Готова на все (СИ)

Глава 10

— Послушайся меня, давай ты переберешься насовсем во вторую комнату. Какая тебе разница, ты все равно целый день здесь толчешься.

— Если я тебе мешаю…

— Бабушка, не надо говорить мне то, что ты хотела бы сказать своему сыну. Я этого не заслужила!

— Я могу с тобой вообще не разговаривать!

Безнадежна! Если бы отец не вел себя столь по-свински, она бы даже ему посочувствовала — уж ей-то хорошо известно, какой нелегкий характер у ее бабушки. Впрочем, в чем-чем, а в сочувствии отец совершенно не нуждался.

— Она меня недооценивает, — бабушка прищурилась, словно вглядываясь в перекрестья прицела. — Я не собираюсь ей жизнь облегчать. Все, спокойной ночи, завтра увидимся. — она широко распахнула дверь отцовской квартиры. Мелькнул длинный ряд книжных шкафов вдоль стены коридора, Эля успела увидеть приземистую полную фигуру новой отцовской жены, и створка захлопнулась.

Эля невольно облегченно перевела дух — наконец-то тишина, ни учеников, ни бабушки! — и тут же устыдилась своей радости. Как бабушка не бодрится, но ведь это ужас: даже в туалет ходить сквозь плотную мембрану висящей в воздухе ненависти. Неужели отцу и его жене это доставляет удовольствие?

В комнате умаявшийся Яська спал, подмостив под бок любимого медведя. Вслушиваясь в его ровное дыхание, Эля присела на корточки у дивана, положила голову на подушку рядом с Яськой. Господи, он такой маленький, он такой славный! Почему он должен расти в этом омерзительном киселе ненависти?

Все-таки у нее две комнаты в тихом центре, громадная кухня, какая бывает только в новых элитных домах да старых коммуналках. Но ведь все равно проходную квартиру не купят за полную цену… И тогда им с Яськой и бабушкой придется довольствоваться однокомнатной где-нибудь в отдаленном районе. Втроем в одной комнате? Тоже не жизнь. Яська будет расти, бабушка, наоборот, стареть, а с ней и сейчас нелегко.

Взять кредит? А отдавать из чего — из полставки младшего научного сотрудника? Говорят, правительство от щедрот собирается прибавить, а это уж совсем беда. Зарплаты-то поднимут, а суммы, выделяемые на науку, не увеличатся ни на копейку. Значит, университет опять сократит ставки. Работать будем на треть, а то и вообще — на одну восьмую ставки. Репетиторство… Конечно, у Эли опыт и репутация, но частные ученики — дело ненадежное. Сегодня они есть, завтра нет, не будешь же бегать по улицам и ловить прохожих: «По физике-математике подготовиться не желаете?».

Эля прекрасно сознавала, что единственным стабильным и изобильным источником дохода для нее всегда были савчуковские гранты. А еще она отлично знала: для большинства «факультетских» ее участие во всех проектах Савчука и немаленькие по меркам отечественной науки деньги, которые она получала, были как кость в горле. И вот теперь они попытаются эту самую косточку разгрызть. Декан с завкафедрой, конечно, станут делить самый большой куш — научное руководство по темам. Но перераспределить более мелкие суммы, например, ее, Элину, долю, тоже желающие найдутся. Она может лишиться всего. Савчука нет, заступиться некому, а кто бы ни выиграл битву за должность руководителя — у любого обязательно найдутся свои люди, которых они захотят «подкормить» за Элин счет.

Эля безнадежным взглядом уставилась на темную улицу в подернутое морозом окно. Единственный фонарь освещал громадный рекламный плакат: маленький, беззащитный пельмень, окруженный со всех сторон хищно тянущимися к нему острозубыми вилками. Реклама пробуждала лучшие чувства. Пельмешек хотелось заслонить собой от опасности, а потом утешающе гладить и прижимать к груди, чувствуя как пережитый ужас заставляет вздрагивать его крохотное пельменное тельце. Есть бедолагу не хотелось категорически. Похоже, создатели рекламы рассчитывали, что растроганные домохозяйки кинутся скупать бедные пельмени, чтобы спрятать от страшной участи в неприступных бастионах холодильников.

