Голос пугающей пустоты

Глава 24

Жить со сломанной рукой оказалось куда сложнее, чем надеялась Джейл.

Особенно когда тебя заставляют большую часть дня скакать на лошади по раскисшей после ливня земле.

Особенно когда тебе в спину постоянно нацелены стеклострелы, а держащие их только и ждут, когда сделаешь хоть одно подозрительное движение.

Особенно когда, после пары ночей, проведенных в холоде и сырости, твои легкие превратились в клокочущие кузнечные меха, которым, по меньшей мере, пару тысяч лет.

Наверное, именно поэтому Джейл не особо удивилась, когда, спустя двое суток после того, как они покинули проклятую башню, она свалилась с лошади и потеряла сознание — не то от болевого шока, не то от усталости.

Все, что происходило дальше, Джейл помнила лишь урывками — да и в тех настоящее мешалось с прошлым, а прошлое — с безумными бреднями ее сознания.

* * *

...Вечереет. Сапфир и Жемчуг проглядывают светящимися монетами на наливающихся темнотой небесах. Кройх расхаживает по хлюпающей под ногами земле, нервно сцепив руки за спиной. Его товарищи неподалеку выкапывают яму, используя вместо лопат свое оружие. Видимо, кто-то умер. Наверное, один из тех, кому здорово досталось от Теолрина. Жаль, что не Мощный. Хотя нет. Его Джейл хотела бы самолично свести в могилу — это она понимала даже сейчас, когда разум плавает в тумане полубезумия.

Джейл делает вдох, и ее организм отзывается протяжным хрипом и дикой болью в груди, такой сильной, что на лице вот-вот проступят слезы.

— Как ты это сделал? — допытывается Кройх Теолрина, что сидит, связанный, под прицелом стеклострела Проповедника. — Что ты сделал с костром?

Теолрин молчит. Джейл кажется, что его взгляд направлен в какую-то несуществующую точку. Наконец, Теолрин чуть поворачивается в ее сторону, и Джейл видит его исполосованную щеку, которую теперь украшает плеяда рубцов, отдаленно напоминающая паука. Джейл жаль Теолрина, однако она понимает, что одной жалости недостаточно. У них в Кавенгоне бытовала поговорка: жалость — самая мелкая из разменных монет. В большинстве ситуаций жалость не стоит ровным счетом ничего. Как, например, сейчас.

— Хочешь молчать? Молчи, молчи, — раздраженно приговаривает Кройх. — Вы с Гелиотской Ведьмой сполна ответите за все, уж поверь.

Зверский кашель начинает разрывать ее легкие. Вслед за ним начинает дико болеть левая рука. Хочется спрятаться от этой боли, хочется дышать, как прежде...

Джейл пытается приподняться, чтобы попросить воды, но внезапно окружающий мир начинает тускнеть, а саму ее резко тянет назад...

* * *

...Она стоит в булочной, нервно переминаясь с ноги на ногу и стреляя глазами по сторонам. Снаружи зима, уже четвертая по счету с той поры, как она потеряла отца. Здесь тепло, в отличие от ее чердака. Здесь пахнет свежим хлебом и ароматными лепешками. Здесь, если постараться, можно в людный час стащить с прилавка буханку — а то и две. Главное, чтобы не заметили — она устала бегать от стражников по всему городу.

Ее взгляд падает на посыпанную кунжутом булку, которую юноша в белом фартуке только что выложил на прилавок. Живот требовательно урчит. Она уже давно не ела нормальной еды, и теперь переживает, как бы в нужный момент ее не подвели ноги. Ничего. Она справится. Всегда справлялась, пусть и порой ценой болезненных ошибок. Посетителей в этот вечерний час навалом, так что нужно лишь выгадать момент.

Она вздрагивает, когда к ней подходит незнакомец. Пожилой, опрятный мужчина с легкой проседью на висках, усах и окладистой бороде, в добротном кафтане и отороченном мехом плаще.

— Хочешь есть? — участливо спрашивает он, наклоняясь к ней.

Она сглатывает слюну и мотает головой. Жизнь на улицах научила ее не доверять незнакомцам.

Да и знакомым — тоже.

— Ну перестань. Я же вижу, что хочешь. — Мужчина медлит, потом вертит головой по сторонам и вновь склоняется к ее уху: — Пойдем ко мне. Моя кухарка должна приготовить на ужин рагу. Знаешь, что такое рагу?

Она кивает. Когда-то они с отцом тоже ели рагу. Бывало даже, он сам его готовил...

— Я и с собой дам тебе еды, — продолжает увещевать ее мужчина. — Сколько захочешь.

