Долина теней

Часть третья. Фрагмент 3

Глава следующая.

Waste in Castle

В деревню Сабин не попала. Очевидно, одна из «худых» тропинок и вела в селение людей, но девочка этого не знала. Она просто шла себе дальше, все прямо и прямо, по широкой дороге. Постепенно день закончился и Сабин пришлось устраиваться на ночлег. Это не было проблемой: она всю жизнь провела в лесу, и знала, как правильно настелить себе постель на земле. Чтобы не замерзнуть. Бабушка учила ее разным «лесным премудростям»: и как не заболеть, поспав на земле, и как лечиться, если заболеешь, и как с голоду не помереть.

На утро, выбравшись из своей постели из листьев и старых трав, Сабин потянулась. Она огляделась по сторонам и, доверившись чутью, отошла недалеко от дороги — так и есть, там тек небольшой родник. Понюхав ледяную воду и даже лизнув ее, Сабин вдоволь напилась и умылась. А потом вернулась на дорогу и пошла дальше.

Примерно в полдень лес начал редеть, все чаще попадались прогалины, все больше солнечного света проникало между ветвей и стволов. А потом лес и совсем закончился — по обеим сторонам дороги пошли сначала следы вырубки деревьев, а потом и поля, которые вот-вот должны были засеять. Людей пока что видно не было. Сабин для себя решила, что когда она дойдет до деревни, она не будет обращаться за помощью к первому встречному, а найдет старосту поселения, самого главного в деревне. Она справедливо рассудила, что проблема у нее серьезная, а это значит, что помочь ей может только самый главный деревенщина (или деревенщик? Сабин не помнила, как правильно зовутся жители деревни; Бабушка ей говорила когда-то, но девочка уже забыла это).

Все бы ничего, но деревни она не видела. Поля — да, поля были. И эту ночь она, очевидно, проведет в поле. Благо, травы там хватало и «свить гнездо» она себе сможет. К тому же, местами росли остатки прошлогодней картошки и, если повезет, в них можно найти пару вкусных клубней. Их можно будет запечь на костре и съесть!

Именно так все и сложилось: вечер второго дня пути Сабин встретила в кампании поля, пары ворон на останках чучела (странного какого-то: у него будто даже кости были; а сама крестовина, к которой крепилось чучело, состояла не из жердей, а из столба и широкой поперечной перекладины, к которой и был гвоздями приколочен костлявый Мистер Пугало), костерка и нескольких старых картошек, чудом обнаруженных ею под старой ботвой. Картошка была мягкой, с ростками и сладкой на вкус, но после тщательного обжаривания и натирания солью стала вполне пригодной в пищу.

Ночь пролетела будто за миг, а утром девочка вновь отправилась в путь.

И вот, на третий день пути, девочка начала видеть вдалеке людей: они бродили по полю вместе с лошадьми и неторопливо вспахивали землю. Туземцы были далеко и выглядели очень занятыми, поэтому Сабин не решилась отвлекать их от важных дел. Она просто продолжила путь, беззаботно напевая себе под нос всякую чепуху… и да, и вспоминая бабушку. Она часто обращалась к ней в мыслях, то советуясь о чем-то, то думая, как бы та отреагировала на то или иное событие, будь то ворона или странный Мистер Чучело.

А в полдень впереди показался замок.

Всю сознательную жизнь Сабин заполняли истории и сказки. Истории о том, как жил лес вокруг домика: о загадочных и мистических повадках разных зверей и птиц, о таинственных повадках растений и деревьев (о, девочка была искренне убеждена в том, что у всех растений и деревьев есть своя тайная жизнь! Она даже несколько раз пыталась подкараулить деревья с тем, чтобы убедиться, что они ходят по земле; не все, но некоторые точно ходили!), о приметах и знаках, даруемых природой человеку. Истории о том, как хитрый мистер Лис устроил западню и поймал незадачливого крольчишку — вот, посмотри, малютка! Видишь эти следы на земле? Тут Лис крался, тут — лежал в засаде, а вот здесь — видишь капли крови? — здесь попался ему в лапы мистер Крол.

Сказки же были иными: в них всегда было волшебство, тайна и загадка. И они всегда чему-то учили: то справедливости и тому, почему так важно быть честным и добрым. То остроумию и смекалке, а то и просто тому, что добро всегда побеждает зло. Вне зависимости от этого, Сабин больше нравились сказки, которые ей рассказывала Бабушка. Особенно те, в которых были всадники на лихих лошадях, плащи, стяги, рыцари, подвиги, копья, мечи и — обязательно! — победа над злым и страшным монстром. Или колдуном. Лишь бы больше было приключений, а потом, в конце, все хорошо: жили долго, счастливо и с принцессой.

