Дремир. Факел. Том 1

Часть 3 Глава 20. Никого нет

Мне было тошно. С каждым днём меня тошнило всё больше. Нет, не физически. Мне было тошно… Душевно, что ли.

Вся эта мышиная возня моих попутчиков, пытающихся себя хоть как-то развлечь в этом монотонном царстве мрака, меня раздражала с каждыми днём всё больше и больше. Я пытался держаться от них подальше, чтобы они меня меньше бесили, но лишь ловил презрительные взгляды Леона — врезал бы! Были б силы. Равнодушные взгляды Эрика — друг хренов! И оценивающие взгляды Кирана — хоть не равнодушные…

Как я мечтал, чтобы меня оставили в покое, хоть меня никто и не трогал… Но дорога была одна.

Когда я увидел развилку, я понял: мои мечты сбылись! Я даже приободрился!

Пока все готовились ко сну, я набрал всем воды. Я это делал каждый вечер — никаких подозрений это не вызвало.

Когда я разносил воду, я незаметно зарядил факелы Леона. Я знал, что они у него есть.

Когда все уснули, я потратил остатки магии, чтобы нарисовать им карту.

Я те бешеные глаза Эрика запомнил, наверное, нас всю жизнь. Повторять не хотелось…

Так что, друг, надеюсь, ты теперь не скажешь, что я всю свою жизнь только балуюсь? Я сделал для тебя всё, что мог — я вам оставил свет, воду и карту. Ладно, полкарты — на большее меня не хватило. Но самую же полезную часть!

И да, я не врал — я ушёл в Серту — к той девушке и птице. Я лишь не сказал, что не знаю, как туда дойти.

Когда последний отблеск моей шаровой молнии скрылся у меня за спиной, я погрузился в кромешную тьму.

Мне перестало быть тошно. Мне стало хорошо. Свободно. Обычно. Я и так всю жизнь во тьме: не знаю ни откуда я иду, ни куда. Ничего не поменялось. Лишь не надо улыбаться, как бы искренне я это обычно не делал…

Я всё шёл и шёл. По акведуку журчали ручьи. Эхом звучали мои шаги. И в миг мне даже показалось, что я бреду против течения к истоку могучей реки — к началу всех начал. Показалось — и пропало. Я продолжал идти.

Опять вспомнилась бабушка. Она была самым ярким человеком в моей жизни. Порой мне казалось, что она пыталась заменить мне и отца — была строгой, и деда — была на все руки мастер, и мать — обнимала и ласкала, и себя — рассказывала сказки и учила магии. Кто ещё научит магии, если не бабушка?

А мать? Она была вечно занята. Я видел, она любила меня. Но груз вечных забот мешал ей меня хотя бы обнять. Она любила меня в своих мыслях. А что мне с этого? Я хотел теплоты обычных человеческих объятий. Но каждый раз, когда я подбегал к ней сам и пытался её хоть на секунду добыть себе, она отстраняла меня со словами: «Не мешай! У меня ответственное дело».

Как я ненавидел это слово! Ответственное! Я ещё не мог его выговорить, но я уже его ненавидел. Я ещё не знал, что оно значит, но я уже давно его ненавидел. Я уже знаю, что оно значит, но не могу перестать ненавидеть. Это как отказаться от себя. Эрик, зачем ты так?

Я шёл дальше. Или не шёл. Мне кажется, я переставляю ноги. Или мне это снится?

Есть не хотелось. Пить тоже. Наверное, сплю. Ладно, буду идти во сне. Может, куда-то приду.

Зачем ты пропала? Бабушка… Хоть бы записку оставила… С тобой пропал весь мой мир…

А мать? Продолжала быть ответственной…

Взяла бы меня с собой, бабушка. Хоть куда-нибудь… Мне уже было пятнадцать… Уже был три года, как взрослый… по твоим Дремирским Обычаям. Или нет?

Ты меня хвалила. Я думал, у меня получается. Я смогу быть тебе полезен… Недостоин? Ну ладно…

Теперь у меня никого нет. Но мне хорошо — хоть не тошно.

Я шёл дальше. Вдруг журчание оборвалось. А с ним и мои шаги. Я не знал, что темнота может стать ещё темнее.

Марк Э́ренский

Песня Души: Machinae Supremacy — The Last March of the Undead