Дочери дракона

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Две недели спустя Чжин Мо, Ки Су и я отправились в Пхеньян на крошечном потрепанном «фиате», который Чжин Мо одолжил у знакомого государственного служащего в Синыйчжу. У какого-то русского солдата Чжин Мо также выменял достаточно бензина для 240-километровой поездки. Не знаю, что ему пришлось отдать тому солдату, — наверное, что-то дорогое, поскольку достать бензин было трудно.

Мы уложили вещи в машину, тепло попрощались с Сын Ё и отправились в путь. Чжин Мо был за рулем, Ки Су сидела рядом с ним, держа руку на животе. Я втиснулась на заднее сиденье рядом с несколькими старыми чемоданами, двумя скатками постельных принадлежностей, горшками, кастрюлями и вещмешком Чжин Мо, набитым книгами. У меня на коленях покоился ободранный чемодан, который мне отдал Чжин Мо. Туда я уложила немного старой одежды Ки Су, экземпляр «Манифеста», который дал мне Чжин Мо, фотографию моей семьи, а в подкладке спрятала гребень с двухголовым драконом, чтобы его никто не заметил.

Это была моя первая поездка на машине. Нет, на грузовиках я, конечно, ездила — нельзя вырасти на ферме и не ездить время от времени на грузовиках, — но в пассажирском автомобиле ни разу не каталась. В салоне «фиата» пахло выхлопными газами, машину сильно трясло на разбитой дороге. Двигатель постоянно хрипел и постанывал, и я боялась, что до Пхеньяна мы не доедем.

Сначала я опасалась снова отправляться в такую даль с почти чужими людьми. Но чем южнее мы продвигались, тем лучше мне становилось. С каждым километром я была все дальше от Донфена и станции утешения.

А потом, отъехав на огромное расстояние от Синыйчжу, я впервые увидела Желтое море. Я слышала о море из книг родителей и рассказов отца и пыталась себе представить воду, которая уходит так далеко, что на горизонте словно переливается через край земли. А теперь море было здесь, передо мной, за окном машины. Я прижалась к стеклу, чтобы лучше его рассмотреть.

Вид был просто чудесный. Сине-зеленая вода блестела в лучах утреннего солнца, морской воздух полнился свежестью и чистотой. Вдали на горизонте шло большое грузовое судно, выпуская из труб густой черный дым. Ближе к нам покачивались на волнах десятки рыбацких лодок, волоча за собой сети. Еще ближе огромные волны клыками белой пены врезались в берег, а потом с гулким ревом разбивались о скалы и снова отступали в море, собирая силы, чтобы еще раз рвануться в атаку. Я не могла оторвать взгляд от величественного зрелища.

Через какое-то время дорога свернула к югу. Маленький «фиат» наконец смирился с возложенной на него задачей и перестал так громко жаловаться. Мы ехали по широкой равнине, и по сторонам от дороги до самых вершин холмов тянулись рисовые поля. Десятки крестьян в конических соломенных шляпах, закатав черные штаны выше колена, умело орудовали длинными тростниковыми шестами, сбивая в корзины зерна риса. Другие ставили полные корзины на плечи и несли их к телегам, ждавшим на краю полей.

Потом дорога пошла в гору, и заливные рисовые поля сменились овощеводческими вроде тех, что лежали у нас за домом. В воздухе запахло луком и чесноком. Я снова почувствовала себя маленькой девочкой. Крестьяне собирали в мешки морковь и свеклу, и мне вспомнилась урожайная страда у нас на ферме в моем детстве. Казалось, словно все это было очень давно.

Потом нам попалось поле, на котором скот лениво пощипывал осенние травы. Меня охватил прилив гордости за эту землю, за мою родину. Я поняла, что полковник Мацумото был прав: Корея и правда великая страна. Теперь мне стало ясно, почему японцы хотели ею завладеть, почему их пришлось выставлять силой. А теперь, раз оккупанты ушли, Корея может снова обрести прежнее величие.

— Много ты прочитала Маркса? — спросил Чжин Мо, развернувшись в мою сторону и перекинув локоть через переднее сиденье.

