Дочери дракона

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Апрель 1954 года. Военная база США «Кэмп-Хамфрис», Южная Корея

Я стояла в задней комнате бара и разговаривала с его хозяином, а трехлетняя Су Бо цеплялась мне за ногу. Через платье дочки я чувствовала, как выпирают у нее кости — будто палки, лежащие в мешке. Глаза у Су Бо запали, скулы заострились. Она напоминала бедных голодных сирот в «Оливере Твисте», какими я их себе представляла. И у нее опять поднялась температура.

Мы уже три дня ничего не ели. Последние шесть месяцев я добывала еду в маленьких деревеньках Южной Кореи, где после гражданской войны население уменьшилось раз в десять. Но отчаявшихся людей вроде меня были тысячи, пищи на всех не хватало. Люди жили в убогих времянках из досок, камней и жести; еды было очень мало; многие дети, как и Су Бо, голодали.

Наконец нас с Су Бо подобрал американский сержант на джипе и отвез к этому бару в лагере возле американской военной базы — такие лагеря назывались кичжичхон. Сержант пошел в бар, а мы остались ждать. Вскоре он вышел с хозяином бара. Тот задумчиво посмотрел на меня, потом дал сержанту денег и велел мне идти за ним, а сержант уехал на своем джипе на базу.

Нас провели в заднюю комнату. Из-за стены, из бара, доносился пульсирующий ритм американского джаза. Хозяин, мужчина слегка за тридцать с зелеными глазами и большим шрамом на щеке, уселся, закинув ноги на стол. Светлые волосы его были подстрижены коротко, как у военного. Он сказал мне, что его зовут Алан Смит.

Откинувшись на спинку стула, Алан изучил меня профессиональным взглядом.

— Мы тут еду просто так не раздаем. Ее надо заработать. Это называется капитализм.

Я читала книги Чжин Мо, написанные величайшими экономистами мира, где обсуждались сравнительные достоинства капитализма и социализма. Алан, скорее всего, не прочел о капитализме ни единой строчки.

— Я понимаю, сэр, — сказала я. — И как он работает?

— Мы даем тебе займ на оплату первого и последнего месяца жилья. И аванс на еду и одежду. Это и есть капитал в слове «капитализм», понятно? Каждый месяц я вычитаю из твоего заработка десять процентов этой суммы. За жилье платишь в начале месяца, никаких исключений. Сотня баксов. Плюс двадцать за кровать и стул. Все, что будешь покупать, записывается тебе на счет. Еще будешь платить за еду и стирку.

Мне не терпелось закончить беседу, чтобы добыть еды для Су Бо, но не хотелось показывать, насколько я отчаялась.

— И что надо будет делать? — спросила я.

Алан принялся ковыряться в зубах зубочисткой, не сводя при этом с меня глаз. Он напоминал мне актера Джеймса Кэгни, которого я видела в кино в Пхеньяне. Наверное, дело было в манере речи, быстрой и отрывистой, и напористом поведении.

— Ну, некоторые девушки начинают помощницами, — сказал он. — Работа за стойкой, уборка, стирка, подай-принеси и все такое. Тебе повезло, мне как раз нужен такой человек.

— Понятно. И сколько я смогу заработать?

Он вынул зубочистку и ткнул ею в мою сторону.

— Зависит от тебя. В этом и заключается смысл капитализма, понимаешь? Чем больше работаешь, тем больше получаешь. Я плачу пятьдесят центов в час.

— Понятно, — сказала я и сильнее прижала дочь к себе.

Алан бесстрастно посмотрел на Су Бо.

— Ну и конечно, если такой работы тебе мало, можешь стать барной девушкой. Ты старше обычных барных девушек, но ты красивая, и у тебя хороший английский. Можешь прилично заработать. Вот как это устроено: если клиент хочет провести время с тобой наедине, он платит мне сумму, которую называют барным штрафом, чтобы увести тебя наверх. Кроме штрафа, он дает тебе чаевые за услуги. Половина твоих чаевых идет мне. Правила одинаковые для всех, в каждом баре в этом кичжичхоне так делается.

Я слышала, как у Су Бо урчит в животе. У меня и самой живот сводило от голода.

— Нет, этого я делать не буду, — сказала я. — На любую другую работу я согласна. Можно сразу начинать?

Алан усмехнулся, и шрам у него на лице искривился.

— Конечно. Раз ты так решила.

Он повел нас с Су Бо по деревянной лестнице в длинный, тускло освещенный коридор на втором этаже. В конце коридора он открыл дверь и жестом указал внутрь.

— Вот твоя комната.

Я шагнула внутрь, ведя за руку Су Бо. Комната была маленькая, лишь немногим больше моей каморки на станции утешения. Она пахла застоявшимся потом и спермой. От знакомой вони воспоминания о Донфене вспыхнули во мне, точно бензин, к которому поднесли спичку. Я вновь увидела лица мужчин, которые меня насиловали, и почувствовала жжение между ног.

