Жабы жаждут.

*42. Жутковато-волшебные окрестности черного города.

«Solarship Wolverine», пройдя маршрут на крейсерской высоте 12 тысяч футов, теперь плавно снижался. Прямо по курсу внизу был виден черный город Шакете похожий на ранние античные полисы, строившиеся обычно на холме, кольцевыми ярусами вокруг акрополя. Его стены и здания были сложены, кажется, из базальтовых блоков, а тонкие башни с причудливыми широкими площадками на верхушках — из других материалов зловеще-кровавой расцветки: от розового до темно-красного. Перед западной стеной, напротив циклопических ворот раскинулся оазис с небольшим озером. Прямо из ворот вытекал полноводный ручей, впадавший в озеро. На фоне желто-серой пустыни, такая картина выглядела, как мираж, оптическое отражение фрагмента иного ландшафта… … — Странная штука, — произнесла Ликэ Рэм, — базальтовые руины похожи на ансамбли мегалитов Англии и приатлантической Франции. Но башни явно из другой эпохи. Мне вообще непонятно, как они сохранились. И странно, что строители древнего города не обнесли оазис стеной. Вода в пустыне слишком ценна, чтобы оставлять вот так.

— Тут многое не то, чем кажется, — загадочно ответила Аслауг.

— Гм! — буркнула бельгийка, и стала внимательно вглядываться в архитектуру Шакете, детали которой становились более ясными по мере того, как дирижабль снижался.

Шакете вообще был не городом, а массивом черных скал, которые по некому капризу природы выглядели с высоты, как ансамбль античных зданий. Но самыми странными объектами были те, что казались тонкими башнями кровавых цветов.

— О, черт! — изумилась Ликэ, — Это ведь деревья! Я бы сказала: эвкалипты, но расцветка совершенно не соответствует. И форма крон ближе к пальме.

— Говорят, — произнес Юлиан, — мэллорны генетически ближе к гигантскому тростнику.

— Мэллорны? — переспросила Ликэ, — Эльфийские деревья из эпоса Толкиена?

— Да, тут их так назвали. А сейчас смотри направо, увидишь Мигдал-Бавел.

— Э-э… — она посмотрела вниз, — …Ого! Похоже на пивной уикэнд в Брюсселе, только с креативным дополнением в виде верблюдов. А что значит Мигдал-Бавел?

— Вроде, так называется вавилонское столпотворение в библейском мифе. В общем, это кампус хиппи и торжище для ближайших племен туземцев-кушитов вокруг оазиса.

— Откуда тут хиппи? — снова изумилась бельгийка.

— Приземлимся и спросим у них! — весело отреагировала Аслауг.

Приземление «Solarship Wolverine» на размеченную грузовую парковочную площадку примерно в сотне метров от зеленого края оазиса, прошло так же незаметно, как утром взлет с акватории технопарка Боом-Харбор. Мягкое касание грунта и стоп двигателей.

— Welcome to The Hell, dear friends! — так Лилу обрадовала пассажиров.

— Гм… — отозвалась Ликэ, задумавшись, действительно ли эта местность похожа на ад.

— В шатре с рисунком белой лошади спросите Якуб-ат-Дейра, — посоветовал Шого.

— Хотя, — заметила Лилу, — лучше сначала нырните в озеро. Пляж около того, что может показаться кладбищем машин. На самом деле там почти все машины работающие.

— А вы, ребята, что, сразу улетаете? — спросила Аслауг.

— Точно! — Лилу кивнула, — Надо к полудню долететь до Сан-Томе и Принсипи. На базе аргонавтов ждут груз, который мы возьмем тут.

— Ого! — Юлиан присвистнул, — Это почти через всю Африку по диагонали.

— 3300 километров на зюйд-вест, — уточнил Шого.

— Ясно! — Ликэ легонько похлопала остальных двух пассажиров по плечам, — давайте не задерживать рейс. Пожелаем удачи экипажу, и пойдем исследовать местность.