Она мешкает. Ей стало привычно, почти что комфортно держаться особняком ото всех... И в то же время урчащий желудок настаивает на том, чтобы принять предложение незнакомца.

— Я прикажу служанке наполнить тебе лохань горячей воды, — продолжает тот шептать ей на ухо. — Ты ведь не откажешься помыться? Что-то мне подсказывает, что такая возможность выпадает тебе не так уж и часто.

Он протягивает ей руку и выжидающе смотрит на нее. Она бросает взгляд на вожделенную булку с кунжутом, потом на протянутую руку. Еда. Горячая вода... В конце концов, когда еще ей предоставится такой шанс?

Отринув сомнения, она протягивает руку в ответ.

* * *

...Перекресток. Указательный столб из ветхого, обтесанного ливнями камня. Джейл видит его, но не понимает, что он означает. Ей тяжело думать.

Почти так же тяжело, как дышать.

Она чувствует, что сидит в седле, упираясь лбом в чью-то спину; носоглотку словно кто-то изрезал бритвой, а из ее носа текут сопли, которые она не в состоянии остановить. Почему она не падает?.. Джейл глядит вниз мутными глазами и видит веревки, связывающие ее с сидящим впереди всадником. Она хмыкает. Будь у нее чуть больше сил, она бы уже начала размышлять о том, как бы воспользоваться этой возможностью — но сейчас все, на что она способна, это тяжело дышать и, вывернув голову, глядеть, как спешившиеся у столба Кройх и Проповедник о чем-то спорят. Она вслушивается, и постепенно слова даже начинают обретать смысл.

—...слишком рискованно, — говорит Проповедник. — На пути к городу нет укрытий от ливня. А что-то мне подсказывает, что не сегодня, так завтра стеклянный дождик пройдется по окрестностям.

Кройх молчит, нахмурив брови.

— И что ты предлагаешь? — наконец спрашивает он. — Повернуть назад?

— Ни в коем разе. Мы можем продолжить двигаться на запад.

— На запад? Зачем?

— Доскачем до Кельмовых Слез и двинемся вдоль берега вверх по течению. Там, почти у границ со Стеклянным Лесом, несколько рудников. Мы всегда успеем укрыться в одном из них, если увидим приближение ливня.

— А потом?

— Обоснуемся в Ларнейском Форте. Оттуда и отправимся в столицу вместе с очередным грузовым судном.

При слове «столица» Кройх оборачивается в ее сторону. Джейл передергивает, а ее легкие сотрясаются от кашля. Ей хочется соскочить с седла и звездануть этому выродку с кулака — а потом с ноги. А потом еще раз с кулака и еще раз с ноги, чтобы уж наверняка...

Она думает об этом, и мысли начинают скатываться в тягучий комок. Кройх меняется на Клэйва, тот — на Стеклянного Рыцаря. Джейл чувствует, как ее уносит прочь от настоящего, и ничего не может с этим сделать.

Только повиноваться.

* * *

...Она выходит из банной комнаты, закутанная в теплый махровый халат, плотно прилегающий к телу. Ей с трудом верится, что все это происходит на самом деле. Просторный теплый дом, предоставленная ей лохань с теплой ароматной водой, служанка, что помогла соскоблить с нее комья накопившейся за долгое время грязи и промыть отросшие до лопаток волосы. Выходит, в этой жизни все-таки может происходить что-то хорошее — пусть и очень редко.

Служанка провожает ее в просторную комнату и удаляется, плотно закрыв за собой дверь. Она шагает вперед, изумленно оглядывая богатое убранство. Вся мебель сделана из дорогого стекла, а где-то даже из настоящего дерева. Окна прикрыты роскошными алыми шторами, а на стенах сверкают зелеными и желтыми огнями светильники. Потом ей бросается в глаза стол. Серебристая скатерть заставлена вазами с аппетитно пахнущими фруктами, многие из которых она видит впервые в жизни; неподалеку от ваз стоят две тарелки, от которых исходит сводящий с ума мясной запах — должно быть, это и есть рагу. На краю стола возвышается графин с кроваво-красной жидкостью — видимо, настоящее вино.

В кресле рядом со столом сидит, вертя в руке наполненный вином бокал, мужчина, что привел ее сюда. Таргон, если она правильно запомнила, что говорила служанка. Он приподнимает бокал на уровень глаз, подмигивает ей и приглашает на пустующее по соседству кресло. Она падает в него, едва подавив порыв наброситься на еду. Терпение. Еда никуда не убежит.

— Как тебе мой скромный уголок? — спрашивает он, делая глоток и вставая с кресла.

— Я... — Она даже не знает, что на это ответить. — Никогда еще не видела ничего подобного...

