Голос пугающей пустоты

Пролог

11 лет назад

Купаясь в золотисто-оранжевых лучах светильников, дым от расставленных на столе курильниц сонно поднимался кверху кружащимися витками и, тревожно замирая, рассеивался над столом переливающейся туманной пеленой. Эта пелена, словно живое существо, то замирала, будто прислушиваясь к чему-то, то начинала колыхаться, словно от сквозняка, и скользить над столом, задевая своими дымчатыми щупальцами наполненные кроваво-красным вином бокалы и резные серебряные тарелки, полные еды, к которой пока что никто не спешил притрагиваться.

В дальнем конце стола, едва видимый сквозь золотистую дымку, сидел приглашенный менестрель.

Его лицо скрывал глубокий капюшон, и люди, собравшиеся его послушать, могли, хорошенько прищурившись, разглядеть лишь крючковатые пальцы, обвившие видавшую виды лютню за гриф. Пальцы правой руки менестреля плавно скользили над инструментом и, казалось бы, вовсе не касались струн — однако те каждый раз отзывались берущими за душу звуками: то нежными, как касание перины ранним утром, то пронзительными, как крик матери, потерявшей единственного ребенка, то тревожными, как рокот приближающегося стеклянного ливня.

Принцесса Тирэн глядела на происходящее глазами, полными ребячьего, искреннего восторга. Ей пришлось долго и настойчиво уговаривать отца, чтобы он разрешил ей послушать прославленного менестреля. Конечно, тот был против: говорил, что она еще слишком маленькая, что ничего не поймет... Однако Тирэн упорно стояла на своем, утверждая, что шесть лет уже большой возраст, — а под конец спора и вовсе привела отцу неоспоримый аргумент в виде хлынувшего из ее глаз потока слез и жалобных всхлипываний. Само собой, отцу пришлось смириться, поэтому сейчас Тирэн сидела на мягкой кушетке справа от кресел и трона, на которых восседали члены ее семьи. Ближе всего к ней сидел Кильвин, ее старший брат, худощавый и бледный, как накрывшая стол скатерть. Потом шло кресло сестры ее отца, герцогини Вал Меендор, в котором та сидела, вольготно развалившись и закинув ногу на ногу. Следующим шел отцовский трон: король Мрэйгар восседал в нем, держа жилистые руки на позолоченных подлокотниках и глядя на гостя с толикой надменного презрения. Наконец, на креслах слева от ее отца сидела королева Лиэн, ее мать, и, дальше всех от Тирэн, юный герцог Кемейран, сын герцогини Вал Меендор. По периметру зала, вдоль громадных витражных окон, несли службу отцовские гвардейцы: суровые мужчины в темно-зеленых блестящих доспехах с опущенными забралами, треугольными щитами и сверкающими мечами, что своим грозным видом вполне могли составить конкуренцию даже легендарным Стеклянным Рыцарям.

Тирэн отвернулась от ближайшего к ней гвардейца и, чуть приподнявшись на кушетке, бросила взгляд поверх стола. Менестрель вновь коснулся струн, и зависшая над столом дымка — Тирэн готова была поклясться — закружилась, словно водоворот. А затем, уносясь к сводчатому потолку зала, к пению струн присоединился голос менестреля, тихий, но при этом словно проникающий в самое сердце.

Был Таол когда-то юным,Не вкусившим терпкой крови,Был он светел и чудесен,Словно жемчуг под луной.По весне на всех равнинахПоднимался плащ зеленый,И на нем, узором пестрым,Распускались днем цветы.

Тирэн изумленно проморгалась, едва не вскрикнув. Ей казалось, что она видит в игре дыма и света золотистые бутоны — почти такие же, как в примыкающих к замку садах. Она собралась было потянуться к ним рукой, но пелена подернулась, и цветы исчезли, словно их никогда и не было.По лесам бродили звери,Рыбы плавали в озерах,И услышать было можноПтичьи трели по утрам.О, сапфировые реки!О, лазоревое небо!Как же был Таол прекрасенВ свете Истинных Владык.

