас такое было.

Я вспомнила, чтобы развеять грусть,

Как на себе Кайтанова женила.

Ой, сын услышит! Расскажу потом:

При нем теперь нельзя сказать ни слова…»

Осенний сумрак, затемняя дом,

Неспешно сделал комнату лиловой.

И вдруг прожектор в облаках пророс.

Знакомый голос сдержанно и строго

В картонном черном диске произнес:

«Граждане, воздушная тревога!»

Они идут, стараясь не бежать,

Почти несут примолкшего мальчишку,

Сейчас, пожалуй, Леля — только мать…

А Таня, взяв хозяйский плед под мышку,

Идет и удивляется сама,

Что ворвалась так просто в жизнь чужую.

Вокруг пальба. Качаются дома.

«Но не страшны мне эти свет и тьма,

Когда за ручку Славика держу я!»

Летят навстречу улицы Москвы,

Родные переулки и бульвары,

Как повзрослели, изменились вы,

Встречая грудью первые удары!

Вот баррикада, в сумраке черна.

Но это не Парижская коммуна,

Не Пятый год, а наши времена,

Колючей нашей юности трибуна.

И наконец, метро. Они бегут

По переходам мраморным в туннели.

Не сосчитать детей и женщин тут.

Нашлось для Славки место еле-еле.

Укутан пледом, быстро он уснул

На раскладушке плотницкой работы.

Сюда не долетал ни гром, ни гул, —

Отогнаны, быть может, самолеты.

А Леля с Таней, став к плечу плечо,

Задумавшись о Коле и о Славе,

Вздыхали и дышали горячо

В большом и тесном человечьем сплаве.

Передают, что до пяти утра

Сегодня бесполезно ждать отбоя.

Сказала Леля: «Мне идти пора,

А мальчика оставлю я с тобою.

Держи ключи! В квартире, за окном,

Найдешь кастрюлю с соевою кашей».

Поймала Леля вдруг себя на том,

Что с Таней говорит, как будто с Машей.

Тревога продолжалась. Мальчик спал

Под Таниной надежною охраной.

Туннелем, по ступенькам черных шпал,

Шла Леля. Ей на шахту нужно рано.

Шла Леля, узнавая те места,

Где нам открылась жизни красота:

Здесь Николая встретила она,

Тут мы сдержали натиск плывуна.

И сбойка первая была вот тут,

Где женщины конца тревоги ждут.

А над столицей, над ее судьбой

В скрещении мечей голубоватых

Крутился и пылал воздушный бой

Предвестием победы и расплаты.

Но в том бою, как я узнал потом,

Майор Уфимцев за турелью не был.

Ни в тучах над Москвой, ни на другом

Расчерченном в штабах квадрате неба.