— Хорошего дня, мы рады будем еще встретиться, — почти хором отозвались пилоты.

Подхватив свои небольшие рюкзаки, трое исследователей спустились на грунт и резво зашагали к оазису, навстречу приключениям. А первое приключение уже само шло им навстречу. Молодая женщина, вероятно кушитка из кочевого племени, одетая, как тут принято, во что-то наподобие большой пестрой шали или плаща. Она выглядела очень грустной, и несла на руках сверток из серой ткани. При внимательном рассмотрении, оказалось, что это полугодовалый младенец, и с ним не все хорошо. Точнее, с ним все предельно плохо. Личико такое же серое, как ткань свертка, и губы будто бескровные. Какая-то местная болезнь, похоже, крайне тяжелая….

…Исследователи машинально посторонились, после чего, когда женщина со свертком прошла мимо, поглядели ей вслед. Она зачем-то двигалась к парковочной площадке, на которой еще стоял дирижабль. Именно в этот момент, поверхность площадки будто бы треснула, и под брюхом дирижабля раздвинулись створки огромного люка. Оттуда, из темноты поднялась платформа-лифт. Из трюма дирижабля на платформу выползли два стандартных 20-футовых контейнера. Тогда молодая кушитка (уже оказавшись в тени корпуса дирижабля) наклонилась и положила сверток с младенцем около контейнеров. Немного позже, платформа тихо уползла вниз, в темноту подземелья. Прошла минута, платформа снова поднялась. Теперь на ней стояли два других контейнера, но сверток с младенцем исчез. Женщина вытерла глаза ладонью, развернулась и пошла обратно — к оазису. Исследователи снова посторонились, пропуская ее. Тем временем, контейнеры втянулись с платформы в трюм дирижабля. Платформа-лифт снова опустилась, затем створки люка сомкнулись над ней. Дирижабль включил пропеллеры, вокруг поднялась желтоватая пыль, сдутая струями воздуха. Туша дирижабля оторвалась от площадки и, набирая высоту, двинулась в сторону солнца — туда, где на другом краю африканского континента, в Гвинейском залива заливе лежат острова Сан-Томе-и-Принсипи…

…Ликэ Рэм недоуменно поглядела на своих компаньонов по экспедиции, и спросила:

— Что это могло значить?

— Ну… — консультант по ЯД пожал плечами, — …Может, такая детская поликлиника.

— Юлиан, — произнесла Аслауг, — как, по-твоему, поликлиника принимает детей заодно с коммерческими грузами?

— Это совсем не похоже на поликлинику, — добавила Ликэ.

— Сказано же: вещи тут не то, чем кажутся, — напомнил он.

— Ладно, — сказала она, — спросим у Якуб-ат-Дейра, если я верно запомнила имя.

— Ты верно запомнила, но сначала купаться, а то жара ужасная, — ответила Аслауг.

…Вблизи стало ясно, что оазис представляет собой довольно пологую циклопическую воронку — около километра в диаметре, на треть заполненную водой. Как получилась подобная воронка — оставалось неясным, но сразу возникала мысль о ядерном взрыве с тротиловым эквивалентом порядка мегатонны. На эту же версию указывало тревожное потрескивание дозиметра в кармане у Аслауг. Хотя уровень 400 микрорентген в час не создавал серьезной угрозы даже нативному человеку (не говоря уже об аргонавтах с их генными модификациями), Аслауг спросила:

— Ликэ, ты как-нибудь защищена от радиации?

— О! Не волнуйся за меня! — бельгийка махнула рукой, — Еще год назад я была на новом кладбище динозавров в Гоби. Точнее, на вновь открытом. Ведь оно не новое — ему как минимум 70 миллионов лет. Мне пришлось принять генвекторик перед экспедицией, поскольку там на месте интенсивные подземные источники радона.

— Тогда все в порядке, идем — заключил Юлиан.