И были в этих сказках замки. Безусловно были и в историях, которые ей рассказывала Бабушка. Эти истории она называла «то, что было на самом деле раньше»: там были и разные короли, и войны, и еще какая-то чепуха. Сабин было трудно это запоминать и воспринимать. Сказки она любила все же больше.

Так вот: были в сказках замки. С высокими башнями, шпилями, реющими флагами, подвесными мостами, рвами и высокими стенами. В историях тоже были замки, но все больше скучные: башенки невеликие, ров неглубокий, шпилей и вовсе, порой, не было.

В сказочных замках обязательно была тайна: или там жила принцесса, или печальный король, или ведьма какая-нибудь, в конце концов. И это было интересно. В не сказочных, исторических, замках жили только правители, да властители, со своими войсками и подданными. И ничего загадочного, кроме законов, постановлений, судов, да налогов там не происходило. И это было не интересно.

Тот замок, что стоял сейчас перед Сабин, явно был волшебным: неправдоподобно высокие гладкие стены из камня (почему-то серо-голубого цвета) образовывали прямоугольник, на каждом углу высилась башня со шпилем. На самой вершине каждого шпиля реяли какие-то знамена. У ворот был подвесной мост, помогавший людям перебираться через широкий ров, заполненный водой. Барбакан тоже был мощным, массивным, и увешанным флагами.

Чудеса, да и только!

За воротами виднелась мощеная камнем улица, какие-то чистые домики, будто никогда не знавшие даже слова «пыль»; какие-то люди ходили по улицам и что-то делали: кто-то торговал прямо с тележки с лотком, кто-то нес какие-то вещи, кто-то стоял на месте и разговаривал с друзьями. Где-то там, в глубине всей постройки, виднелся роскошный сказочный дворец: изящный, утонченный, с башенками, флигелями и высокими застекленными окнами. Сабин именно так себе и представляла сказочные дворцы: красивые, высокие, с множеством окон, башенок и корпусов, собранных в единый ансамбль.

И да, этот дворец был приятного белого цвета, а крыши его покрыты голубой черепицей.

Ну прямо-таки картинка из книги!

Сабин неторопливо приблизилась к подвесному мосту. Мимо нее не торопясь проходили взрослые люди: они везли в город повозки, запряженные лошадьми, осликами или волами. Некоторые шли пешком, кто с мешком на плече, кто с топором, а кто и просто так, налегке. И никому не было дела до маленькой одинокой девочки, растерянно глядевшей по сторонам. А Сабин, тем временем, все больше охватывало ощущение, что она попадает в самую настоящую сказку: все было такое… нереальное! Чистое, легкое, будто вот-вот все вокруг запоют и начнут танцевать! И замок этот со дворцом, и раскинувшиеся вокруг поля — все это манило ее. Как книга с иллюстрациями.

Девочка подошла к мосту и боязливо ступила на старые доски — а ну как сломаются? Но они выдержали и Сабин подошла к воротам. Возле них стояли стражи в доспехах. В руках они держали какое-то красивое оружие, что-то типа топоров на больших рукоятях. Стражи тоже не обратили на девочку никакого внимания, поэтому она, немного робея, вошла в город.

Она не знала, куда ей идти дальше: то ли во дворец, видневшийся вдалеке, то ли в караулку к стражникам, а то ли еще куда. Девочка понятия не имела, куда ей обратиться со своей проблемой — бабушки до этого у нее не умирали, так что опыта в этом вопросе у нее не было. Поэтому, немного поразмыслив, Сабин направилась туда, куда шла большая часть людей из ворот — прямо. Она миновала несколько красивых двухэтажных домиков (а здесь почти везде были двухэтажные домики) с красной черепицей, прошла мимо кондитерской, из которой доносился соблазнительный аромат выпечки, мимо кузницы, где огромный потный дядька стучал молотком по какому-то раскаленному камню странной формы, и, наконец, попала на центральную площадь. Там, к ее изумлению, стояли торговые палатки и будки. Площадь — довольно широкая и круглая, сплошь вымощенная камнем — наводнял разнообразный люд: все галдели, и шумели, и ходили туда-сюда, и толкались. Все торговые павильончики выстроились точно по периметру площади, ни одного не было в центре. И чем там только не торговали! И нарядными платьями всех цветов и размеров, и ароматными фруктами, и ягодой, и овощами, и колбасами, и мясом, и пивом, и вином, и башмаками, и — о, чудо! — книгами и игрушками! Глядя на все это безобразие, расставленное вокруг, Сабин горько посетовала, что не прихватила из дома побольше своих сбережений — уж она бы купила себе кукол да книжек сказок! А сколько она выменяла бы себе леденцов и сахарных петушков!..