Глаза Тирэн расширились, когда она поняла, что дымка колышется в такт мелодии, что становилась все тревожнее и пронзительнее. Голос менестреля начал звучать с надрывом. И, влекомые желаньемСделать мир еще прекрасней,Те свои открыли тайны,Взяв себе учеников.Эльз, Белор, Аркейс и Лейра,Залма, Кельм, Имир и Кавен —Им открыли все секреты,Тайны жизни, суть стихий.Но сгущаться стали тучиНад привычным старым миром,Ведь коварство, гнев и завистьПропитали их сердца.

О, сапфировые реки!О, лазоревое небо!Никому до вас нет дела...

— Довольно! — Кулак ее отца впечатался в стол с такой силой, что посуда задрожала, а один из бокалов и вовсе со звоном упал набок. Алое вино потекло на девственно-белую скатерть. — Я не потерплю богохульства в своем замке! — прокричал король своим низким властным голосом. Его глаза, вперившиеся в фигуру в дальнем конце стола, налились кровью. — Да кем ты возомнил себя, менестрель, что посмел произносить в этом месте свои лживые речи?!

Король медленно встал со своего трона. Тирэн могла лишь с содроганием глядеть, мимо еще сильнее побледневшего лица Кильвина, как дергаются желваки на лице отца и как сверкающая семью стеклами в семи зубцах корона сползает ему на лоб. Оперевшись одной рукой о край стола, другой король Мрэйгар схватился за обруч короны и медленно снял ее с головы, обнажив короткие, чуть тронутые сединой волосы.

— Думаешь, я не знаю, кто ты такой? — прорычал он, отложив корону на край стола, между винным графином и тарелкой с кровящим свиным стейком. — Ты — жалкий лживый червь, поносящий своими песнями Небесный Культ и Пресвятых Владык Небодержцев! Я вырву твой язык раскаленными клещами за такие дерзости! На что ты надеялся, приходя сюда, смутьян? На то, что я сочту твое богохульство забавным?!

Менестрель встал со своего стула, отложив лютню и опершись левой рукой на трость. Тирэн показалось, что висящая над столом дымка стала еще плотнее — более того, она, словно утренний туман, начала расползаться по всему залу, так что даже витражи на громадных окнах по обеим сторонам зала потускнели.

— Ну что вы, ваше величество. — Голос менестреля не дрогнул — даже наоборот, наполнился какой-то странной уверенностью. — Я даже не сомневался, что моя попытка рассказать об истинных причинах Инхаритамны вам не понравится. Люди не любят правду, предпочитая довольствоваться красивой ложью — пусть и, все как один, рьяно утверждают обратное.

— Откуда тебе, уличный певец, знать, какова правда? — Король потряс кулаками. Рядом с его правым виском пульсировала жилка. — Что ты можешь знать об Инхаритамне и Небодержцах?

— О. — Менестрель склонил голову к левому плечу. — Боюсь вас огорчить, но у меня есть кое-какие познания в этой сфере. Можно даже сказать, что... я видел все своими глазами.

Мрэйгар вновь грохнул по столу — на этот раз обоими кулаками.

— Гвардейцы! — рявкнул он. — С меня довольно! Схватить этого безумца!

Стоявшие вдоль боковых стен гвардейцы дружно двинулись вперед, лязгнув оружием. Фигура менестреля почти полностью утонула в дымчатой пелене: Тирэн едва теперь видела очертания его тела.

— Мрэй. — Королева Лиэн встала с кресла и, шагнув к своему мужу, взяла его за левую руку. — Не горячись. Это всего лишь бродяга, пытающийся привлечь к себе внимание с помощью...

— Меня не интересует, кто он и что он! — Брызжа слюной, король выдернул руку и махнул ею перед собой, напрасно пытаясь разогнать золотисто-серую пелену. — Этот замок был основан Первоверховным Альзом, и я не позволю этому выродку марать пресвятое имя нашего Небодержца-покровителя!