Но не успела я подхватить Су Бо и броситься бежать, как Алан протянул мне зеленую жестяную банку и открывашку.

— А вот и обед, — сказал он. — Должно хватить и тебе, и ребенку.

Су Бо потянулась к банке.

— Мама! — пролепетала она. — Еда! Хочу есть! — Ее запавшие глаза умоляюще смотрели на меня.

Я заставила себя забыть о вони в комнате и взяла банку.

— Спасибо, — сказала я.

Алан Смит опять сунул в рот зубочистку.

— Сегодня днем мне понадобится помощь в баре. Иди купи себе одежду у одного из портных на этой улице. В таком виде работать нельзя, у нас тут стильное заведение. — Он пошел прочь по коридору, но потом обернулся и сказал: — Когда закончишь с открывашкой, принеси обратно.

Я закрыла дверь и запихнула вещмешок под высокую кровать в американском стиле. Потом я села на пол и усадила Су Бо к себе на колени, притянув поближе ее худенькое тельце. Она с нетерпением ждала, когда я открою банку. Внутри обнаружилась желеобразная серо-зеленая масса. Я взяла кусочек пальцами и попробовала. Она была соленая и склизкая, но все же это была еда. Я набрала на палец студенистой массы и сунула в рот Су Бо; она проглотила не жуя, будто голодный птенчик. Меньше чем за минуту мы опустошили всю банку.

Наконец-то наевшись, Су Бо начала клевать носом от усталости. Я уложила ее на постель и поцеловала в макушку, и скоро девочка уснула.

Мне тоже после еды хотелось спать, но я слышала, как в баре внизу собираются американские солдаты, и знала, что надо сразу начинать зарабатывать деньги. Я оставила Су Бо и, спустившись по лестнице, вышла на единственную в кичжичхоне улицу. В конце ее мостовая была заасфальтирована, там находились ворота на военную базу, а на высоком шесте развевался американский флаг. Надпись над входом гласила: «Кэмп-Хамфрис». Вдоль всей улицы выстроились обшарпанные бары, рекламирующие секс с кореянками. На одном было написано: «Самые дружелюбные девушки в лагере!» Другой обещал, что девушки из этого бара «исполнят самые буйные ваши фантазии». Как же я до такого дошла? Мне казалось, все это в прошлом, но вот где я оказалась в итоге. Оставалось только мечтать, что когда-нибудь станция утешения все-таки перестанет меня преследовать.

Я миновала несколько зданий и зашла в портновскую мастерскую, располагавшуюся в длинном узком помещении. Там работал за швейной машинкой лысеющий мужчина в очках без оправы.

— Наряд нужен? — спросил он, не поднимая головы.

— Да, сэр.

— Ты из какого бара?

— «Красотки по-американски».

Мужчина посмотрел на меня поверх очков.

— Тебе хорошо бы выглядеть помоложе, — сказал он. — Советую короткое черное платье.

— Нет, — ответила я, — этим я заниматься не собираюсь.

Он покачал головой и рассмеялся, потом указал в глубину мастерской:

— Можешь выбрать любую модель с той стойки. Цена в долларах. За подгонку беру дополнительно. — Он снова занялся шитьем.

Я пошла к стойке с одеждой. Там были развешаны на металлических вешалках самые разные соблазнительные женские наряды: длинные вечерние платья и короткие платьица в блестках, несколько японских кимоно и даже американский ковбойский наряд. В конце висела зеленая юката с красивым узором из белых и розовых цветов.

Я провела рукой по прохладному зеленому шелку юкаты и попыталась придумать другие варианты заработка. В голову ничего не приходило. Я чувствовала себя в ловушке, будто мне некуда бежать — прямо как в Донфене. Но если я тут останусь, то смогу ненадолго спрятаться и прокормить Су Бо. У меня будет крыша над головой, и если я поднажму, то, возможно, сумею отработать образовавшийся сейчас долг. Тогда я смогу переехать в Сеул, как только все успокоится и мне позволят там жить.

Я отвела взгляд от юкаты и стала искать более подходящий наряд. На стойке нашлось простое синее платье длиной до колена, примерно моего размера. Стоило оно тридцать долларов — дешевле всех. Я взяла его и предъявила лысеющему мужчине. Он поднял взгляд от швейной машинки.

— Ты точно хочешь эту дешевку? Гораздо лучше будет взять…

— Я хочу это, — перебила я.

Мужчина пожал плечами.

— Ладно, дело твое. Как тебя зовут?

Я назвалась, и он записал мое имя.

— Я запишу платье на твой счет в баре, — сказал он, возвращаясь к шитью. — Удачи.