Девочка ходила по площади и восторженно хлопала глазами. Взрослым, бродившим здесь же, не было до нее никакого дела. Подумаешь! Эка невидаль: девочка ходит без родителей!

Вдруг до ушей Сабин долетела музыка. Она нахмурилась и поковыряла пальцем в ухе, сначала решив, что ей показалось, но нет: из центра площади действительно долетали ритмичные звуки и два мужских голоса уверенно пели песню про какого-то парня, которому нравится подкармливать волков. Протолкавшись сквозь толпу, Сабин попала в центр площади. Там, у статуи какого-то каменного дядьки со встопорщенными усами (да еще и верхом на коне!), поставили помост. На этом возвышении стояли два мужчины: один носил белую разрисованную рубаху из грубой ткани, а второй щеголял в длинном темном плаще, расписанном какими-то буквами и письменами. В руках у мужчин были не то лютни, не то гитары. Они вдохновенно и слаженно пели на два голоса, аккомпанируя себе на инструментах.

— Чудесаа… — протянула девочка. Она всамделишных музыкантов вообще ни разу в жизни не видела! А тут сразу двое.

Постояв в первом ряду и послушав еще пару песен (и совершенно ничего не поняв из текстов), Сабин направилась дальше. Она отыскала лавку булочника и выменяла себе пару аппетитно пахнущих пышек. Впрочем, запах обманул ее — как только лакомство попало ей в рот, Сабин поняла, что оно не вкуснее жеваной бумаги. Такое же серое и плотное. Она укоризненно посмотрела на облапошившего ее булочника и покачала головой.

— Плохой дядька, не хороший… Обманщик!

Музыканты закончили петь и, раскланявшись, куда-то удалились. Толпа им вежливо похлопала, и вновь занялась своими заботами: люди торговались, торговали, болтали и смеялись. Где-то слышалась ссора, кто-то кричал и спорил. Вполне естественный шумовой фон. Но вдруг… внезапно все изменилось. Что-то неуловимое и едва заметное пронеслось по толпе, будто все разом вздохнули, а потом вздрогнули. И издалека донеслась какая-то веселая песня. Заслышав песню, люди принялись лихорадочно толкаться и пихаться. Песня слышалась все громче и ближе. Казалось, будто по городу бежит толпа поющих людей.

— Что происходит? — попыталась крикнуть Сабин, но ее не услышали — песня звучала уже совсем рядом, а люди толкались все ожесточеннее.

И тогда девочка поняла: это не люди с песней бегут по улице, это песня бежит по людям! Все горожане начинали петь и пританцовывать на месте, смешно шевеля руками и вскидывая ноги.

— Что?.. — вновь попыталась спросить девочка у стоявшей рядом взрослой женщины, но та в ответ лишь округлила глаза и громко прошептала:

— Ты что, девочка?! Пой! Пой! — и принялась петь с еще большим остервенением.

Сабин посмотрела на эту женщину: взрослая, тучная, с красным одутловатым лицом. Пот катился по ней градом, а глаза остекленели. Вдруг Сабин стало страшно. Она принялась протискиваться сквозь орущую толпу, она хотела убежать и спрятаться, покинуть этот город… кто-то выбил у нее из рук недоеденную пышку. Кто-то саданул ладонью прямо в висок — от этого у девочки на миг в глазах вспыхнули звезды. А потом кто-то наступил ей на ногу, чьи-то руки толкнули ее вперед и… девочка упала на пустое место, прямо под копыта двойки черных лошадей. В голосах поющих людей на миг прорезались какие-то истерические, испуганные нотки, но потом они грянули песню с новой силой. Да так громко и старательно, что слова сливались в неразличимый гул.

Сабин подняла глаза. От страха ее сердце колотилось, как бешеное. Она лежала на брусчатке, и, опираясь на руки, пыталась подняться на ноги. Вокруг нее людей не было — она очутилась в пустом коридоре, прорезавшим толпу надвое. А перед нею остановилась роскошная карета, запряженная двойкой лошадей. Лошади были чернее ночи, а карета сплошь покрыта перьями и блестящими камешками. Кучер, сидевший на козлах, побледнел от ужаса. Губы его тряслись и вид он имел такой, будто доживает последние минуты своей жизни.

