Голос пугающей пустоты

Глава 20

— Эй ты, опаснейший преступник Кельментании. — Голос Кройха напугал Теолрина сильнее, чем любой из раскатов грома. Теолрин постарался замереть и осторожно приподнять взгляд туда, где рядом с костром, вращая в руке откупоренный бурдюк, стояла маститая фигура его главного пленителя. — Давай, ползи сюда. Так и быть, можешь погреться у костра и поесть.

Теолрин мысленно выдохнул — значит, дело не в том, что кто-то заметил его странное поведение. Однако не успел он как следует обрадоваться, как подумал и об обратной стороне медали: стоит ему приблизиться к костру, и все заметят кровь на его ладонях. Он выдаст себя раньше времени — и с надеждами на освобождение придется попрощаться.

В этот же момент его желудок пронзительно и требовательно заурчал. Теорлин поджал губы. Последний раз он ел еще утром, и то это были несколько почти окаменевших галет. Ему нужна была пища, определенно... Но стекло, никак не желающее высовываться из расщелины, было нужнее.

— Ты что это, делаешь мне одолжение, Кройх? — Теолрин постарался произнести эти слова как можно пренебрежительнее — и при этом достаточно громко, чтобы перекричать не стихающий ливень. Как будто он всю жизнь был аристократом и не потерпит подобного обращения, даже если на кон будет поставлено его выживание. — Знаешь — а пошел-ка ты нахер. Ты, твой вонючий костер и твоя вонючая стряпня.

По сподвижникам Кройха прокатился гул удивления. Разговоры утихли; на лицах некоторых из банды расцвели улыбки предвкушения. Сам же Кройх после нескольких секунд раздумий лишь расхохотался.

— Ты смотри-ка. Щеночек пытается лаять. Какая прелесть. — Как и ожидал Теолрин, эти слова Кройха нашли поддержку среди его подхалимов. — Ну, раз так, то... Кто я такой, чтобы тебя уговаривать? А ты, Гелиотская Ведьма, — Кройх повернулся к Джейл, что сидела, прислонившись спиной к углу между северной и западной стеной, — что скажешь? Ты у нас тоже теперь слишком горда, чтобы принимать от нас пищу?

Все замерли в ожидании. Теолрину показалось, что он увидел, как Джейл бросила на него вопросительный взгляд. Он кивнул подбородком вниз, но не был уверен, поняла ли Джейл, что он имеет в виду.

Наконец, Джейл что-то проворчала и, двигаясь на четвереньках из-за все еще связанных рук и ног, приблизилась к костру. Один из двух громил Кройха, что приглядывали за ней и Теолрином, двинулся сбоку от нее, держа ладонь рядом с эфесом меча на поясе.

— Ух ты. — Кройх одобрительно улыбнулся и жестом позволил одному из своих людей поставить перед Джейл миску с похлебкой. — Надо же. Никогда бы не подумал, что эта сучка окажется благоразумнее.

Джейл бросила на него пропитанный ненавистью взгляд.

«Только не делай ничего такого... — Теолрин не на шутку разволновался. Все было на грани срыва. — Пожалуйста... Не сейчас...»

Джейл опустила взгляд вниз и принялась, подобно собаке, лакать из миски. Им обоим уже приходилось так есть, на забаву всем остальным. Не самое приятное времяпровождение, спроси кто мнение Теолрина по этому поводу. Пожалуй, если они все-таки выберутся сегодня отсюда живыми, то договорятся никогда не вспоминать об этих унижениях.

— Сегодня прекрасный вечер, — пророкотал Кройх, отхлебнув из бурдюка и сев обратно на место. Про Теолрина он, похоже, решил забыть. — Такая погода... Она как будто что-то пробуждает в нас, верно, парни?

Само собой, парни поспешили согласиться: что еще они могли ответить?

— Что-то такое... глубинное. Какое-то... желание жить... бороться. — Кройх сделал еще один глоток из бурдюка, после чего передал ее соседу. — Кстати, о борьбе... Там ведь как раз и была похожая история, не так ли, Проповедник?

