Дочери дракона

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Когда лейтенант поймал меня в медпункте, я думала, что первая порка ждет меня немедленно. Я боялась этого наказания с первого дня на станции утешения, когда увидела, как надрывалась криком и обмочилась Чжин Сук. А все три раза, когда лейтенант Танака избивал Су Хи, мне еле удавалось удержаться на ногах. Большинство других девушек он тоже бил, и каждый раз заставлял нас смотреть на это. Казалось бы, я столько раз видела публичную порку, что могла бы и привыкнуть. Но каждый раз от этих кошмарных сцен меня трясло.

Так что, когда лейтенант повел меня к полковнику, а не к столбу во дворе станции утешения, я испытала облегчение. Я посмела понадеяться, что полковник запретит меня наказывать.

Мы стояли в кабинете полковника Мацумото, и лейтенант Танака крепко держал меня за плечо. Полковник изучал карты, расстеленные у него на письменном столе. Потолок в кабинете был высокий, с переплетением темных, грубо высеченных деревянных балок. Окна с китайскими решетками выходили во двор в центре Донфена. На одной стене висела фотография императора Хирохито, на другой — карта Маньчжурии. В углу находился бело-красный военный флаг Японии. Полковник вернулся с поля боя и не успел помыться, его зеленая полевая форма была вся в пыли. Под глазами у него виднелись темные круги, на гладком лице появились морщины от усталости.

— Господин полковник, — сказал лейтенант Танака, вытянувшись по стойке смирно, — эта девушка нарушила приказ и должна быть наказана.

— Что она натворила? — поинтересовался полковник, не отрывая взгляда от карт.

— Она была в запретной зоне в нарушение моего приказа.

— Где?

— В медпункте, господин полковник.

— В медпункте?

— Да, господин полковник. Навещала сестру.

— Вряд ли это серьезное нарушение, лейтенант, — заметил полковник. — Зачем вы пришли ко мне с этим? У меня сейчас есть дела поважнее.

— Господин полковник, вы собирались вызвать ее сегодня вечером. Я решил, что вам следует знать, почему она не придет.

— Лейтенант, вы уверены, что ваше вмешательство необходимо?

— Господин полковник, вам следует знать еще кое-что. Эта девушка прятала гребень. — Он достал из кармана мундира гребень с двухголовым драконом и положил его полковнику на стол.

Полковник Мацумото пристально взглянул на лейтенанта.

— Гребень, лейтенант? Идет война, а вас тревожит, что девушка прятала гребень?

— Это признак отсутствия дисциплины, господин полковник.

Тот вышел из-за стола и принялся шагать взад-вперед по дощатому полу. Судя по виду, полковника одолевали тревоги и ему надо было их хоть частично выплеснуть.

— На нашу родину напали, лейтенант! — рявкнул он. — Мы сражаемся с американцами на востоке, с китайцами на юге, а теперь еще с русскими на севере. Они в ста пятидесяти километрах отсюда, и десять дивизий идут в наступление на нас. — Он оперся ладонями о стол и наклонился к лейтенанту. — Русские прекрасно вооружены и хорошо обучены. У нас нет ни сил, ни техники, чтобы… — Он задержал взгляд на лейтенанте, потом быстро глянул на меня, сел и уставился на свой стол. Наконец он увидел гребень, взял его в руки и принялся осматривать. — Откуда ты его взяла? — спросил он.

Я поклонилась.

— От матери, господин полковник. Этот гребень давно хранится в нашей семье.

Полковник поднес гребень ближе к глазам.

— Тут… тут двухголовый дракон, и у него по пять пальцев на лапах, — прошептал он.

— Что, господин? — переспросила я.

— Двухголовый дракон с пятью пальцами. — Он пораженно глянул на меня, потом повернулся к лейтенанту Танаке: — Не наказывайте эту девушку, лейтенант.

Лейтенант напрягся и показал на свою белую повязку:

— Господин полковник, я представляю военную полицию и отвечаю за станцию утешения. Я подчиняюсь исключительно офицерам военной полиции, а вам я доложил только потому, что сегодня эта девушка должна была прийти к вам.

— Да, вы представляете военную полицию, лейтенант, — раздраженно сказал полковник Мацумото, — а я полковник.

— Да, господин полковник, но мой долг — поддерживать дисциплину. Ради императора. Ради Японии.

— Ради императора. Ради Японии, — медленно повторил полковник. Он посмотрел на гребень и провел пальцем по золотой кромке, потом сунул его в карман рубашки и отвел взгляд. Наконец он произнес: — Ну что ж, на сегодня я возьму Сейко, лейтенант.

Лейтенант Танака отвесил ему небольшой поклон.

