Дочери дракона

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Чжин Мо выполнил обещание и нашел мне работу во временном правительстве в том же большом здании, где трудился и сам. Он объяснил, что мне предстоит переводить важные документы времен японской оккупации на корейский. Я хорошо читала и писала на обоих языках, но переводами никогда не занималась. Я не верила, что гожусь для такой работы, и не хотела на нее соглашаться. Но Чжин Мо так лучился энтузиазмом и радовался за меня, что пришлось пойти, хоть я и сильно нервничала.

Чжин Мо, судя по всему, был важной персоной, потому что государство выделило ему меблированную квартиру в западном стиле через дорогу от парка с огромными ивами. В квартире было пять комнат: большая гостиная с европейской мягкой мебелью и камином, спальня, где ночевали Чжин Мо и Ки Су, кухня с чугунной плитой; ванная комната с фарфоровой раковиной и ванной и крошечная комнатка в задней части квартиры, где на маленькой низкой постели спала я. Квартира размещалась на первом этаже, окна гостиной выходили в парк. Вместо системы ондоль в доме установили батареи, нагревающие помещение с помощью горячей воды из котельной где-то в здании. Также тут были электрический свет и даже электрические часы на каминной полке. С момента нашего приезда электричество уже несколько раз отключали, и когда его включали снова, Чжин Мо первым делом ставил на часах правильное время.

Наступил мой первый рабочий день. Ночью я спала плохо, тревожась, как справлюсь с работой. Наконец я встала и пошла в ванную. У Чжин Мо рабочий день был невообразимо долгий, и он уже ушел на службу. Мне надо было попасть в ванную до Ки Су. Если туда заходила она, приходилось слишком долго ждать, пока она закончит. Даже если я занимала ванную первой, Ки Су требовала ее туда пускать. Хорошо, что у нее был уже большой срок беременности и спала она допоздна.

В ванной я вымылась так же тщательно, как для полковника Мацумото. Тут была горячая вода, но я старалась экономить ее, чтобы хватило Ки Су. Я подумала было уколоть палец иголкой и втереть кровь в губы и щеки вместо помады и румян, но не знала, пользуются ли женщины в Пхеньяне макияжем, и не хотела выглядеть как проститутка. Я надела платье, которое отдала мне Ки Су. Его пришлось ушить в груди и укоротить, и все равно оно на мне болталось, но другой приличной одежды у меня не было.

Что делать с волосами, я не очень понимала. Не хотелось выглядеть глупо, сделав слишком затейливую прическу, но и на крестьянку я походить не желала. Ки Су, сидя в квартире, небрежно закалывала волосы вверх, но для работы это показалось мне неуместным. Я подумывала оставить волосы распущенными и сколоть сзади — я видела на улицах Пхеньяна женщин с такими прическами. Но потом решила, что это выглядит слишком претенциозно. В конечном счете я просто заплела волосы, как всегда делала дома, работая в поле.

Я посмотрела на себя в зеркале над раковиной. Теперь мне уже не казалось, что я красивая. Скорее всего, я буду выглядеть очень неуместно среди городских служащих в большом здании.

Несколько дней назад Ки Су упомянула район в Пхеньяне, где обычно работали проститутки. Не знаю, почему она завела тот разговор. Но теперь, глядя на свое отражение в зеркале, я подумала: может, там мне самое место? То, чем занимались в том районе, я понимала и умела делать. Там я пришлась бы к месту. Но эту работу нашел для меня Чжин Мо, и я не хотела его разочаровать.

В дверь постучали.

— Мне нужно в ванную, — сказала Ки Су снаружи.

Я тут же открыла дверь и слегка поклонилась. Когда я проходила мимо Ки Су, она помедлила и оглядела меня. Я думала, она посмеется над моей прической, но она только сказала:

— Хорошо выглядишь. Удачи. — Потом она зашла в ванную и закрыла дверь.

Войдя в штаб-квартиру временного правительства, я невольно остановилась, чтобы все рассмотреть и осознать увиденное. В вестибюле поместился бы весь наш дом на ферме, и еще осталось бы место. Пол тут был мраморный, с потолка свисали медные люстры с электрическими лампами. Туда-сюда сновали люди, многие с бумагами или папками. У всех был очень деловитый вид.