Один из сидевших вокруг костра откашлялся и склонился вперед. Проповедник. Насколько успел узнать Теолрин, этот тип, высокий и лысый мужчина со стеклянными очками на переносице, получил свое прозвище за то, что раньше служил жрецом — не то в Залмантрии, не то и вовсе в Арканморе. Потом, вроде как, что-то пошло не так — не то он сам ушел, не то его прогнали... В любом случае, это не мешало Проповеднику наизусть цитировать как Небесный Катехизис, так и Священные Летописи Инхаритамны.

Убедившись, что все утратили к нему интерес, Теолрин собрался с духом и вновь вцепился пальцами в осколок.

Он уже почти сроднился с ним за последние полчаса, что пытался достать... однако этого все еще было мало. Осколок не желал поддаваться. Впрочем, Теолрин примерно так же не желал останавливаться на полпути.

— Летопись Семнадцатая, — тем временем начал вещать Проповедник. Голос его был живым и звонким, притягивающим внимание. — Шли годы, и дети Владыки и Владычицы росли, набираясь мудрости и мастерства. Кир же, младший из них, с ранних лет отличался от своих братьев и сестер. Он был нелюдимым и завидовал братьям, поскольку те всегда были на шаг впереди него. Он часто обижался и гневался, когда у него что-то не получалось, и многие братья и сестры стали насмехаться над ним за эти слабости — сначала тайно, а потом в открытую. Повзрослев же, Кир принялся игнорировать заветы Отца и Матери, призывающие помогать людям. Вместо этого он нашел утешение в разгадках сил стихий, что постоянно бушевали вокруг Таола. Когда он пребывал в человекоподобном теле, то свою ипостасную сущность Кир вкладывал в гигантское облако, что постоянно следовало за ним...

Вспышка молнии с последовавшей за ней раскатом грома ненадолго прервала Проповедника. Теолрин, просунув ладони так глубоко в щель, как только мог, теперь пытался подцепить осколок снизу — при этом краем уха слушая рассказ Проповедника. Он никогда особо не любил подобные истории — скорее всего потому, что его мать заставляла их слушать... Однако сейчас — став причастником чего-то высшего — он даже нашел начало... любопытным.

—...Однако даже в эти дни, — звонко, почти что нараспев продолжал Проповедник, — горечь и обиды на братьев, сестер, а так же родителей, что были поглощены заботой о своих новых детях — о людях, — довлели над ним, заставляя Кира пытаться доказать, что он достойнее своих братьев, сестер или даже родителей. И день ото дня его облако становилось все крупнее и темнее, вбирая в себя черноту, что копилась в его сердце. — Что-то неуловимое менялось в голосе чтеца. Теолрин как будто действительно слышал озлобленность Кира, слышал витающее в воздухе напряжение. — Обеспокоенные этой переменой, Небесные Владыка и Владычица явились к своему чаду и заговорили с ним, стараясь дать понять, что любят и ценят его так же, как и прочих своих детей. Но, как промокшее под дождем железо со временем непременно обрастает ржавчиной, так и сердце Кира к тому времени уже обросло панцирем из злобы и ненависти. И прогнал он Отца и Мать, обвинив их во всех своих бедах и несчастьях, и проклял в сердцах и их, и прочих членов своей Небесной семьи. И вот, его облако преисполнилось черноты, и понял Кир, что больше не может сдерживать ее в себе. Однако, несмотря на царившую внутри него злобу, он не осмелился излить ее на своих обидчиков, на братьев и сестер. Вместо этого, как и многие угнетенные, он излил свой гнев на тех, кто не мог дать ему какой-либо отпор — на людей.

Теолрин неудачно дернул безымянным пальцем, и один из нижних углов осколка вонзился ему в подушечку пальца почти до самого ногтя. Он едва сдержался, чтобы не издать ни звука и при этом не выдернуть руку.