Вот и Эля как этот пельмень, только ее никто не спрячет. Все жаждут «поделиться» ее зарплатой, и никто даже не задумывается, что ведь Савчук дураком не был. Не стал бы платить ей исключительно за красивые глаза, тем более что глаза у нее ничем не примечательные, близорукие. Савчук отлично понимал, что дешевле держать такую вот безотказную Элю, одну за все, готовую самостоятельные эксперименты вести, переводы делать, с иностранцами общаться, сметы печатать, и еще бегать, куда пошлют, чем оплачивать отдельно научного сотрудника, переводчика, лаборанта и еще бог знает кого. Ну поделят ее зарплаты между разными людьми, а пахать, вот как она, кто будет? Или они рассчитывают, что она станет работать, как работала, только за гораздо меньшие деньги?

Эля заходила по комнате. Она не дама при состоятельном муже, развлекающая себя игрой в науку, ей зарабатывать нужно. Думай, Эля, думай!

Во-первых, надо перестать бояться. Если она ничего не предпримет, новый руководитель лишит ее выгодной работы — значит, что бы она ни сделала, хуже все равно не будет. Во-вторых, ни в коем случае не поддерживать ни одного из претендентов. Полный нейтралитет, дескать, ей все равно, кто бы ни стал руководителем, абы наука не пострадала. Если придется давать информацию о грантах — только в самых общих чертах и только всем сразу, никому не оказывая предпочтения. А лучше сидеть на всех данных, как сторожевая собака. Журнал экспериментов запрятать подальше, и как только менты освободят лабораторию, сменить компьютерные пароли, пусть хоть головами об мониторы бьются. Дать понять, что сведения о савчуковских грантах — не оружие в борьбе, а приз, который она, Эля, вручит победителю. Главное, не сдаваться, когда на нее станут давить. Не знаю, забыла, потеряла, но может быть и найду — попозже, когда вы между собой разберетесь. А если они попытаются отстранить ее хоть от одного гранта — все, раз она больше здесь не работает, разбирайтесь сами. Разберутся в конце концов, но сколько у них уйдет на это времени? А срок гранта ограничен, а заказчик ждать не будет…

Импортных заказчиков тоже надо использовать — показать, что все контакты с ними идут только через нее. Она разошлет по электронке сообщения о смерти Савчука во все зарубежные организации, с которыми он сотрудничал, и в первую очередь — в фонды. Прямо сейчас, с ее домашнего компьютера. Тогда соболезнования тоже придут на ее адрес и именно она огласит их на похоронах. Кто умный — поймет. Ну а кто дурак, тому объясним еще раз, подоступнее, что у нее все под контролем, гранты могут осуществляться даже без Савчука, но не без нее. Никому не позволено отгрызать кусок от ее зарплаты!

Довольная собой, Эля быстренько уселась за свой старенький комп. На какие сложные интриги она, оказывается, способна! Прям университетская Мария Медичи и факультетская леди Макбет!

…Зловещей тенью она бесшумно скользит по выкрашенным линялой краской университетским коридорам. Мрачно взблескивают ее контактные линзы из-под низко надвинутого капюшона глухого черного плаща. И капают, капают слова ее наветов в отверстые — аж лопухами встали! — уши декана и завкафедрой. И вот уж, потрясая оружием — ну и брюхом, конечно, — разъяренный зав вламывается в кабинет декана.

Верткий декан вспрыгивает на стол, уворачиваясь от рушащегося на него гигантского двуручного меча зава! Распадается надвое дерматиновое кресло с торчащей из разошедшихся швов набивкой. Грозный двуручник увязает в щели рассохшегося паркета — там, где всегда застревает каблук секретарши Леночки.