Я очнулась от задумчивости. Читать «Манифест» было трудно: текст оказался очень насыщенный, полный незнакомых понятий. Чжин Мо и даже Ки Су помогали мне, когда я встречала новые слова. Однако я достаточно много читала в детстве, поэтому смогла осилить «Манифест» и почти все поняла. Но я боялась слишком раскрыться перед этими людьми и не стала признаваться, что дочитала до конца.

— Книга очень трудная, — ответила я.

— Ничего страшного, — сказал Чжин Мо, — мне тоже первый раз трудно было читать. Но я справился, и ты тоже справишься.

Ки Су фыркнула.

— Зачем ей это? Она еще слишком молода.

Чжин Мо убрал локоть с кресла и сжал руль обеими руками.

— Я впервые прочел «Манифест» в ее возрасте, а ты всего на год старше. И потом, мы будем строить партию на плечах молодых. Они будущее Кореи.

Ки Су отвернулась к окну и не ответила.

Последние две недели в Синыйчжу Чжин Мо, Ки Су и Сын Ё страстно спорили дома по вечерам о формах правления, о рабочих и будущем страны. Друг друга они называли сокращенными именами — Ки, Сын, Чжин, — и мне это казалось странным и невежливым. Воспитанные корейцы так друг с другом не разговаривают. Они обсуждали, что будет с Кореей теперь, после ухода японцев. Чжин Мо пытался вовлечь в эти дискуссии и меня, и я участвовала как могла. Их идеи были для меня в новинку, но в них был смысл. Разговоры напоминали мне наши семейные беседы о книгах вечерами после тяжелой работы на ферме.

Я узнала, что Чжин Мо, Ки Су и Сын Ё были партизанами и вместе с другими корейцами сражались с японцами в горах Северного Китая. Они вели опасную жизнь, полную трудностей: Сын Ё потерял левую ногу, а многие их товарищи погибли. Командовал отрядом человек по имени Ким Ир Сен; товарищи говорили, что он храбро сражался и убедил русских вступить в войну с японцами. Слушая радиоприемник, они узнали, что Ким Ир Сен при поддержке русских возглавил временное правительство в Пхеньяне. Чжин Мо был близок к товарищу Киму и ехал в Пхеньян, чтобы получить важную должность в новом правительстве. Он уверял, что и для меня там найдется работа.

Чжин Мо повернулся ко мне:

— Сейчас очень важное для Кореи время, Чжэ Хи. Новое начало. Скоро партия придет к власти, и Корея станет современной страной. Вот увидишь.

Ки Су сложила руки на выпирающем животе, продолжая глядеть в пассажирское окно.

— Это еще вопрос, — пробормотала она себе под нос.

Чжин Мо напрягся:

— Зачем ты так, Ки? Почему ты всегда такая циничная?

— Потому что я им не доверяю, — ответила она, внезапно развернувшись лицом к мужу. — Я не готова слепо верить всему, что говорят коммунисты.

Я вжалась в сиденье. Раньше мне не приходилось слышать, чтобы женщина так спорила с мужчиной, как Ки Су с Чжин Мо. У мамы с папой такого не было. А вот Чжин Мо и Ки Су спорили часто, и обычно это заканчивалось тем, что Ки Су уходила в комнату, хлопнув дверью, а Чжин Мо сидел и смотрел на нас с Сын Ё невидящим взглядом.

— Слушай, Ки, я понимаю, что будет непросто, — сказал Чжин Мо. — Всему народу нужно действовать заодно, а то другие страны опять попытаются нас контролировать. Коммунизм — вот наш шанс. Никаких больше японцев и китайцев. А русские с американцами обещали уйти, как только мы создадим правительство.

— Не уверена, что у нас получится, — сказала Ки Су.

— А есть ли альтернатива? — Чжин Мо покачал головой. — Капитализм? Деньги и власть в руках нескольких жадных богачей? Капитализм поверг мир в десятилетнюю экономическую депрессию, которой воспользовались японцы и немцы. Капитализм привел к войне. Нам нужен способ получше. Остается коммунизм.

— Бесклассовое общество, основанное на совместном владении средствами производства, — продекламировала Ки Су, будто зачитывала цитату из Маркса.

— Именно, — отозвался Чжин Мо. — Благодаря этому Россия превратилась в сильную державу. Коммунистические движения существуют и в десятке других стран. Следующим станет Китай, а за ним и страны Азии и Европы. Даже в Америке есть коммунисты. А сейчас мы можем добиться избрания нового правительства без гражданской войны.