— Десятки лет упорного труда иной раз действительно приносят плоды, — с ухмылкой произносит Таргон, отставляя бокал к графину. Он берет из вазы гроздь каких-то странных зеленоватых маленьких плодов, удерживающихся на одной веточке, и подносит к ней. — Когда-нибудь пробовала виноград? — спрашивает он.

Она качает головой, глядя на гроздь с толикой подозрения.

— Его выращивают только на Имиральских островах. На материке тоже пробовали, вот только под куполами он не прижился. А в Имирале кусты винограда растут прямо под открытым небом, представляешь? Правда, иной раз ливни все же добираются до тех краев, и, если не повезет, то цена на этот фрукт возрастает раз в пять. Ну-ка, попробуй.

Таргон отламывает ягодку и подносит к ее рту. Она медлит, но затем хватает виноградину зубами и осторожно прожевывает.

— Вкусно? — улыбается Таргон. — Ну, еще бы. Этот еще и без косточек. Держи.

Он протягивает ей всю гроздь, а сам взгромождается на подлокотник ее кресла. Она начинает жадно совать в рот ягоды и проглатывать, почти не жуя.

Где-то на шестой по счету виноградине она чувствует, как Таргон проводит пальцами по ее волосам.

— Ты такая красивая, — произносит он, и ягода едва не застревает у нее в горле. — Настоящая принцесса. Сколько тебе лет? Двенадцать? Тринадцать?

Вопрос вводит ее в ступор, но через какое-то время она из него выходит.

— Мне...

— А, неважно. — Пальцы Таргона скользят по ее шее. — У тебя такая чудесная ямочка под шеей. Позволь, я взгляну поближе?

Смутное беспокойство начинает терзать ее. Таргон отодвигает указательным пальцем верхнюю часть ее халата, аккуратно, но настойчиво.

— Просто божественно. — Он облизывает губы и пододвигается все ближе: она чувствует на своей шее его порывистое дыхание. Его взгляд скользит вниз и останавливается на скрытых пеленой халата ее грудях. — Знаешь, что я думаю? Я думаю, что тебе стоит снять этот халат — он скрывает твою красоту.

Она ошарашенно моргает, чувствуя, как ускоряется ее пульс.

— Что?..

— Сними его, — повторяет Таргон чуть торопливее. — Хочу увидеть тебя всю.

Ее тело пробивает волна дрожи.

— Я... Я не...

— Или, если хочешь, я сам могу его снять. — Его рука резко тянется к поясу ее халата.

Она вскакивает с кресла, едва не задев Таргона плечом, но он тут же хватает ее за запястье левой руки.

— Эй, ты чего? — В голосе Таргона прорезаются властные нотки, а его брови тянутся к переносице. Он медленно встает и делает шаг вперед, заставляя ее упереться спиной в стол. — Разве я не оказал тебе гостеприимного приема? Это, знаешь ли, довольно невежливо с твоей стороны — отказывать в небольшой просьбе тому, кто решил о тебе позаботиться. Ну же, моя хорошая, расслабься. Обещаю, я не сделаю тебе больно.

Она чувствует, что ей страшно: ноги дрожат и норовят подкоситься. Этот страх почти что заставляет ее смириться и покорно уступить просьбе Таргона...

Но потом, откуда-то из глубин памяти, она вспоминает своего отца и те немногочисленные наставления, которые он успел дать ей перед тем, как покинуть этот мир. Он учил ее не прогибаться, учил быть стойкой и... даже мужественной, как бы это ни было странно.

Она делает глубокий вдох.

«Последние несколько лет сделали меня сильной. Я в состоянии дать ему отпор».

— Нет, — твердо произносит она на выдохе.

Улыбка на лице Таргона гаснет.

— Что «нет»? — переспрашивает он.

— «Нет» означает, что я не позволю себя облапать!

Несколько секунд между ними висит напряженная тишина.

— Ты, грязная уличная оборванка. — Он почти что переходит на крик. Его правая бровь начинает дергаться. — Да кто ты такая, чтобы мне перечить? Ты должна быть благодарна, что я вообще обратил внимание на такое чучело, как ты! — Таргон, с перекошенным от злости лицом, выбрасывает правую руку, обхватывая ее за талию со спины. — А теперь не рыпайся, поняла? Иначе я за себя не ручаюсь.

Он опрокидывает ее рывком спиной на стол, после чего дергает за пояс халата. Она пытается дотянуться до его руки, но не успевает: узел развязывается, и полы халата начинают расходиться. Таргон набрасывается на нее сверху и сует правую руку под халат. От его прикосновения ее едва не выворачивает. Хочется одновременно плакать и кричать — однако что-то подсказывает ей, что это не поможет. Не здесь, не сейчас.