О, гнусность! О, предательский удар! Из-за пояса расшитого камзола декан выхватывает кинжал — и пользуясь беспомощностью врага, погружает сверкающее лезвие прямо в жировые складки на животе зава!

Но зав лишь грозно взревывает! Его живот так просто не пробьешь, его самого так просто не возьмешь! Одним рывком он выдергивает свой меч — летят во все стороны вывороченные паркетины — и чертя двуручником воздух, надвигается на декана: натуральный барон Пампа в Арканарских кабаках! Декан беспомощно пятится… но верная секретарша Леночка уже торопливо гремит ключами факультетского сейфа. В руки декану падает его верный клинок!

Сталь против стали, они сходятся на длинном столе совещаний — непримиримые враги, декан и завкафедрой. И почтенные стены факультета оглашает грозный перезвон их клинков! А Эля тем временем в секретарской приемной пьет с Леночкой кофе и радостно потирает руки под своим длинным черным плащом.

Но этим ее коварство не исчерпается, о нет! Когда один из противников падет, пятная кровью графики лекционных часов и неподписанные зачетки, Эля бестрепетной рукой подаст победителю стакан компота из столовой. И напрасно секретарша Леночка станет кричать «Не пей вина, Гертруда!..»* — ни одну Гертруду такие крики еще не спасли! Убийственный сухофрукт с косточкой уже плавает в стакане! Победитель хватается за горло — кхе, кхе, кхе! — и задыхаясь, валится на окровавленный труп своего павшего врага.

Эля зловеще хохочет, взметывая летящие полы плаща! Она знает, что в этот самый час наемные убийцы-«бравос», потрясая пышными плюмажами шляп, уже врываются к Грушину. И напрасно тот падает на колени и молит о пощаде. Они его по носу — р-раз! По заднице — два! Мордой об стол — три! И еще по всяким местам!

Короче, во сколько кровищи — и все за одну ее зарплату!..

Эля сдавленно хихикнула и застучала по клавиатуре.

Что Савчук убит, она писать не будет. Умер, и все. Правда, заказчиков могут проинформировать менты, ну а остальным знать незачем. Она мгновенно представила тягостное и чуть брезгливое недоумение на лицах савчуковских иностранных коллег и даже мысленно согласилась: смерть Савчука была непонятной и как бы даже… неприличной. Университет — не место для убийства. Профессора умирают от инфарктов, дома, в кругу любящих или не очень родственников, в больнице, в окружении беспомощных врачей и жадных санитарок, или уж на улице, на глазах у равнодушных прохожих. А убивать университетскую профессуру в стенах их же собственного академического учреждения настолько бессмысленно и лишено даже намека на выгоду, что Эля не удивлялась идее декана о маньяке. Иначе оставалось только предположить, что Савчук был не просто профессор, а еще и верховный дон всей городской мафии по совместительству. На полставки.

На светлом поле монитора вспыхивали черные строчки официальных фраз: «Мы убеждены, что руководствуясь составленным профессором Савчуком планом и программой экспериментов, сумеем воплотить в жизнь его идеи…». Фигня, на самом-то деле. Кто бы ни стал новым научным руководителем, никаких идей они, конечно, воплотить не смогут. Чтоб были идеи, нужны савчуковские мозги, замечавшие закономерности там, где другие видели всего лишь случайности или не видели вообще ничего. А теперь, когда эти гениальные мозги разлетелись по лаборатории…

Эля обхватила голову руками. Черт, что-то ее на чернуху понесло. Еще бы пошутила на тему, как шеф в последний раз пораскинул мозгами. Он был ее учителем пять лет студенчества, он взял ее в аспирантуру, он пробивал ей командировки и отправлял ее на загранконференции. А когда беды одна за другой стали сыпаться на ее голову — Савчук искал ей подработки, и помогал хоронить маму, и забирал Яську к себе, когда Эля хоронила деда… Она почувствовала, что сейчас снова заревет, как утром в курилке, и с силой сжала губы. Не сметь! Не скулить! Лучше уж самый черный, циничный юмор, чем позволить себе раскиснуть!