Я подошла к девушке за стойкой. На ней были блузка и сарафан, похожие на униформу. Я с облегчением отметила, что волосы у нее тоже заплетены в косы, как у меня. Я спросила, где мне найти господина Чхи — Чжин Мо сказал, что я буду работать у него.

— На третьем этаже, — ответила девушка, указав на лестницу, и вернулась к работе. Похоже, она не заметила, что платье мне велико.

Я поднялась по ступеням, шире которых не могла себе вообразить. На третьем этаже было большое открытое рабочее помещение. Множество людей сидели за столами, еще больше бегали туда-сюда. С одной стороны зала располагались кабинеты с окнами, выходящими на улицу. Повсюду стояли шкафы с документами. Мне трудно было представить, для чего все это предназначено.

Я поклонилась мужчине за одним из столов и спросила, где найти господина Чхи. Тот указал на невысокого серьезного человека, который шагал взад-вперед за спинами нескольких сотрудников, работавших за письменными столами.

— Вот это и есть господин Чхи, — сказал мне мужчина.

Я подошла к господину Чхи. На нем был шерстяной костюм в западном стиле с белой рубашкой и серым галстуком.

— Я Хон Чжэ Хи, — произнесла я с низким поклоном. — Господин Пак велел мне явиться сюда сегодня с утра, чтобы работать под вашим началом. Для меня большая честь служить вам.

Он посмотрел на меня поверх очков; все остальные тоже подняли головы.

— А, ты та самая девушка с невероятной способностью к языкам. Японский и китайский, как я понял. Ну, на этих языках у нас работы немного. Сейчас важнее всего английский. Ты его знаешь?

— Нет, господин, не знаю, — ответила я, не поднимая головы. — Но мама всегда говорила, у меня хорошие способности к языкам. — Мужчины за столами переглянулись, и я пожалела о своих словах.

Господин Чхи снял очки.

— Английский устроен совсем по-другому, и вряд ли ты его скоро выучишь. Но мне велели найти для тебя место, поэтому я дам тебе английский словарь и еще кое-какие книги, чтобы ты взялась за дело. Может, если будешь усердно работать, через несколько лет от тебя будет толк. А пока займешься японскими документами. — Он указал мне на стол поодаль: — Вот тут лежат документы на японском. Переведи их на корейский и сообщи мне, когда закончишь. Если ты и правда такая умная, справишься часа за три. Потом можешь идти домой.

— Спасибо, — сказала я, снова кланяясь.

Господин Чхи надел очки и переключил внимание на мужчин, за столами которых стоял, дав понять, что со мной он закончил. Я пошла к столу, на который мне указали, украдкой оглядев других людей в зале. Я думала, все они начнут смотреть на меня, на то, как я одета и как причесана, но, похоже, никому не было до этого дела.

Я взяла один из документов, которые мне предстояло перевести. Это были государственные бумаги, ничего общего с книгами, которые мы читали дома, или теми, которые давал мне полковник Мацумото. Язык там употреблялся пышный и высокопарный, и я забеспокоилась: не ожидала, что мне дадут такие важные тексты. Взяв лист бумаги и карандаш, я приступила к делу, решив постараться изо всех сил. Иногда мне попадались слова, которых я не знала; их я обвела кружком, а потом выписала в блокнот, чтобы выучить.

Несмотря на высокопарный стиль и незнакомые выражения, перевод дался мне легко, и у меня ушло на него меньше двух часов. Я принесла переведенные документы господину Чхи. Он велел оставить их на том же столе, а потом вернулся к своим делам и больше ничего не сказал. Я решила, что на сегодня моя работа закончена, и спустилась на первый этаж, чтобы пойти домой.

Когда я через огромный вестибюль вышла на улицы Пхеньяна, было немногим позже полудня. Я чувствовала себя виноватой за собственную свободу и подумала, что надо, наверное, скорее вернуться в квартиру, как я делала в Донфене, возвращаясь на станцию утешения от полковника. Но тут никто мне ничего не запрещал. Я могла идти куда хотела. Был чудесный осенний день, а Пхеньян казался незнакомым и великолепным, так что я решила прогуляться и разглядеть его поближе. Свобода наполняла меня радостным возбуждением, но одновременно немного пугала.