— Вот так-то, — приговаривает Таргон, щупая ее за левую грудь. — Упругая, хорошо. А теперь...

Она понимает, что больше не может выдержать, когда его левая рука начинает скользить вниз. Она начинает дергаться и извиваться, но это как будто лишь раззадоривает Таргона.

— Какая строптивая оборванка. — На его лице вновь появляется ухмылка. — Люблю таких...

В ней просыпается ярость — примерно такая же сильная, как когда она впервые увидела убийцу своего отца. Она отводит левую руку в сторону, скользя по столешнице, надеясь нащупать нож или, на худой конец, вилку. Однако ни то, ни другое ей не попадается. Тогда она хватает недопитый Таргоном бокал с вином. Выплеснув из него содержимое, она с размаху лупит им по столешнице. Тот бьется со звонким хрустом, оставляя в ее руке ножку и нижнюю часть чаши, зазубренную, словно небольшая корона.

Таргон бросает на нее яростный взгляд.

— Какого...

Она всаживает разбитый бокал ему в правую руку, чуть выше локтя. Таргон с воплем отдергивает руку, на которой, подобно выплеснутому на пол вину, начинает проступать кровь. Она перекатывается по столу и спрыгивает на пол.

— Ты долбанутая с-сука! — Таргон, с налитыми кровью глазами, бросается к ней, но она успевает отскочить за кресло.

Затем, с халатом нараспашку, она бросается к двери. На счастье, та оказывается не запертой, и она проскальзывает в коридор. Босоножки, которые выдала ей служанка, отзываются от соприкосновения с полом звонким перестукиванием. Таргон бежит следом за ней.

— Ты ответишь мне за все, маленькая шлюшка!

Она заставляет себя не оборачиваться и бежать со всех ног вперед — благо, в этом у нее накопилось достаточно опыта. Позади себя она оставляет коридор, потому лестницу, потом прихожую. Отодвигает входной засов на двери и, пихнув ее с плеча, вылетает наружу, навстречу холоду и людным улицам родного города, нисколько не заботясь о том, как будет выглядеть со стороны. Ее внешний вид волнует ее меньше всего.

Куда больше она переживает, что больше не сможет никому довериться.

Никогда...

* * *

—...Быстрее!

Кто-то тянет ее рывком. Джейл открывает глаза и обнаруживает себя стоящей рядом с лошадью. Та фыркает, стуча копытом о землю, и глядит на Джейл с непониманием — как и она на лошадь. Лишь пару мгновений спустя до нее доходит, что тянет ее не лошадь, а стоящий сбоку мужчина. Один из людей Кройха: кряжистый, с перебинтованным плечом и свирепым взглядом.

Джейл обводит взглядом окружающее пространство. Вокруг отряда вздымаются к небу островерхие холмы, над которыми, высоко в сероватом небе, мигает посреди туч солнечный диск. Она узнает Кройха, Мощного и Проповедника; последний, явно нехотя, развязывает узлы на веревках Теолрина, что выглядит примерно так же, как когда Джейл приходила в себя последний раз — то есть никак. Джейл пытается спросить, что происходит, но из губ вырывается лишь свистящий хрип, отзывающийся болезненной резью в груди.

— Давай, давай, — поторапливает ее сосед, — шевелись, если хочешь жить.

Джейл, наконец, понимает, куда устремлены взгляды большей части членов отряда Кройха, и поворачивает голову в том же направлении. Ее глаза расширяются, когда она видит, что темно-серое, почти черное марево заслонило собой горизонт. Оно грозно гудит, и Джейл невольно вспоминает Щетину Кельма. Они были тогда буквально на волосок от смерти... Может, для всех было бы лучше, если бы все закончилось там?.. Ну уж нет. Чушь.

— Коней в поводу и бегом! — срывается на крик Кройх. — За этой грядой должен быть рудник.

Хватка держащего ее мужчины ослабевает, и Джейл едва не падает. Она шмыгает носом и с трудом восстанавливает равновесие. Ее левая рука безвольно свисает вдоль тела; любое неосторожное движение отзывается в ней жгучей болью. Нужно бежать... Джейл догадывается, насколько тяжело ей будет даваться каждый шаг. Каждый вдох. Каждое падение...

Впрочем.... Сейчас не тот случай, когда можно выбирать.

Поэтому она собирается с силами, насколько это вообще возможно в ее состоянии, и, пошатываясь, начинает шагать...

* * *

...В базарный день главный рынок всегда забит посетителями до отвала.