И они зашагали через полудикий сад странного фруктового кустарника, где на ветках качались крупные плоды различных форм и цветов. Бедно, но пестро одетые юниоры (вероятно, зашедшие кушиты-кочевники) собирали эти плоды в большие первобытные корзины, а что-то съедали на месте. У самого берега озера на широкой полосе черного блестящего песка лежали отдыхающие верблюды. Кажется, пить они уже не могли: их организм впитал столько воды, сколько мог: верблюд может выпить более 100 литров. Рядом с лежбищем верблюдов наблюдались несколько обещанных хиппи, похожие на обычных европейских мальчишек и девчонок на диком пляже… Хотя не совсем. Тут, в условиях тропического солнца при прозрачном небе, обычные европейцы не стали бы ходить в одних трусиках или набедренных повязках. Солнце Сахеля вызывает ожог за полчаса такого неосторожного обращения, но на коже этих ребят не было ничего даже отдаленно напоминающего ожоги — только легкий установившийся загар.

— Они все генмод, — шепотом отметила Ликэ.

— Разумеется, — отозвалась Аслауг, — а вот, кстати, шатер с рисунком белой лошади.

Приметный шатер некого Якуба ат-Дэйра (рекомендованный пилотами Шого и Лилу) действительно был рядом, среди еще двух дюжин похожих шатров, только с разными рисунками и орнаментами. Некоторые шатры были установлены недавно и временно, однако иные (вроде того, что с белой лошадью) похоже, уже стали стационарными. У шатров шла активная хозяйственная жизнь. На открытых очагах кипела вода в старых бронзовых котелках, и жарились лаваши для шавермы, или чего-то в этом роде. Самое странное — огромные пресноводные креветки, обитавшие в этом озере. Дети ловили их прямо руками, в ходе купания. Впрочем, Ликэ заметила еще одну странность местной биологии, и тут же поделилась своим наблюдением:

— Смотрите: тут летают шмели. Ума не приложу откуда.

— Э-э… — протянул Юлиан — …Кустарник цветет, значит, есть насекомые-опылители.

— Да, но откуда они тут?

— Дюнавты завезли, — предположила Аслауг.

— Гм… — буркнула бельгийка, — …Хиппи, дюнавты, метаморфы. Не слишком ли много странностей в одной географической точке… О, черт!

…Последнее восклицание было вызвано еще одной странностью. На этот раз уже не биологической, а технической. С юга приближалась странная летающая штука, очень похожая на подушку из прозрачного пластика, к четырем углам которой прикреплены широколопастные вентиляторы. Отчасти это напоминало дрон-квадрокоптер, но было размером метров 20. Внутри подушки можно было разглядеть людей и какой-то груз.

— Это просто ботезат, — сообщил консультант по ЯД.

— Что-что, — переспросила Ликэ.

— Ботезат, — повторил он, — квадрофлай, изобретенный Жоржем Ботезатом в 1922 году. Отличается крайней надежностью, и стал основой для недавней разработки биптеров, которые имеют не четыре, а два винта, но тоже широколопастных. Конечно, вот этот ботезат отличается от модели 1922-го. Пластиковый фюзеляж, и все такое.

— 1922 год, надо же… — удивилась бельгийка.

— Кстати, — заметила Аслауг, — оно летит в сторону чего-то вроде кладбища машин.

— Значит, нам в тот сектор берега, а сюда вернемся после купания, — заключил Юлиан.

Они зашагали по полосе черного песка вдоль края воды, огибая озеро, и весьма скоро достигли цели. Подушка-квадрофлай, кстати, уже приземлилась там, и из нее началась выгрузка коробок. Как оказалось — с напитками. Трое исследователей, даже ничего не спросив, получили три жестянки по трети литра, и пояснение: «Привет! Вы вовремя!». Жестянки, как следовало из надписей, содержали пиво «American Imperial Stout». Как предположила Аслауг, эти прибывшие ребята сменились с вахты на новом американо-израильском полигоне OOGG, расположенном неподалеку. Между тем, другие ребята (вероятно, очередная смена) загрузились в квадрофлай и улетели в ту сторону, откуда недавно прилетели те, что привезли американское пиво.