Я пошла вдоль бульвара, проезжая часть которого была забита машинами, грузовиками, велосипедами и рикшами. Они везли коробки, мешки и самые разные вещи, подобных которым я никогда не видела. Транспорт громыхал и ревел, несясь в обе стороны. Грузовики дымили, в воздухе сильно пахло выхлопными газами. По тротуарам туда-сюда торопливо шагали люди. Я заметила мужчин в костюмах, как у господина Чхи, и женщин в нарядных пальто и платьях. Все куда-то неслись точно так же, как и в здании временного правительства. Интересно, подумала я, что за важные дела заставляют их двигаться чуть ли не бегом. Они напоминали муравьев, за которыми я наблюдала в желтой грязи двора станции утешения.

У магазинов на бульваре были большие окна с надписями — кое-где уже на корейском, кое-где японскими иероглифами, которые спешно счищали, заменяя корейскими буквами.

Мне попалась булочная, где видов хлеба было больше, чем я встречала в жизни. Потом я увидела магазин одежды и долго смотрела на платья и туфли, которые наверняка никогда не смогу себе позволить. Попался мне и книжный магазин, в котором продавали сотни томов. Очень приятно было думать о том, что на свете столько книг и все их можно прочесть.

Я свернула за угол и замерла на месте. Передо мной выросло здание, лампочек на котором было больше, чем, как я раньше думала, найдется во всем Пхеньяне. Здание занимало полквартала, у него была крыша как у пагоды и навес, надпись на котором крупными корейскими буквами гласила: «Унесенные ветром». Множество народу стояло в очереди на вход. Я подошла к фасаду здания. На стене висел плакат с мужчиной, обнимавшим женщину. И тут я поняла, что передо мной кинотеатр.

Я, конечно, слышала раньше про кино, но там, где я выросла, мне не довелось его посмотреть. Папа один раз ходил в Синыйчжу в кино и рассказал нам о нем. Его история показалась мне невероятной, и я сразу захотела попасть в кинотеатр. Полковник Мацумото тоже упоминал о фильмах, но на станции утешения я не смела и мечтать, что когда-нибудь смогу их посмотреть.

А теперь передо мной стоял кинотеатр, и он оказался великолепнее, чем в самых смелых мечтах: от одного взгляда на него у меня дух захватывало. Я попыталась представить, сколько чудес и новых невиданных миров ждут меня внутри. У входа я увидела табличку с надписью, что входной билет стоит десять вон. С таким же успехом он мог стоить миллион, потому что денег у меня не было вообще. Я снова посмотрела на плакат. На нем указывалось, что фильм идет на английском с корейскими субтитрами. Я вспомнила слова господина Чхи, что мне надо выучить английский, и обещала себе, что обязательно достану денег на первый в своей жизни поход в кино.

Я заставила себя уйти от кинотеатра и двинулась дальше по улице. Хотелось еще полюбоваться на Пхеньян. Я прошла квартал, потом второй и третий, разглядывая витрины и спешащих мимо людей. Мне казалось, что я попала в самый прекрасный город в мире.

Внезапно впереди меня на тротуаре началась какая-то свалка. Я увидела, как корейские солдаты, на рукавах у которых были красные повязки с белой звездой, выпихнули из здания на улицу мужчину. Он прикрыл голову руками. Солдат взмахнул дубинкой и с силой ударил его; мужчина вскрикнул и упал на землю. Вокруг меня люди разбегались, затыкая уши, — но только не я. Я стояла на месте и смотрела на избиение, как научил меня лейтенант Танака.

Солдат снова и снова колотил лежащего мужчину. Звук ударов дубинкой по телу, ужас в глазах избиваемого и его страшные крики заставили великолепный Пхеньян растаять, и я снова оказалась во дворе станции утешения. Наконец другой солдат ухватил мужчину за руку и рывком поднял на ноги. Лицо у мужчины было залито кровью, он нетвердо держался на ногах. Его провели по улице мимо меня. Солдат с дубинкой бросил в мою сторону злой взгляд, и на мгновение мне показалось, что передо мной снова лейтенант Танака.

А когда они ушли, я бросилась прочь по улицам Пхеньяна и бежала всю дорогу до дома.