— Так точно, господин полковник. — Он ухватил меня за предплечье, больно впившись пальцами в руку, и потащил к двери. Я оглянулась через плечо на полковника. Он сидел за огромным письменным столом рядом с флагом Японии и больше не казался мне таким пугающим, как в тот первый день на станции утешения.

Втащив меня во двор, лейтенант Танака окликнул рядового Исиду.

— Неси веревку, — сказал он, — мне тут надо преподать очередной урок.

Рядовой вскочил на ноги. Он встретился со мной взглядом, на секунду заколебался, потом быстро скрылся за бараками.

Лейтенант Танака толкнул меня к столбу. Я упала в желтую грязь, а лейтенант встал надо мной со своим синаем на поясе. Он приказал мне раздеться. Я развязала оби, и юката упала на землю. Сняв дзори и таби, я посмотрела вдаль, за пределы двора, за поля с золотой пшеницей и за гряду холмов, на юг, в сторону Кореи. Я попыталась вспомнить место, где мы с Су Хи готовили кимчхи на кухне нашего дома, где мама расчесывала мне волосы перед очагом. Я пыталась вспомнить большой белый дом и зеленые холмы за ним, где прошло мое детство. Но ничего этого я не смогла вспомнить: у меня ничего не осталось, кроме тоскливой станции утешения, где я понемногу умирала каждый день в течение последних двух лет.

Рядовой Исида принес веревки, протянул их лейтенанту Танаке и отвел взгляд. На то, как я сбросила нижнее белье, Исида не смотрел.

Лейтенант Танака приказал рядовому собрать остальных корейских девушек. Потом он толкнул меня к столбу. Я прижалась спиной к дереву, нагретому летним солнцем, и не сопротивлялась, пока меня туго привязывали к столбу за запястья и лодыжки. Тело обдувал ветерок. Это было приятно. Послеполуденное солнце грело обнаженную кожу, утоптанная грязь под ногами ласкала ступни, а воздух казался сладким на вкус. На мгновение закрыв глаза, я услышала тихое громыхание где-то на западе. Может, это русские пушки, подумала я.

Во дворе собрались девушки и выстроились в ряд лицом ко мне. Увидев меня у столба, Ми Со охнула, прикрыв рот рукой, но тут же быстро встала на свое место рядом с остальными. Сейко и несколько других японок сидели у своих дверей и смотрели, как лейтенант заканчивает меня привязывать. Потом он принялся шагать взад-вперед перед строем кореянок.

— Эта девушка заработала порку, — сказал он, похлестывая голенище синаем сильнее обычного. — Когда вы уже научитесь не вызывать неудовольствие начальства? — Он ткнул бамбуковым мечом в сторону девушек. — Вы думаете, мне это нравится? Вы думаете, я хочу вас бить? Нет! Я преподаю вам уроки ради вас самих, чтобы вы научились быть добрыми японскими подданными. Скоро мы выиграем войну, и вы порадуетесь, что оказались на нашей стороне. А теперь смотрите, как я ее наказываю, и не вздумайте закрыть глаза.

Лейтенант Танака подошел ко мне. Уголки его тонких губ приподнялись, словно в улыбке, но глаза были холодные и безжизненные, как у куклы. Я вдохнула и расслабилась, прислонившись к столбу. Я посмотрела на юг, в сторону Кореи.

Потом лейтенант поднял синай и с силой хлестнул меня по бедрам. Раздался тот самый жуткий звук удара, ноги и спину мне залила жгучая боль. В животе что-то сжалось, легкие и горло перехватило, в голове и в носу горело. Лейтенант снова хлестнул меня по тому же месту, и боль от первого удара разгорелась в тысячу раз сильнее. Тут мне удалось втянуть немного воздуха, и в горле родился надрывный пронзительный крик. Но не успел он вырваться наружу, как я поймала его и задавила. Пока лейтенант меня избивал, я так и держала крик в себе, внутри, где я была вся каменная, неживая.

Рядовой Исида нес меня в медпункт, но разглядеть его лицо мне было трудно. Он упорно смотрел вперед и бормотал что-то себе под нос про лейтенанта Танаку. Когда он понес меня вверх по лестнице, ноги мне обожгла такая боль, что я застонала. Рядовой остановился и осторожно перехватил меня, чтобы изменить распределение веса. Стало немного полегче. Исида пошел медленнее и, пронеся меня через всю палату, положил рядом с Су Хи.

Я не могла пошевелить ногами, не могла сфокусировать взгляд, не могла даже поднять голову с циновки.

— Прости меня, онни, — выговорила я.

— Тебе не за что извиняться, Чжэ Хи, — отозвалась сестра. — Ты ничего плохого не сделала.

— Я была сильной, — сказала я. — Я не плакала.

Су Хи протянула ко мне руку и погладила по голове.