Гвардейцы, насколько могла видеть Тирэн сквозь дымку, тем временем подошли широким полукругом к дальней части стола, после чего замешкались.

— Ну что там?! — отойдя чуть в сторону, крикнул король. — Вы схватили его?!

— Ваше величество... — Этот голос, как уже выучила Тирэн, принадлежал капитану гвардейцев. — Его здесь... нет.

— Что значит нет?! Он что, по-вашему, сквозь землю провалился?! Найти этого чертового барда, немедленно! И погасите, кто-нибудь, эти курильницы, будь они неладны!

В дальней части стола завязалась возня. Стол дрогнул: кажется, кто-то из гвардейцев полез под него. Скатерть дернулась и съехала в сторону, потянув за собой посуду. Что-то со звоном упало на пол и разбилось. Пелена охватила весь зал и стала еще плотнее: теперь Тирэн едва видела свои собственные руки. Ее охватило странное чувство. Не страх, нет — со страхом она была хорошо знакома. Скорее, это было нечто вроде безудержного любопытства. Ей хотелось, больше чем что-либо еще, разгадать, куда делся этот странный человек с лютней и тростью.

Тирэн вскочила с кушетки, чтобы залезть под стол, когда кто-то схватил ее за плечо.

— Ваше высочество, — прозвучал у ее уха приглушенный шлемом голос гвардейца. — Здесь не безопасно. Пойдемте, я провожу вас в ваши покои.

— Нет! — взвизгнула она, пытаясь убрать латную перчатку со своего плеча. — Я хочу остаться!

Перчатка не хотела убираться, как бы Тирэн не старалась. Где-то впереди вновь раздался звон, отразившийся от стен и высокого потолка гулким эхом. Затем прозвучал сдавленный крик.

— Уведи ее отсюда, — бросил король гвардейцу, развернувшись. — И Кильвина тоже. Живо!

— Но я... — начала было Тирэн.

Гвардеец потянул ее за собой, не дав договорить. Поджав губы, Тирэн попыталась брыкаться, но это не помогло. Рядом возник силуэт Кильвина. Брат, которому пару недель назад исполнилось одиннадцать, зашагал рядом с ними, то и дело тревожно оглядываясь. Перед дверью, ведущей к коридору в спальное крыло, Кильвин умудрился споткнуться на ровном месте и распластаться на полу.

— Ваше высочество, — с легким укором вздохнул гвардеец, выпуская Тирэн и наклоняясь к Кильвину. — Дайте руку.

— Все в порядке, — пробормотал ее брат, хотя по его голосу отчетливо было слышно, что все далеко не в порядке.

Тирэн покосилась в сторону оставленного стола. Там, в сковывающей взор пелене, по-прежнему что-то происходило. Что-то загадочное и... интересное.

Помешкав всего мгновение, принцесса Тирэн рванулась прочь от гвардейца в обратном направлении. Ее сердце билось гораздо быстрее обычного. Кажется, гвардеец что-то прокричал ей в спину, но его голос потонул в какофонии бушующих звуков.

На полпути к столу Тирэн остановилась. Она была не глупой девочкой — ну или, по крайней мере, считала себя такой — поэтому быстро сообразила, что рядом со столом ее быстро поймают и вновь отправят обратно. Однако ей очень, очень хотелось посмотреть, чем все закончится. Взгляд принцессы упал на проступившую из пелены винтовую лестницу, ведущую на опоясывающие зал верхние галереи.

То, что надо.

Тирэн бросилась вверх по ступенькам, придерживая руками подол своего платья. Вокруг стола по-прежнему царила суета. Отец явно не понимал, что происходит, а в такие моменты, как выучила Тирэн, даже мать бессильна хоть как-то на это повлиять.