Эля почти силой заставила себя вернуться к компьютеру. Так о чем это она? Ага, убеждаем заказчиков, что и без Савчука все сделаем. Кое-что сделаем, конечно. Эксперименты проведем, тупо так, по плану. Отчет составим — открытия не будет, но обвинить в растрате выделенных средств заказчик тоже не сможет. Кроме… Кроме, пожалуй, последнего, американского гранта. Вот как работать по нему Эля не имела ни малейшего представления.

Пальцы неподвижно замерли на клавиатуре. На экране горел незаконченный текст письма, но Эля слепо глядела сквозь него.

С этим последним, американским грантом все с самого начала было странно. Она отлично понимала, что посторонний глаз, да что там посторонний — те же Грушин с Макаровым, давно работавшие с шефом, писавшие у него диссертации — и они бы ничего не заметили. Но Эля была единственной, кто вместе с Савчуков каждый грант вела от начала и до конца. И для нее последний проект шефа был, мягко говоря… непонятен.

Идеи у шефа всегда были разными, но сами предложения строились по четко отлаженной схеме: гипотеза, программы экспериментов, список необходимого оборудования. Шеф был страшный педант и считал все: от аренды лабораторий ракетного завода до последней пачки бумаги. Командировки, участие в конференциях, закупка литературы — и какой именно, публикация материалов, и обязательно — список участников. Шеф всегда рассчитывал так, чтобы каждый выполненный проект стал для его сотрудников продвижением в карьере. На уже закончившемся гранте с англичанами Эля защитила свою кандидатскую диссертацию. На немецком проекте Грушин, тварь неблагодарная, сейчас делал докторскую, а на заказанных канадцами портативных «глушилках» мобильной связи должна была вырасти докторская тишайшего, по уши погруженного в себя и свои исследования Петечки Макарова.

И только американский грант был… Эля прищелкнула пальцами, не зная, какое подобрать слово. Пустой, что ли… Только оболочка, но без содержания. Базовая идея совершенно неопределенная. Что значит — средства связи и передача информации? Понятно было бы, если бы шеф взялся за конкретный вопрос — скорость передачи сигнала, еще что-нибудь. Но вот так размыто? Эля говорила ему, что ни один фонд не согласится дать денег под столь расплывчатую тему, а шеф злился, и в конце концов рявкнул на нее: «С моей научной репутацией мне под что угодно денег дадут! Хоть под квантовую физику ассенизации отхожих мест домашних животных. Ты только проект напиши как положено!». Ей тогда показалось: Савчуку абсолютно все равно, что будет в том проекте. Как будто нужен он лишь на бумаге.

А может, так оно и было? Эля снова вскочила из-за компьютера и лихорадочно забегала по комнате. Почему она не подумала об этом раньше? Достаточно вспомнить запрос на покупку литературы — Савчук просто сунул в проект старый список книг из другого, давно отработанного гранта. Все эти книги у них давно были, Савчук и не собирался ничего покупать. И список оборудования — с ним шеф поступил точно так же! Значит, Савчук планировал потратить эти деньги на другое?

Проще всего предположить, что шеф решил денежки присвоить. Ага, раньше никогда не присваивал, а сейчас вдруг его прорвало. Это ж только Грушин твердит направо и налево, что не все, дескать, идет на исследования, кое что оседает в кармане Савчука. Видно, собственные мечты озвучивает. Но Эля-то точно знала, что, куда и сколько тратилось, до копейки. Именно она обычно составляла сметы, встречалась с бухгалтером, ездила в банк, получала деньги, расплачивалась…

Эля остановилась у окна. Обычно, но только не по американскому гранту. Финансовые дела этого странного проекта Савчук вел сам. Она не то что не составляла — даже не видела ни одной сметы, ни одного списка закупок. И еще радовалась, благодарна была Савчуку, думала, это он ее решил разгрузить из-за домашних проблем.