— Я знаю, — ответила она. Глаза у нее покраснели, лицо было очень бледное. По щеке текла слеза. — Ты сильная и храбрая. Ты все сделала правильно.

— Су Хи, — простонала я, — они забрали гребень.

— Тихо, сестричка, — прошептала Су Хи. — Тихо, давай засыпай.

Четыре дня спустя я лежала на циновке, глядя в потолок своей вонючей комнаты, пока солдаты один за другим меня насиловали. Ноги у меня до сих пор сильно болели после порки, устроенной лейтенантом, — кажется, даже кости ныли, а еще у меня жгло между ногами, и все вместе было почти невыносимо. Чтобы поменьше тревожить бедра, приходилось шире раздвигать ноги, а от этого толчки солдат внутри меня становились более болезненными. В конце концов я нашла позу, в которой боль поровну распределялась между ноющими бедрами и натертой вагиной, чтобы хватило сил вынести мучения.

Последние два дня через наш двор проходила бесконечная череда солдат, а вдали громыхали пушечные выстрелы. Солдаты стали более жестокими: они отвешивали мне пощечины, таскали за волосы и грубо овладевали мною, отчаянно спеша очистить души перед тем, как отправиться в бой.

Пока на меня залезал очередной грязный солдат, я думала про Су Хи. Я всего одну ночь провела с ней рядом на холодном плиточном полу палаты в медпункте. Потом лейтенант Танака увидел, что рядовой Исида положил нас рядом, и заставил доктора Ватанабе переложить меня на другой конец палаты. Когда я видела сестру в последний раз, она была бледна и слаба, но жива: она все еще боролась за жизнь.

Наконец больше солдат за дверью не осталось. Я с трудом поднялась с циновки, еле шевеля измученными ногами, потом завернулась поплотнее в юкату и взяла горшок, где больше не лежал гребень с двухголовым драконом. Открыв дверь, я увидела внизу у ведущих к ней ступеней лейтенанта Танаку с синаем на боку.

— Тебе сегодня опять к полковнику, Намико Ивата, — сказал он.

— Да, господин лейтенант, — ответила я, стараясь не показывать, насколько слабой себя чувствовала.

— Кстати, вынужден тебя огорчить: доктор Ватанабе сообщает, что у твоей сестры дела плохи. Он говорит, ей осталось жить всего несколько дней. На тот случай, если ты вдруг опять решишь к ней пробраться, я велел рядовому Исиде за тобой присматривать и сразу пристрелить, если подойдешь близко к медпункту.

— Да, господин лейтенант.

— А теперь поди приведи себя в порядок для полковника, — велел лейтенант Танака и пошел прочь от моей двери. — Сделай свое дело как следует. Он испытывает большое напряжение, ему нужно оставаться сильным для Японии.

И вот тогда я наконец поняла, что подходит конец. Если Су Хи умрет, умру и я. Повешусь на оби, как Сон Хи. После двух лет изнасилований мне хватит решимости. От этого понимания мне не стало ни грустно, ни тревожно. Я просто порадовалась, что кошмар скоро закончится.

По пути к уборной я заметила, что Сейко и других японок не видно. Я прошла мимо рядового Исиды, который стоял, прислонившись к стене казармы. Он глянул на уходившего лейтенанта, потом на меня. Мне показалось, что Исида хочет что-то сказать, но он промолчал. Я слышала, как по дороге едут грузовики, а из деревни доносятся суматошные возгласы. Пушки вдали стреляли громче, чем утром.

В тот день я привела себя в порядок для полковника очень тщательно, прямо как два года назад перед уходом из родного дома. Я выстирала юкату и дзори и повесила их сушиться на солнце. Я вымыла голову и расчесывала волосы, пока они не стали гладкими. Грязную воду в умывальнике я сменила на чистую из колодца. Я втерла грубое мыло в тряпку, которой обычно мылась, и отдраивала всю себя, пока кожа не покраснела. Потом я принесла еще чистой воды и ополоснулась. От одного из опорных столбов уборной я отодрала небольшую щепку и проколола ею палец. Выдавив несколько капелек крови, я втерла их в щеки: Су Хи научила меня так делать, чтобы полковник всегда выбирал только меня. Я сняла с веревки юкату, надела и разгладила рукой. Волосы я прихватила заколкой с цветком лотоса, которую мне дал полковник.

Закончив, я встала у раковины, опустила руки по бокам, вытянув пальцы, и слегка склонилась — в такой позе обычно стояли гейши. Я закрыла глаза. Глупая своенравная девчонка с большой фермы возле Синыйчжу давно исчезла. Это из меня выбили. Я перестала быть кореянкой, я даже перестала быть женщиной. От меня остался только инструмент для утешения — шлюха японской императорской армии. Любимица полковника.

Я была готова идти к нему.