Дочери дракона

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

На следующее утро я надела платье, которое выгоднее всего подчеркивало мои стройные ноги, накрасилась ярче обычного и тщательно причесалась, поворачивая щетку, чтобы слегка подкрутить кончики волос. Я посмотрела на себя в зеркало. Даже в мои тридцать четыре года мужчины все еще смотрели мне вслед. Но мне противно было наряжаться для японцев. Меня от них тошнило.

Я вышла из дома номер 315 вместе с Су Бо. Мы попрощались на улице, и я проследила за тем, как дочь уходит в школу. Потом я плотнее закуталась в пальто — уже началась ноябрьская прохлада — и пошла на автобус. На ходу я постаралась прогнать чувство гнева в отношении японцев. В конце концов, впервые с Донфена я должна была стать почтенной женщиной, ведь прошлым вечером я согласилась выйти замуж за Чхоль Сона.

В квартале от моей автобусной остановки был магазин одежды. Я остановилась у окна и заглянула внутрь. В глубине магазина виднелись яркие свадебные ханбоки с длинными юбками чхима и блузами чогори. Один из нарядов был красный. Красный цвет мне шел. Сбоку были выставлены сложные церемониальные головные уборы и свадебные кушаки с яркими вышитыми цветами. Я прижалась плотнее к стеклу, чтобы лучше разглядеть модели. Сердце у меня заколотилось быстрее, когда я представила, как стою в красном ханбоке и держу за руку гордого Чхоль Сона, а вокруг собралась его семья и наши друзья из «Гонсона». Я с улыбкой вообразила взволнованную Су Бо в синем ханбоке и взгляды украдкой, которые будут бросать на нее юноши на свадебной церемонии.

Тут я услышала, как в четверти квартала от меня остановился автобус до Итхэвона. Я бросилась бежать и успела в последний момент: автобус уже собрался отъезжать. Я поблагодарила водителя, что подождал меня, а потом села в конце салона и тихонько посмеялась сама над собой: надо же, чуть не опоздала на автобус, засмотревшись на свадебные наряды.

Пока автобус пробирался через шумный район Ёндунпо, а потом выезжал в Итхэвон по новому мосту над рекой Ханган, я мысленно готовилась к предстоящей встрече. Работать на совещаниях с японцами было трудно. Они использовали прямой обман и неоднозначные высказывания, чтобы добиться преимущества. Хотя господин Хан и руководство «Гонсона» говорили по-японски, они рассчитывали на мою помощь, чтобы считывать язык тела собеседников и улавливать нюансы их высказываний. У меня это хорошо получалось, и сегодня я твердо решила не позволить японцам нас провести.

Строительная компания «Гонсон» спроектировала свой конференц-зал на четвертом этаже так, чтобы он производил впечатление на посетителей. Стены его были обшиты панелями из красного дерева, на полу лежал огромный китайский ковер, а за столом в западном стиле могли свободно разместиться двенадцать человек. Окна во всю стену выходили на бульвар, так что помещение заливал солнечный свет, делая убранство еще более ярким. Я стояла в углу, пока руководство компании занимало места за столом. Господин Хан адресовал мне очень серьезный взгляд, чтобы напомнить, насколько важна эта встреча. Я чуть склонила голову, показывая, что все понимаю.

В зал вошли три японца, представляющих банк «Диаси». Пока все здоровались и обменивались визитными карточками, чтобы продемонстрировать уважение друг к другу, я, скромно опустив взгляд, изучала обувь японских банкиров. У одного шнурки грозили вот-вот развязаться, и я поняла, что он будет вести переговоры небрежно. У второго были нечищеные туфли в пятнах грязи, и я решила, что его слова не будут иметь особого значения. На третьем были идеально начищенные и туго зашнурованные туфли. Вот его следовало опасаться.

Участвующее в переговорах руководство расселось за столом: японцы устроились спиной к окну, корейцы — напротив них. Все начали листать бумаги, делать пометки на полях, рассматривать партнеров через стол. Я стояла за корейцами, не поднимая взгляда от китайского ковра. Потом президент «Гонсона» встал и откашлялся, и все затихли. Президент произнес короткую речь на японском о том, что для компании большая честь получить возможность сотрудничать с такой уважаемой фирмой, как банк «Диаси». Меня резанули его слова о том, что Корее повезло найти в японцах столь добрых друзей.

Потом японский менеджер в грязной обуви встал, чтобы представить руководителя их стороны на переговорах. Такая игра на публику вызвала у меня улыбку. Президент «Гонсона» просто произнес приветственную речь, а вот японцам непременно надо было расхвалить своего руководителя. Надо признать, они умели добиваться преимущества.

Я шагнула вперед, готовясь переводить.

— Господа, — торжественно произнес менеджер, — вам очень повезло: сегодня с вами встретится один из старших руководителей банка «Диаси». Обычно он не занимается такими мелкими сделками. Однако, поскольку вы для нас новый клиент, он любезно согласился приехать. Он обладает большим авторитетом и недюжинным умом. Рад представить вам старшего вице-президента «Диаси» господина Танаку.