—...Будучи тучей, Кир перенес себя со Скал Изначалья до самого крупного из людских городов и, нависнув над ним, позволил накопленной злости излиться наружу. Сначала на головы жителей полился невиданный по силе ливень — такой, что по улицам города вскоре можно было перемещаться лишь вплавь. Множество бед причинил людям тот ливень, ибо в ту пору еще не было над городами куполов, но Киру было мало — он никак не мог утолить свою ненависть. Тогда он позволил эмоциям окончательно взять над собой вверх, после чего перестал отдавать себе отчет в происходящем. Вскоре зарокотал гром, а в довесок к нему засверкали убийственные по своей силе молнии, что вонзались, точно гигантские сияющие копья, в городские здания, разрушая и убивая.

Голос Проповедника стал небывало громким. Сам он встал, протянув руки в сторону отсутствующей южной стены, во тьму, где сверкали молнии и грохотал гром. Ветер завывал в паузах между его слов, словно являлся неотъемлемой частью рассказа — одной из его иллюстраций.

— Смерть и паника овладели городом в считанные мгновения. Многие горожане пытались спастись бегством, но молнии Кира подстерегали их на выходе из города и разили насмерть. И тогда попадали те, кто еще был жив, на колени, и распростерли руки к небесам, и взмолились, обращаясь в мыслях и словах к Владыке и Владычице, причитая: за что нам наказание сие, о Всеблагие? Плач и мольбы достигли Небес, и содрогнулись Небеса, когда Владыка с Владычицей поняли, что натворил их младший сын. Ринулись они тотчас же сквозь воздушное пространство, но, когда подоспели, то поняли с содроганием, что от прекраснейшего из людских городов остались лишь обуглившиеся останки. И увидели они, что облако Кира нисколько не стало светлее, ибо черноту из его сердца уже невозможно было изгнать. Сам же Кир парил над разрушенным городом, раскинув руки и смеясь так громко и злобно, что от смеха этого содрогалось все живое в округе. И, пока Владычица оплакивала безвозвратно ушедших людей, Владыка преисполнился изначальной силы и набросился на своего сына, чтобы пленить того за совершенное злодеяние и подвергнуть суду. Кир же, поверивший в свои силы, не дрогнул и послал сверкающие молнии в отца — и те ранили и обожгли Изначального Владыку, так, что еще долгие века тот ходил с черными ожогами на своем божественном теле. Однако Владыка не отступил перед бушующими среди туч молниями и громом, и пленил своего младшего сына невидимыми цепями, после чего забрал в Заоблачный Чертог над Скалами Изначалья, где прошел суд...

«Вот оно!»

Сквозь застилающую разум пелену жгучей боли Теолрин почувствовал, что нашел, наконец, удачную выемку. Дело оставалось за малым.

—...И явились на суд братья и сестры Кира, и многие из них, глядя на скованного брата, преисполнились к нему жалости и даже стали молить Отца и Мать простить своего неразумного брата. Другие же, наоборот, видя ожоги на теле Владыки и разрушенный до основания город, решительно сказали, что подобным преступлениям нет оправдания. Сам же Кир поначалу стал просить прощения у всей семьи и обещать исправиться — и речи его были настолько сладки, что через какое-то время почти все присутствующие поверили этим речам. Но когда Владыка с Владычицей собрались было простить Кира, то встал со своего места Альз, Первый-из-Детей, и указал за окно, где виднелась черная туча Кира. «Видите, — обратился он к собравшимся, — речи Кира пропитаны ложью, точно так же, как его туча все еще полна ненависти и черной злобы. Наш брат не раскаялся, и как только мы его отпустим, он примется за старое». Поразились тогда все мудрости и зоркости Альза, и прислушались к его словам, и осудили Кира. И когда оглашали приговор, слезы текли по щекам его матери, и в течение пятидесяти дней все уголки Таола заливал ливень ее горечи о потерянном сыне. Приговор же гласил, что Кир лишается своих божественных сил и, скованный, отправляется в Темные Чертоги Ледяной Преисподнии, где ему предстоит, во тьме и мраке, влачить бессмысленное существование до конца времен.

Осколок начал поддаваться. Несмотря на то, что Теолрин почти что не чувствовал пальцев, он вложил остаток сил в то, чтобы выталкивать стекло наверх.