— Сколько же всего полигонов OOGG? — удивленно задала вопрос Ликэ.

— Пять, считая вместе с космодромом Фамагуста на Кипре, — ответила голландка, — хотя, признается наличие только трех, включая Фамагусту. Еще два — нестационарные, и их существование отрицается пресс-службой OOGG.

— Э-э… Это как?

— Позже объясню! А сейчас тряпки с себя, и ныряем. Мы успеем поплавать, пока пиво капельку согреется. Пить его таким экстремально холодным рискованно, по-моему.

Предложение было принято без дискуссий: жара способствовала. А вода, кстати, была весьма прохладная. Возможно, озеро очень глубокое, что логично, если верна атомно-взрывная гипотеза происхождения воронки. Ликэ опасалась участвовать в спонтанной авантюре «нырнем до дна», однако Аслауг и Юлиан загорелись этой идеей… …И нырнули поближе к середине озера, оставив бельгийку на поверхности с кратким наставлением: «если мы не всплывем через пять минут, то зови на помощь»… Бульк! Быстро отталкиваясь руками и ногами от прохладной воды, они устремились вниз. И, практически сразу оказалось, что вода тут не особо прозрачная. Похоже, в этом озере обитала прорва фитопланктона, и уже на глубине 20 метров появилось ощущение, что вокруг них изумрудно-зеленый туман. Еще дюжина метров вглубь, и солнечный свет, проникавший с поверхности, стал слишком тусклым, чтобы разглядеть дно, даже если таковое близко. Кроме того, вода становилась все холоднее, и это уже стало вызывать определенный дискомфорт. Фридайверы обменялись типовыми условными жестами, и повернули обратно. Последнее, что они отметили, это вроде как цепочки серебристых пузырьков, поднимающихся со дна, но загадочно исчезающих по пути наверх. Так и не поняв природу пузырьков, они проделали обратный путь и вынырнули на поверхность.

— Я уже собралась нервничать, — проинформировала Ликэ.

— У нас было еще две минуты в запасе, — ответила голландка.

— Все равно, Аслауг, незачем тут устраивать экстрим!

— Уже никто ничего не устраивает, — примирительно вмешался Юлиан.

— Ладно, тогда давайте поплывем к пиву, — предложила бельгийка-палеобиолог, — и пока длится заплыв, я готова загрузить ваши мозги любопытной задачкой.

Сказав это, она размеренно поплыла к берегу. Аслауг, двинувшись за ней, спросила:

— Какая задачка?

— Температура воды! Даже если глубина озера около ста метров, то оно не может быть настолько холодным, что над водой заметен конденсирующийся пар. А он заметен.

— На что ты намекаешь? — спросил Юлиан, плывущий замыкающим.

— Сами догадайтесь. Кстати, насколько холодно внизу?

— Зверски холодно, — призналась Аслауг.

— Ясно, я так и думала. Отсюда какой вывод?

— Искусственное охлаждение, — откликнулся Юлиан, — озеро работает, как конденсатор атмосферной влаги, и за счет этого набирает воду из атмосферы.

— То-то и оно… — сказала Ликэ, — …Где-то около дна работает тепловой насос, который принудительно отводит тепло куда-то далеко от озера.

— Я поняла про пузырьки! — заявила Аслауг и, от гордости, сделала кувырок под водой.

— Что ты поняла? — спросил Юлиан.

— Это лед, вот что! Холодный хвост теплового насоса замораживает воду. Это были не пузырьки, а всплывающие гранулы льда. Такой финт с естественной циркуляцией.

— Если так, — прокомментировала Ликэ, — то ночью лед будет плавать на поверхности.

На этом тезисе (предполагавшем будущее наблюдение), они достигли пляжа, где сразу приступили к пиву. От прохладного пива на жарком солнце после выхода из довольно холодной воды получались необычные ощущения. Минуту все трое прислушивались к реакциям своего организма на такую гамму вкуса и температуры, и лишь затем начали осматриваться, в частности — ненавязчиво наблюдать за хиппи — соседями по пляжу.