Я вся превратилась в сплошное внимание. Неужели я правильно расслышала? Он действительно назвал фамилию Танака? Я медленно подняла взгляд и посмотрела на старшего вице-президента, который как раз вставал, чтобы произнести речь. Когда я его увидела, сердце у меня замерло. На нем был дорогой черный костюм и галстук того же красного оттенка, что и круг на японском флаге. За прошедшие двадцать лет он немного располнел, а волосы поседели и начали редеть. Но острый нос, холодные внимательные глаза и общий властный вид никуда не делись. Это был он, лейтенант Танака из военной полиции. Я прямо-таки видела, как он похлопывает синаем о свои черные сапоги.

Я стояла в конференц-зале «Гонсона» опустив взгляд и дрожа. Дышать стало трудно, стены словно давили на меня. Ноги снова заболели там, где он избил меня в ту последнюю неделю в Донфене. Я крепко зажмурилась и заставила себя сделать глубокий вдох.

А на почетном месте во главе стола лейтенант Танака произносил свою речь, шагая взад-вперед, точно как перед корейскими девушками в Донфене. Я слышала только отдельные фразы: «Вам повезло… дисциплина… слушаться». Его слова возвращали меня обратно на станцию утешения. Я отчетливо вспомнила ужас в глазах Чжин Сук, когда он привязал ее к столбу в тот первый день. Я слышала, как всхлипывали по ночам девушки в крохотных комнатушках. Я видела бледное лицо Су Хи, умирающей на полу больничной палаты. Посреди роскошного конференц-зала «Гонсона» я снова ощутила себя женщиной для утешения.

Я еще раз глянула, как лейтенант вышагивает перед собравшимися, демонстрируя собственную важность, и вдруг меня охватил новый страх. Кроме Чжин Мо, я никому не рассказывала про те два года на станции утешения. Лейтенант Танака мог раскрыть мой ужасный секрет или использовать его как преимущество в переговорах. Но в Донфене я была девочкой, а теперь стала взрослой женщиной. Может, он меня не узнает. Я старалась держать себя в руках и не поднимать головы.

Лейтенант Танака закончил речь и сел на место. Начались переговоры, и я отошла в сторону, чтобы ему не было меня видно. Японцы вдумчиво отвечали на замечания по кредитному договору и сами задавали вопросы по существу, выясняя, как «Гонсон» собирается использовать и возвращать деньги. Несколько раз господин Хан просил меня уточнить, что конкретно японцы хотели сказать определенной фразой или заявлением. Каждый раз, делая шаг вперед и отвечая, я косилась на лейтенанта, но он меня не видел.

А вот я его видела и пыталась представить, насколько его жизнь после Донфена отличалась от моей жизни. Он вошел в руководство крупного японского банка. Ему не пришлось, подобно мне, узнать, каково это, когда нечем накормить голодного ребенка. Ему не надо было беспокоиться о ночлеге, о том, чтобы не замерзнуть зимой. Он не знал отчаяния, настолько удушающего, что все силы уходили на сопротивление ему.

И, в отличие от меня, его уважали, несмотря на его прошлое. Неважно, что он избивал девушек и организовывал регулярные изнасилования. Неважно, что он приказал убить юных кореянок. И неважно, что я была ни в чем виновата, а он виноват. Его уважали, а меня нет. Мне хотелось кричать от такой несправедливости, хотелось рассказать всем и каждому в этом зале, чем занимался этот человек. Но я не смела так поступить, чтобы не раскрыть собственный ужасный секрет. Так что я стояла всего в нескольких метрах от бывшего начальника станции утешения и покорно выполняла свою работу.

Встреча продолжалась, каждая сторона пыталась добиться преимущества, но ни у одной это не получалось. Через два часа стороны договорились о формулировках окончательного договора. Они решили встретиться позже, вечером, чтобы отметить заключение договора ужином в самом дорогом ресторане Сеула. Когда собравшиеся поднялись и поклонились друг другу, господин Хан, стоявший рядом с лейтенантом Танакой, жестом подозвал меня. Я подошла, опустив голову. Лейтенант Танака разговаривал с президентом «Гонсона», высоко задрав подбородок и выпятив грудь; точно так же он разговаривал с девушками в Донфене.

— Чем я могу помочь? — спросила я негромко.

— Чжэ Хи, я хочу убедиться, что с датами погашения все ясно. Проверьте их на обоих языках. Потом можете быть свободны.

Я застыла. Господин Хан произнес мое имя вслух. Я глянула на лейтенанта Танаку, и на секунду наши взгляды встретились. В его глазах мелькнуло изумление. Я быстро шагнула назад, за группу представителей руководства «Гонсона». Вскоре все мужчины ушли, и я осталась одна в конференц-зале, обшитом панелями из красного дерева.

Я села за стол, пытаясь собраться с мыслями. Наверняка лейтенант Танака меня узнал. Это было видно по глазам. На секунду холодное высокомерие в его взгляде сменилось растерянностью. И… чем-то еще. Неужели страхом? Неужели он, как и я, не хотел, чтобы все узнали, чем он занимался в Донфене двадцать лет назад?

