Дорога моей земли

Переправа Дунафёльдвара

в двух минутах,

в трехстах шагах.

Древний дом лесника-мадьяра

от бомбежек —

в черных снегах.

Под убогим,

но прочным кровом

трех колен родовых старожил,

словно ворон в дупле дубовом, —

венгр-хозяин в том доме жил.

Он сидел у окна в волненье,

дни и ночи

не спал, не ел,

он в каком-то страшном мученье

все на правый берег смотрел…

Отдыхали у старца в доме

первый раз за четыре дня

в теплой дреме,

в глухой истоме

прикорнувшие на соломе

и курящие у огня

парни, видевшие тревоги,

люди Волги и Ангары.

Ледяные живые боги

крепко спали, раскинув ноги;

часовой стоял на пороге

в шубе инея и махры.

…До проклятья,

до огорченья

(водяного, что ль, колдовство?),

трижды мост срывало теченье,

трижды в день наводили его.

Сколько раз разрывы сверкали,

оглушая гневный Дунай!

В километре —

по вертикали —

от Дуная передний край.

Самый жаркий участок фронта!

Каждый час

над проклятой водой

многотрубный рев мастодонта —

скоротечный воздушный бой.

Каждый час

в тревоге щемящей

мы следили: не сбит ли мост?

Каждый час

в высоте гремящей

поединки крестов и звезд.

А внизу, на воде, под ветрáми,

и не думали о беде:

понтонеры с бревном,

с досками,

с автогенами,

со скобами,

с ледяными, как сталь, руками

дюйм за дюймом

шли по воде.

На плацдарме дыра сквозная,

и заткнуть ее — нет земли;

танки вражьи

рвались к Дунаю,

понтонеры навстречу шли.

Шли с таранною переправой

под огнем

в чугунном снегу…

Полыхали костры на правом

ожидающем берегу.

А в дому,

у окна,

в молчанье —

словно втиснуто на века —

бородатое изваянье

колдовавшего лесника.

И когда стволы,

и колеса,

и московские башмаки

разноскрипно,

разноголосо

из укрытий сошли с откоса,

поднял к небу лесник зрачки,

и, как будто стряхнув усталость,

он чело осенил перстом:

половина еще осталась

милой Венгрии за мостом…

…Не забуду я,

не забуду,

помнить дó смерти мне дано:

танки, рвавшиеся за Буду,

к Эстергому,

на Комарно,

интендантскую лихорадку

со снабжением на бегу,

и саратовскую трехрядку

в Будафоке,

на берегу,

и немецкого контрудара

бронированные толчки

к переправе Дунафёльдвара —

в направленье Дунай-реки,

поредевшие наши роты,

наши танковые полки,

их внезапные повороты

и стремительные броски.

Не забуду я

берег правый

и уральского «ястребка»

над тревожною переправой

и бессонницей лесника.

Венгрия, г. Дунавече, 1945 г.