—...И вскочил тогда Кир, зазвенев своими тяжелыми цепями, и сказал свое последнее слово: «Знайте — пусть вы и заточите меня в темнице, откуда не будет мне дороги обратно, но мой неутоленный гнев будет теперь всегда с вами. Гром станет моим устрашающим голосом, а молнии — моим оружием, что будет разить всех, кто не успеет скрыться от него». И ненависть Кира ко всему живому стала к тому времени настолько сильна, что его слова сбылись, подобно истинному пророчеству, и грозовые тучи, содержащие молнии в своих темных недрах, разбрелись по Таолу. Кира же заточили в Темных Чертогах, и Владыка с Владычицей, а так же их божественные дети вздохнули, наконец, спокойно. Только Многомудрая Лейра и Белор Неспящий не спешили расслабляться, подозревая, что проклятье Кира еще причинит всему живому много боли. Однако даже они не могли знать, что все последующие столетия при помощи гроз Кир будет, даже сквозь пелену миров, нашептывать своим братьям и сестрам каверзные мысли о необходимости восстать против Отца и Матери. И что даже многие из тех, кто изначально не поддавался на его искушения, в конечном итоге польстятся на его сладкие речи, и с очередной грозой ринутся вызволять Кира — чтобы тот повел их вперед навстречу Инхаритамне: безумнейшей войне, что едва не погубила весь мир.

Проповедник замолчал и, сев на свое место, заслужил лично от Кройха глоток из бурдюка. Теолрин же, наконец, достал ладони из расщелины. Даже в скудных отсветах костра он видел, что обе ладони испещрены темной кровью. Что ж, эту цену он был согласен заплатить. Теперь осталось самое малое — незаметно перерезать веревки, после чего...

— Эй, волчонок!

Теолрин окаменел, поняв, что Кройх вновь обращается к нему. Демоны. Все пропало? Что именно его выдало? И что с ним теперь сделает Кройх?..

— Ты ведь из этих, еретиков. Или как там вы себя называете? — У Теолрина отлегло от сердца. Дело было не в осколке. — О нет, я ни в коем случае не осуждаю твой выбор. Веришь или нет, лично мне одинаково плевать как на вас, так и на фанатиков Небесного Культа. Мне просто стало любопытно... Вот ты и вся ваша братия — вы не верите ни Ковену, ни Небодержцам. Вы считаете, что никакие они не Дети Богов, и все такое... Получается, все истории священных летописей навроде этой — ложь? Фальшивка? Не было Владыки и Владычицы, не было их Детей... Не было Кира, что стоял у истоков возмущений, правда? — Теолрин промолчал, и Кройх, поднявшись, продолжил: — Ну хорошо, я спрошу по другому. Раз ты не веришь в догматы Небесного Культа... А во что конкретно тогда ты веришь?

Сначала Теолрин решил и вовсе проигнорировать обращенные к нему вопросы, но потом что-то в сказанном зацепило его. И в самом деле, во что он действительно верит?.. Он ведь задавался подобными вопросами время от времени — правда, в основном это происходило в кабаках глубокой ночью, в состоянии, когда всерьез можно обсуждать лишь политику или религию. Но тогда он еще не сталкивался с тем, что... ожидало его в столице. Факел и прочие... Кажется, они верили в какой-то план. Хотя нет... В План. Который приведет их в светлое будущее... ну и что-то в таком духе. Но насколько сам он верит в этот План? Теолрин не был уверен. Да, он знал, что готов сражаться вместе с нововестниками, но чтобы жить их верой... Тут он не мог пока что сказать наверняка.

Поэтому, подняв взгляд от окровавленных рук, он ответил проще:

— Знаешь, Кройх, мой отец говорил: дела прежде веры. Дела, а не вера, и даже не мысли и намерения, определяют, кто мы на самом деле. А что я делаю — ты и так знаешь. По крайней мере, догадываешься.

Кто-то из ближайших фигур к Кройху засмеялся, но Кройх глянул на него так, что смех тут же прервался. Кройх сделал шаг к Теолрину, и тот невольно спрятал ладони между коленей, вместе с зажатым внутри них осколком. Голову он по-прежнему держал высоко вскинутой.