Я быстро собрала бумаги и уже направилась к выходу, как вдруг дверь конференц-зала открылась и вошел лейтенант Танака. Он закрыл за собой дверь. Я опустила глаза, а он сел за стол и вытянул ноги перед собой. Сквозь окна конференц-зала на Танаку светило солнце, и в ярких лучах он казался призраком — или богом.

— Намико Ивата, — произнес он, четко выговаривая каждый слог имени. — Или, наверное, лучше звать тебя Чжэ Хи? Ты не представляешь, как меня удивила встреча с тобой. — Он кивнул в сторону двери: — Я сказал господину Хану, что хочу обсудить с тобой контракт наедине. Они, наверное, считают, что я уговариваю тебя на секс. Какая ирония.

Я не поднимала головы и старалась не демонстрировать никаких эмоций, но колени под подолом платья у меня дрожали.

— Не беспокойся, — сказал лейтенант, — в наших общих интересах, чтобы никто не узнал, что случилось в Донфене.

— Да, господин начальник, — услышала я свой голос будто со стороны.

— Хорошо. Если ты выполнишь свою часть нашей договоренности, я прослежу, чтобы твоя компания получила хороший процент. Я даже скажу им, что на меня произвела хорошее впечатление твоя работа.

— Спасибо, господин начальник.

Он принялся водить кончиком пальца по поверхности стола, рисуя круги.

— Я теперь женат, у меня есть дочка. Ее зовут Мива.

— Сколько ей лет, господин начальник?

— Четырнадцать.

— Столько было и мне, когда… когда мы впервые встретились.

Он перестал выписывать пальцем круги и посмотрел на меня словно бы сверху вниз, как делал тысячу раз до того.

— Была война, Чжэ Хи, — заметил он. — У каждого из нас был свой долг. У меня свой, у тебя свой.

Я подняла глаза.

— Мой долг, господин начальник?

— Да, конечно! Женщины для утешения выполняли свой долг перед солдатами и перед Японией. — Он дернул подбородком в мою сторону, будто ожидал, что я сразу соглашусь.

Я ответила ему таким же взглядом в упор.

— Тогда почему вы их убили, господин начальник?

Внезапно его лицо лишилось всякого выражения. Он дважды моргнул и заявил:

— Не помню, чтобы я это делал.

Через несколько мгновений его самоуверенность вернулась. Лейтенант встал, собираясь уходить.

— А тот гребень с двухголовым драконом все еще у тебя? — спросил он. — Полковник Мацумото сказал, что вернул его тебе.

Я подумала о гребне, спрятанном под подоконником моей квартиры.

— Нет, господин начальник. Мне пришлось его продать, чтобы прокормить дочь.

— Жаль. Помню, у дракона было по пять пальцев на лапах. Я тогда не знал, что это значит. Ладно, теперь уже неважно. Надеюсь, тебе дали за него достойную цену.

— Достойную, господин начальник.

— Вот и хорошо. Ладно, мне пора, а то они начнут гадать, чем мы тут занимаемся. — Он шагнул к двери, потом обернулся: — Да, и передавай привет сестре. Она мне всегда нравилась. Надеюсь, у нее все в порядке.

Я резко подняла голову.

— Но Су Хи же умерла в Донфене, разве нет? — Колени у меня перестали дрожать.

Лейтенант Танака криво усмехнулся и покачал головой:

— Так ты не знаешь?

— Чего не знаю, господин начальник? Пожалуйста, расскажите!

Лейтенант снова усмехнулся и положил обе ладони на спинку одного из стульев.

— В общем, — произнес он, — когда японцы ушли из Донфена, доктор Ватанабе настоял на том, чтобы в Пушунь забрали всех его пациентов, включая твою сестру Окими Ивата. Никто не ожидал, что она выживет, но в Пушуне ей сделали операцию, и в конце концов твоя сестра выздоровела. Через несколько месяцев я уехал домой, а она как раз пыталась вернуться в Корею. Ты правда все эти годы ничего не знала?

— Не знала, господин начальник.

— Наверное, она где-то на Севере. Вот видишь, твой старый начальник дал тебе ценную информацию в награду за хорошо сделанную работу.

— Спасибо, господин начальник.

Лейтенант задумчиво посмотрел на меня.

— Не забывай, о чем мы договорились, — предупредил он. — Про Донфен лучше никому не знать.

— Да, господин начальник, — сказала я.

Лейтенант Танака дважды похлопал по спинке стула и вышел.

Я снова села и уставилась на дверь. Неужели Су Хи выжила? Или это жестокая шутка самого жестокого человека, которого я только встречала?

В конце концов я собрала бумаги и вышла из конференц-зала. Может, Су Хи и правда жива. Я не видела ее с тех пор, как убежала от рядового Исиды. А когда я вернулась в медпункт, ее там уже не было. Может, лейтенант Танака говорил правду. Мне надо было это выяснить. Но как? Север с Югом смертельно враждовали, границу закрыли наглухо. Правда, ходили слухи о тайных каналах, по которым семьи могли отправлять друг другу письма.

Возвращаясь на свое рабочее место, я твердо решила найти сестру, которую не видела двадцать лет.