Повсюду толкотня и давка. Торговцы заманивают горожан к своим прилавкам, предлагая разномастные товары — от овощей, только-только завезенных с ближайших ферм, до кельментанийских стеклострелов и ковров из залмантрийского ворса. Царит шум, от которого с непривычки может заложить уши. Кто-то торгуется до потери пульса, яростно жестикулируя, кто-то, используя всю мощь своей глотки, расхваливает свой товар, уверяя, что дешевле не найти ни на одном из рынков Кавенгона. Во всем этом хаосе гуляют любители легкой наживы — она видит их по походке, по взглядам, украдкой бросаемым к плохо закрепленным кошелям. В иной день она и сама попытала бы счастья срезать у кого-то кошелек...

Но не сегодня.

Она двигается по рынку вместе с толпой, время от времени делая вид, что хочет что-то купить: не то кусок козьего сыра, не то оконную раму из синего стекла. Однако ее взгляд все время возвращается и приковывается к двоим, что идут на некотором расстоянии впереди. Один из них — мужчина, с легкой проседью в волосах, одетый в отороченный мехом плащ. Другая — девушка, которую он, мило улыбаясь, ведет под руку. Хотя нет, не девушка. Девочка. Скорее всего, не старше одиннадцати.

Ее ладони нервно сжимаются в кулаки, но она заставляет себя успокоиться и не делать глупостей. Она слишком долго выслеживала этого ублюдка, чтобы все испортить раньше времени. Мужчина продолжает вести девочку за собой, то и дело склоняясь и что-то шепча ей на ухо. Девочка робко улыбается в ответ; она вся чумазая и одета в обноски. Должно быть, тоже пообещал ей еду, возможность помыться и чистую одежду.

Что-то надрывается внутри нее от осознания этого.

Она ускоряет шаг и, обогнув нескольких человек, оказывается практически за спиной у преследуемых. Потом поворачивается, чтобы отыскать взглядом двоих мальчуганов, что ошиваются невдалеке. Ей не очень хочется просить кого-то о помощи, но насчет этих она, по крайней мере, может не сомневаться: за пару голубых стекломонет они сделают все, как надо.

Она кивает, подавая знак, и мальчуганы бросаются вперед. Она делает глубокий вдох и скользит правой рукой к перевязи на поясе. Ее пальцы охватывают самодельный «кинжал»: костяная рукоять, к которой прикреплен хорошенько заточенный синий осколок, заостренный на конце. Она потратила много часов, создавая свое оружие, и надеялась, что они прошли не напрасно.

Толпа резко останавливается, словно напоровшаяся на сушу волна, когда двое мальчишек, встав посреди прохода между прилавками, начинают мутузить друг друга с криками и яростным остервенением. Никто не спешит разнимать их — то ли не желая попасть под горячую руку, то ли желая посмотреть, чем все закончится. Она протискивается вперед и оказывается за спиной мужчины, что, как и прочие, повернул голову, чтобы понаблюдать за дракой.

Она достает кинжал, медленно и неотвратимо. Потом подается корпусом вперед и осторожно поднимает руку с оружием, так, чтобы не заметили соседи.

— Любишь безнаказанно насиловать маленьких девочек? — шепчет она мужчине на ухо. — Полюби и это.

И, прежде, чем тот успевает развернуться, она всаживает ему кинжал под ребро. Синий осколок с легкостью пронзает плащ и прочие слои одежды, и входит в тело. Мужчина, наконец, оборачивается к ней. В его глазах застывает ужас узнавания.

Она ухмыляется ему в лицо — так же, как тогда делал он.

Потом достает кинжал и, чуть отдернув руку, всаживает его снова, под соседние ребра.

Губы мужчины беззвучно дергаются. Плащ начинает пропитываться кровью. Девочка, которую он держал за руку, поворачивается; ее глаза в изумлении расширяются.

— Все будет хорошо, солнышко, — произносит она, склонившись к девочке. Она чувствует себя матерью, отчитывающей неразумное чадо — хотя старше этой девочки года на два-три, не больше. — Просто не связывайся с теми, кто скажет, что хочет тебе помочь. В этом мире каждый сам за себя — и никак иначе.

Потрепав девочку по плечу, она быстро вытирает кинжал о тряпку. Тут же прячет его за пояс и уходит, не дожидаясь, пока тело Таргона начнет заваливаться. Она уже знает, что будет дальше: крики, полные искреннего возмущения, попытки найти виновного, возможно, даже погоня за ней... Все это нисколько ее не волнует.

Ее дыхание становится спокойным, а на лице застывает улыбка облегчения.

Теперь она знает: убивать может быть приятно.