— Чжин, такие перемены не бывают бескровными. И кто возглавит это новое правительство? Твой друг Ким Ир Сен? Не доверяю я товарищу Киму, — сказала Ки Су, иронически подчеркивая слово «товарищ».

— Он сражался с японцами, Ки, когда все остальные сбежали в Америку или в Европу.

Ки Су снова отвернулась к окну и больше ничего не сказала. Машина поднималась на холмы, покрытые террасами рисовых полей.

Наконец Ки Су кивнула в мою сторону и спросила:

— А с ней что ты собираешься делать в Пхеньяне?

— Она поможет тебе с ребенком.

— Мне не нужна помощь с ребенком.

— Тогда она поможет работе нового правительства. У девочки талант к языкам. Она говорит по-японски лучше меня. И по-китайски тоже. Никогда не видел ничего подобного.

— А жить она будет с нами? — спросила Ки Су. Глаза у нее сверкнули.

— Ки, она же потеряла родных.

— Половина населения Кореи потеряла родных во время японской оккупации. Ты их всех к нам в дом приведешь?

Чжин Мо крепко сжал руль обеими руками. Машину трясло на дороге, мы взбирались на очередной холм. Я сползла пониже на сиденье. Впереди виднелся Пхеньян, и я надеялась, что мы туда скоро приедем: мне хотелось выйти из машины и сбежать подальше от Ки Су.

Наконец Ки Су сказала:

— Мне опять надо пописать. Езда на автомобиле плохо сказывается на ребенке.

Чжин Мо молча свернул к обочине и, не выключая двигателя, стал ждать, пока Ки Су вылезет наружу и присядет в канаве.

Пхеньян. Я много слышала об этом большом городе с высокими зданиями на реке Тэдонган. Папа как-то ездил туда и потом подробно описал нам все, что видел. Но я так разочаровалась, когда впервые попала в Синыйчжу, что теперь уже не ждала многого. Пхеньян, однако, оказался особенным: великолепный город, полный людей, спешащих по набережным и улицам на велосипедах, пешком, в машинах, на рикшах. Мне стало любопытно, куда они все направляются и почему так торопятся туда добраться. Вдоль улиц между высокими столбами тянулись сотни проводов. У нас на ферме электричества не было. Я никогда не испытывала в нем потребности и не понимала, зачем тут его столько. Повсюду теснились здания; некоторые были настолько большие, что смахивали на дворцы. Звуки, виды, запахи; энергия, которая меня окружала, — ничего подобного я даже представить себе не могла.

Чжин Мо достал из бардачка карту и дал ее Ки Су. Она стала по мере сил помогать мужу лавировать между машинами и велосипедами на полных народу улицах. «Фиат» преодолел все преграды, и наконец мы остановились перед четырехэтажным каменным зданием. Вход с обеих сторон окружали высокие колонны, а к двери вела лестница. Я никогда еще не видела такого огромного здания и решила, что оно самое большое в стране.

— Приехали! — взволнованно воскликнул Чжин Мо. — Вы тут посидите, а я выясню что и как.

Он сменил рубашку, как следует расчесал волосы и надел кожаные туфли. Потом он скрылся в здании, а мы с его женой остались в машине. Ки Су сидела спиной ко мне, глядя из окна на людей на улице. Наконец она произнесла, будто обращаясь к окну:

— Я не позволю Чжин Мо уничтожить меня и моего ребенка.

Мне было непонятно, как это Чжин Мо может ее уничтожить, но Ки Су говорила серьезнее, чем обычно. Я вжалась в сиденье между чемоданами и скатками, отчаянно надеясь, что Чжин Мо скоро вернется.

Через час он выбежал из здания и прыгнул в машину. В руках у него были какие-то бумаги.

— Я все устроил, — заявил он. — Нам выделили квартиру с мебелью тут неподалеку. Послезавтра я выхожу на работу. Думаю, я и тебе смогу найти занятие, Чжэ Хи. — Запустив двигатель, он поглядел на Ки Су, а потом на меня с такой счастливой улыбкой, что сердце у меня застучало быстрее. — Добро пожаловать в новую Корею! — воскликнул Чжин Мо.