— Твой отец — должно быть, неглупый человек, Теолрин. Но все же не стоит недооценивать силу веры. Я и сам не из тех, кто готов ежедневно бить сотни поклонов во славу Детей Богов, но даже я понимаю, что вся жизнь Таола подчинена Небесному Культу и Небодержцам, Детям Владыки и Владычицы. — Кройх сплел руки на груди и хрустнул костяшками. — Этот ваш бунт в столице — до нас дошли кое-какие слухи о нем. Поговаривают, дела у вас шли неплохо... ровно до того момента, как на сторону обороняющих замок не встали двое Летающих. Говорят, не прошло и получаса, как они прошлись каленым стеклом по всем, кто осмелился продолжить нападение — и весь ваш бунт закончился, едва успев начаться. И это лишь двое Летающих. Подумай сам, парень: а что вы будете делать, если против вас выступят сами Небодержцы? Да любому из них понадобится лишь щелкнуть пальцем, и все ваше воинство — пусть вы соберете десятки тысяч таких же двинутых фанатиков — мгновенно рассыпется в пыль. Это же Дети Богов! Как вы собираетесь сражаться против них, парень? О чем думали ваши командиры, скажи мне? Как вы хотите победить?

В этих вопросах уже не было привычных для Кройха издевательских ноток. Кройху действительно хотелось получить ответы на свои вопросы... Достаточно насущные и актуальные вопросы, если уж на то пошло.

И вопросы эти совсем не вселяли в Теолрина оптимизм.

А ведь в самом деле... Есть ли у Факела и прочих, кто стоит во главе нововестников, хоть какой-то реальный шанс что-то изменить? Что, если Кройх прав? Как бы Теолрин не хотел признать обратное, слова главаря бандитской шайки звучат донельзя логично. Правдиво. До сей поры Небодержцы даже не пытались вмешиваться во все эти внутренние распри... Но что произойдет, если они вмешаются? Да, Теолрин прекрасно помнил: там, в Священном Зале Ковенской Твердыни, Факел одолел одного из Летающих (и то ценой собственной жизни) — но ведь Летающих в каждом королевстве штук по пять-десять. Неужели нововестники в самом деле обречены? Быть может, вся эта борьба, на которую он согласился — лишь иллюзия? Может, они уже проиграли, даже толком не начав сражаться?..

Чем дольше Теолрин размышлял об этом, тем больше это казалось похоже на правду. Тем больше это угнетало его и заставляло сомневаться в правильности своих действий. Зачем он решил продолжить путь по курсу, который проложил Факел? Зачем вообще рискнул ввязаться в эту бессмысленную войну, исход которой предрешен, по сути, изначально? Те, кто создавал новые миропорядки после Инхаритамны — они ведь никак не были дураками. Они все продумали, понимая, что кто-то будет сопротивляться сложившимся устоям. Они все предусмотрели...

Или нет?..

Теолрин вспомнил человека в фиолетовой накидке с капюшоном — человека, который ухитрился скрыться от взора Джейл. Человека, что каким-то образом был связан с происходящим...

Он невольно вспомнил. Толпа взволнованных людей. Стражники. Помост. Виселицы... Он, движимый безудержной яростью, прорывается вперед, навстречу верной смерти — пока перед ним не появляется человек с тростью...

Ты должен выжить и научиться владеть стеклогранями, понятно? Только тогда ты сможешь отомстить им всем!

Теолрин опустил взгляд, поджав губы. Кройх вернулся за свое место у костра, видимо, сочтя себя победителем в этой словесной дуэли. Теолрин не переживал на этот счет — даже наоборот, ему было на руку, что Кройх думает, будто сломал его.

Хочешь справедливости — беги отсюда. Беги и выживи... чтобы потом вернуться.

Теолрин кивнул самому себе. Сжимая среди изрезанной ладони осколок, он преисполнился уверенности.

Он выживет. И вернется.

Осталось лишь немного подождать и решить проблему с Кройхом и его людьми.