Наконец, лестница осталась позади, и Тирэн юркнула за покров ближайшей колонны. Здесь она отдышалась, а затем, с улыбкой на лице, двинулась вперед, чтобы найти место, с которого будет просматриваться...

Тирэн замерла с занесенной для шага ногой, когда увидела, что в паре ярдов от нее, прислонившись к стене, стоит, опираясь левой рукой на трость, знакомый менестрель. В правой руке он держал, поднеся к лицу, зубцевидный красный осколок. Тирэн ахнула, когда поняла, что это осколок из короны отца. Той самой, которой, согласно преданиям, Первоверховный Альз короновал первого правителя Альзантиса. Однако ее изумление стало еще больше, когда менестрель попробовал этот красный осколок на зуб, словно тот был чем-то съедобным.

— Фальшивка, — достав осколок обратно, констатировал менестрель с ноткой разочарования. — Как я и думал.

Тирэн приблизилась к нему. Как ни странно, она не испытывала перед этим человеком страха. Любопытство — да. Возможно, непонимание. Но никак не страх.

— Ты украл его из короны отца? — спросила она, указав на осколок.

Менестрель ничуть не удивился ее появлению; по крайней мере, не подал виду.

— Украл? — повторил менестрель, после чего щелчком пальца выбросил осколок за перила. — Ну что ты. Разве я похож на вора?

Тирэн чуть нахмурилась.

— Нет, — признала она. — Тогда зачем ты забрал осколок?

— Скажи мне, принцесса, — уклончиво произнес менестрель, — у тебя есть любимая игрушка? Такая, которой ты дорожишь больше всего на свете?

Тирэн почти что не медлила с ответом.

— Да, — закивала она. — Деревянный меч. Мне его Кильвин вырезал. А отец отобрал. Сказал, что принцессы не должны играться с мальчишескими игрушками.

— И ты бы хотела вернуть этот меч, не так ли? Ведь это твой подарок.

— Ага.

— Значит, ты меня понимаешь. — Менестрель склонился к ней. — Этот осколок, когда-то вставленный в корону владык Альзантиса, для меня как тот деревянный меч. Поверь, я не желаю зла ни твоему отцу, ни кому-либо из вашей славной семьи. Я просто хочу вернуть то, что когда-то у меня отняли. Это ведь справедливо, как ты считаешь?

— Да... — Принцесса моргнула несколько раз, слегка озадаченная такой постановкой вопроса и одновременно довольная, что с ней, наконец, разговаривают не как с ребенком, а как с полноценным собеседником. — Наверное.

— Тогда скажи мне: у твоего отца есть какое-то место, где он хранит самые ценные вещи? Возможно, в своих спальных покоях?

Тирэн задумалась.

— Я однажды видела, — сказала она, — как он что-то прячет за картину над своей кроватью. Он тогда накричал на меня... сказал, чтобы я никогда больше так не делала... Но я ведь и не делала ничего плохого, правда?

— Конечно, принцесса. — Менестрель распрямился и бросил взгляд куда-то в сторону. — Я рад, что ты согласилась мне помочь. Придет день, и я отплачу тебе той же монетой. А теперь позволь откланяться. — Он отвесил ей полупоклон.

— Ты ведь не менестрель, да? — спросила Тирэн, когда ее собеседник собрался уходить.

Человек с тростью, чьи глаза по-прежнему были закрыты верхней частью капюшона, улыбнулся.

— Какая сообразительная девочка. Скажем так — я не только менестрель.

— Тогда кто ты?

Он посмотрел на нее, чуть вскинув острый гладковыбритый подбородок. Вокруг мужчины начала сгущаться пелена, невесть как оказавшаяся так высоко.

— Мое имя тебе ничего не скажет — те, что украли у меня осколки, стерли его со страниц хроник и летописей. Но если уж тебе так интересно... — Он вновь склонился к ней и доверительно прошептал на ухо: — Я — последний из Лордов Стекляруса.

И, развернувшись, он скрылся в туманной пелене.