И вообще — кто из работавших над американским грантом знал хоть что-то, кроме самых общих положений? Грушину и Макарову шеф давал задания, разовые и на первый взгляд никак не связанные друг с другом. Оба ужасно злились: Макаров — потому что шефовы поручения отрывали его от собственных исследований, а Грушин как всегда считал себя обделенным — на постоянную ставку по американскому гранту Савчук зачислил только Элю. Но ведь и она лишь выполняла распоряжения шефа. Бегала по поручениям «подай-принеси-договорись», вела цикл экспериментов — в том же стиле, по разработанному шефом графику.

Что же получается? Савчук придумывает расплывчатый, неопределенный проект — только чтоб денег дали. И целый год на эти деньги на самом деле занимается — чем? Никому не известно, потому что занимается фактически в одиночку, используя своих сотрудников втемную. А потом его убивают, прямо в университете. И убийца — да, именно так! — убийца, стоя рядом с шефовым мертвым телом, окровавленным, с разнесенной вдребезги головой, спокойно и хладнокровно переставляет на шефов компьютер другой монитор и изымает все шефовы личные файлы. Убийцу не интересовала официальная информация, которую шеф передавал заказчикам. Похоже, его интересовало как раз то, что шеф не показывал никому.

Интересно, догадались ли менты снять отпечатки с задней панели компьютера. Хотя что толку… Столько народу за нее хваталось — начиная от самой Эли и кончая тем симпатичным милицейским мужиком в кожаной куртке.

Нет, все ерунда! Из ее рассуждений получалось, что шеф сперва придумал, а потом тщательно прятал нечто такое, ради чего его могли убить. Чушь! Тут иногда хочешь, чтоб на научное открытие внимание обратили, так ведь не заставишь. А уж убивать, чтобы с этим открытием ознакомиться… Это не из жизни, это из американского кино в стиле ретро. В реальности проще дождаться публикации.

Эля покачала головой. Ночь на дворе, письма так и не отосланы, а она детективным фантазиям предается.

Она щелкнула клавишей модема, вывела на экран список адресов и принялась рассылать извещения о смерти Савчука. Завтра утром — а канадцы и американцы прямо сегодня, ведь у них уже утро — ее электронные письма откроются на компьютерах адресатов. Их прочитают, ужаснутся — не искренне, и не притворно, а официально, как всегда ужасаются смерти делового партнера — отправят соболезнования, в каком-нибудь сборнике научных трудов фамилия Савчука над посмертно вышедшей статьей появится в траурной рамке. И на этом все. Его темы благополучно провалят другие, его работы начнут постепенно растворяться в общем море научной жизни. Немножко поговорят о «школе Савчука», а через пять лет не только имени его никто помнить не будет, но и сами открытия как будто перестанут существовать, «заваленные» более поздними, более продвинутыми исследованиями. Современная наука большая, сложная и безликая, как муравейник, никому нет дела до отдельного муравья.

Элин модем тихонько пискнул. Она удивленно поглядела на экран. Это что ей такое пришло? Она открыла письмо, на мониторе возник английский текст. Эля почувствовала, что у нее даже рот глупо приоткрылся от изумления.

Никаких обязательных приветствий или извинений. С лаконичностью воинского приказа текст требовал: «…немедленно сообщить подробные обстоятельства убийства профессора Савчука». И адрес — адрес того самого американского фонда, что предоставил Савчуку его последний, такой странный исследовательский грант.

Эля тупо уставилась в монитор. В Америке уже знают, что Савчука убили?

* «Гамлет»