Как уже отмечено, здешние хиппи были похожи на обычных европейских мальчишек и девчонок, только с какой-то модификацией генома, адаптирующей к жесткому солнцу. Кроме достаточно взрослых мальчишек и девчонок, тут наблюдались маленькие дети, в основном не старше двух лет. Малыши принадлежали к иной расе, чем взрослые…

— Гм… — произнесла Ликэ Рэм… — Та девчонка точно этническая ирландка, и ни разу не рожала, но ведет себя, будто это ее малыш, хотя он кушитской или нилотской расы.

— Обычное дело с приемными детьми, взятыми в семью в первый год от роду, — заметил Юлиан, — а насчет расы: сообщества Верхней Ливии абсолютно безразличны к этому.

— Слушай, Ликэ, — вмешалась Аслауг, — а многоногая хрень наподобие паука, с которой играет голенький малыш около свалки… Эта хрень не слишком ядовитая?

— Мне отсюда не видно, что там, — сказала бельгийка, затем, порывшись в кармане своей куртки, брошенной на песок, извлекла портативный бинокль и поднесла к глазам.

До малыша было двадцать шагов, он сидел на корточках около кучи ржавого железа (в прошлом, вероятно, бронемашины армии Роммеля), и играл с крупным членистоногим (примерно дециметр размером). У членистоногого не было желания играть, оно хотело спрятаться от солнца в норку среди железных руин. Но малыш дергал его пальцами за передние лапы, провоцируя атаку, и отдергивая руку в последний момент.

— Черт побери! — прошептала Ликэ, — Это скорпион — андроктонус!

— Насколько будет плохо, если эта хрень ужалит? — спросил Юлиан.

— Будет очень плохо. От такой дозы нейротоксина может умереть взрослый мужчина.

— Пойду, предупрежу ирландку, — решила Аслауг, и уже собралась сделать это, однако ситуация изменилась. Малыш замешкался, жало скорпиона воткнулась в его ладошку между большим и указательным пальцем, и пляж огласился обиженным писком.

— Jebi se!.. — отреагировал Юлиан возгласом на хорватском, по смыслу и непечатности эквивалентным английскому возгласу «Fuck!».

Условная мама малыша отреагировала тем самым «Fuck!», метнулась к малышу, будто живая молния, и схватила его на руки. Трое исследователей уже были рядом и Ликэ, не теряя времени, предложила помочь доставить малыша на ближайший медпункт, где по логике здешних реалий, должен быть антидот от скорпионьего яда. Ирландка весело поблагодарила их (продолжая ласково почесывать спинку своему условному сыну), и пояснила, что для здешних хиппи такие яды не представляют угрозы. Чтобы ребята не беспокоились, она продемонстрировала ужаленную ладошку малыша. Там не было ни малейших признаков покраснения и опухания. Просто точка укола. Малыш, впрочем, выглядел расстроено, и условная мама, усадив его прямо на песок, порылась в своем рюкзаке и вытащила оттуда банку американской армейской тушенки. Привычно сорвав крышку, она вручила банку малышу, заодно с ложкой и тетрапаком фруктового сока.

…Далее, три исследователя с изумлением наблюдали, как двухлетний малыш, сидя на чертовски горячем песке голой попой, радостно уплетает тушенку, орудуя ложкой, как маленькой лопатой. Он явно не ощущал дискомфорта. Но затем, оторвавшись от этого увлекательного занятия, чтобы глотнуть сока, малыш проворчал, что жук был какой-то неправильный, и тогда условная мама начала терпеливо объяснять ему разницу между жуками, пауками, сколопендрами и скорпионами. Было бы бестактностью мешать их общению, и исследователи, пожелав удачи, откланялись. Тем более, что у них от всего увиденного разыгрался зверский аппетит — пора было посетить шатер Якуба ат-Дэйра.