Шторка на окне кареты приоткрылась. Сабин увидела узкое, болезненно-бледное лицо с холодными темными глазами. Лицо посмотрело на поющую и танцующую вокруг кареты толпу и молча подняло руку. Люди не прекратили танцевать, но прекратили петь. Выглядело это жутко: будто у всех на площади разом выключили звук. Все молча, но с выражением яростной радости на лице продолжали двигаться, как ни в чем ни бывало. Более того: их губы продолжали двигаться так, будто они все еще пели, но из их ртов не доносилось ни звука, кроме тяжелого дыхания и чего-то, похожего на едва слышный шёпот. Горожане приседали и подпрыгивали, размахивали руками и вскидывали ноги, вращались на месте и делали какие-то невнятные пассы руками и пальцами, всем своим видом выражая радость, ликование и восторг. Но у тех, кто стоял ближе всего к девочке и карете, на лице проступал лютый ужас. Не страх, и даже не паника — лютый холодный ужас, произрастающий из глубины веков, унаследованный от прадедов и пронесенный в генетической памяти поколений.

Человек в карете посмотрел на лежавшую перед ним девочку.

— Почему ты не поешь и не танцуешь, девочка? — равнодушно, едва шевеля губами, спросил этот человек. — Разве тебе не весело?

— Я… я упала, — растерянно ответил Сабин. Она смотрела на этого человека снизу вверх и почему-то сильно робела.

— Разве тебе не нравится в моём королевстве? — так же равнодушно спросил человек в карете.

— Я… я не знаю, — промямлила Сабин. — Я только что сюда пришла, я всю жизнь прожила там, в лесу, — она неловко махнула рукой в сторону родного леса.

— Ты всю жизнь жила в лесу? — спросил человек.

— Да, — кивнула Сабин. Она почему-то не решалась встать и все так же смотрела с земли на карету, будто отвешивала ее пассажиру земной поклон.

— Понятно, — сказал человек в карете. Судя по всему, ему надоел этот разговор. — Чарли, сделай что-нибудь с ней, — он махнул кому-то рукой. — На кухню ее, что ли, отдайте. Пусть там она поймет, как хорошо жить в моем королевстве. — Он посмотрел на Сабин, и глаза его сверкнули, — и в следующий раз, маленькая девочка из леса, когда я тебя увижу, ты тоже должна петь и плясать, как все жители моего королевства. В моем королевстве все счастливы жить. — Он поднял глаза на безмолвно танцующую толпу: — Вы ведь счастливы?

От того, что случилось дальше, Сабин стало еще страшнее: люди мгновенно перестали петь и танцевать. Они начали валиться на колени (а кто-то и просто падал на землю). Все принялись бить поклоны. Все кричали «Да! Да, Ваша Милость!!!» и размазывали по лицу слезы. Люди вопили и благодарили все громче. Сначала ближайшие, а затем и все остальные, принялись ползти к карете. Они целовали колеса кареты, лобызали копыта впряженных в нее лошадей. Они простирали руки к худощавому лицу, видневшемуся в окне и все кричали, кричали, благодарили, уверяли, клялись, божились…

Сабин, едва успевшую подняться на ноги, тут же попросту снесло хлынувшим на нее людским потоком. Она была буквально погребена под телами горожан, впавших в экстаз. Люди задавили ее, повалили на землю, прижали к мостовой. Девочка закричала — но ее тоненький голосок затерялся в стоявшем вокруг аду. Она не могла пошевелиться, кто-то лежал прямо на ней. Ей было тяжело дышать. Кто-то додумался расположиться у нее на голове и, задыхаясь под этой мерзкой тушей, Сабин видела лишь колеса стоявшей рядом кареты. Но вот пассажир что-то крикнул и кучер хлестнул вожжами. Лошади, натренированные безжалостной рукой, сразу молча взмахнули головами и поволокли карету прямо сквозь затопивший ее людской океан. Они мерно дробили копытами руки, ноги, головы, тела. А люди все продолжали, продолжали славить своего короля, ползли к карете, пытались коснуться хоть обода колеса…

Воздух площади, сотрясаемый воплями экстаза, заполнил хруст ломающихся костей: то люди калечились и гибли под колесами кареты и мощными копытами лошадей. Сабин чувствовала, как у нее текут слезы. Ощущала резь в груди — она не могла даже нормально вдохнуть, погребенная под толпой этих идиотов. Кто-то наступил ей на пальцы, и девочка попыталась завизжать, но воздуха в легких было на столько мало, что ей удалось исторгнуть лишь какой-то жалкий писк.

Мир начал сереть.

Сабин поняла, что сейчас последует за Бабушкой, в мир по ту сторону жизни. Сознание стремительно меркло. Последнее, что она успела ухватить перед наступлением тьмы, были слова какого-то верзилы:

— Пошли нахер отсюда! Расступитесь! Пошли вон, плебеи! Иначе всех повешу! Пошли вон! Где эта сопля?!

«И правда, где?» — подумала Сабин и потеряла сознание.