Дорога моей земли

Как хорошо припомнить,

беспечности вопреки,

гремящие каменоломни

под Грушевском,

у реки —

встающие травы,

датой

которых прошел в обход

огромный во всем —

Двадцатый,

нигде не бывалый год.

Казалось,

краюхой хлеба,

булыжиной с мостовой,

кусок золотого неба

качался над головой

и падал грозой на город.

И снова, разя смолой,

дымились дома,

и голод

вставал за летящей мглой.

А я в этом глупом детстве,

часто после жары,

с низкой грозой предместий

катал голубые шары.

И тучи гремели

в тяжелых

ветрах,

и, чуть погодя,

под крышу рванувшийся желоб

выл сквозняком дождя.

У бревен,

у стен неуклюжих

бесшумно цвела листва,

и звезды в зеленых лужах

звенели для торжества.

Их светом обдав ресницы,

я, стоя у бревен, дрог—

мне хлеба на колеснице

не привозил пророк.

Он где-то в другом предместье

спокойно справлял пиры…

К чему ж я с грозою вместе

катал голубые шары?!

И я уходил,

не зная

приюта.

Но, вдаль маня,

дорога,

как боль сквозная,

кидала вперед меня.

И башни Старо-Черкасска,

рождая бронзовый вихрь,

вставали любимейшей сказкой

коротеньких дней моих.

И рушилась мгла со ступенек.

И вились вокруг следа

дым,

лебеда,

репейник,

репейник и лебеда.

О время больших трофеев

и материнских слез,

ты в память вошло

плотнее,

чем в стену идущий гвоздь!

Ты рушило виадуки

в губительный водоем,

оставив рубцы разлуки

на легком сердце моем.

Я славлю тебя,

ты старшим

дорогу даешь,

идя

под мелким и звонким маршем

летящего вкось дождя.

Ну что же —

покамест сыро,

и в гнезда несут скворцы

витую соломинку мира,

упавшую на торцы,

и облако ходит в гимне

полуночных звезд ясней, —

усни, мое детство, ты мне

напомнишь себя во сне.

1934 г.