Здрасти-пожалуйста, материализовалось! Эля растерянно поглядела на зажатую в кулаке трубку, на стиснувших ее с двух сторон декана и американца. Потом резко оттолкнулась пятками и надрывно скрежетнув ножками стула по полу, выехала из щели между деканом и американцем.
— Извините, — в ответ на мгновенно воцарившуюся за столом тишину пробормотала она, — Мне нужно… выйти.
— Куда это? — с пьяной бесцеремонностью вопросил Грушин, отрывая голову от плеча американца.
— Туповатый докторант пошел. — снова берясь за Грушина, прогудел завкафедрой, — Чтоб ты знал, парень, — со слоновьей игривостью сообщил зав, — Интересной женщине всегда есть куда выйти! Как и есть что показать, — и он вдруг подмигнул Эле, чуть не ввергнув ее в полный ступор.
— Кому надо выйти, пусть поднимет руку и спросит разрешения, — отрываясь от тарелки, наставительно проблеял Старый Пони.
Эля почувствовала себя полной идиоткой, считай что публично описавшейся на глазах у изумленной публики. От буравящих взглядов горели щеки. Тем более что и американец, воодушевленный помощью зава, с удвоенной энергией забился под напирающим на него Грушиным, похоже, намеренный сопровождать Элю в ее неожиданно триумфальном «выходе».
Но и Грушин не собирался сдаваться! Он вцепился в американца, надрывно вскрикивая:
— А ты куда собрался? Так вы все разбежитесь.
Декан кинулся на помощь заву — отдирать разгулявшегося докторанта. Эля, воспользовавшись суматохой, почти бегом рванула к выходу, впервые чувствуя к заразе-Грушину нечто вроде благодарности.
Широкий университетский холл встретил тяжелыми сумрачными тенями. Стук Элиных каблуков гулко отдавался в тишине, которую не мог разбить даже смутный гул оставшихся за дверями столовой поминок. Сквозь сгущающийся за толстым, во всю стену фасадным стеклом мрак белыми призраками неслись густые снежные хлопья. Настороженно пригнувшаяся серая тень промелькнула за снеговой завесой, крадучись приблизилась к стеклу. На мгновение распласталась по нему, глядя внутрь темного холла мрачными очами. Послышался тихий, зловещий скрежет, входная дверь медленно подалась в сторону и существо скользнуло в холл.
— В следующий раз еще маскхалат надень и по-пластунски приползи, — предложила Эля, насмешливо наблюдающая за проникновением существа в университет. Ну чисто барабашка!
— Ти-ихо! — сдавленно процедило существо, затравленно озираясь по сторонам, — Здесь никого нет?
— Никого, никого, — успокоила Эля, — Все очень заняты — заливают горечь расставания. Кстати, пойдем, помянешь.
— Да ты что! — существо отпрянуло, будто Эля брызнула на него святой водой, — Чтобы все узнали, что мы… Что я для Савчука… Что я и Савчук…
Ну да, на людях мы не показываемся, мы — савчуковский личный барабашка, тайное оружие в борьбе с университетским начальством.
— Чего тогда меня вытащила? — грубо спросила Эля, вспомнив вселенское позорище, сопровождавшее ее выход из-за стола.
— Жарко, — не отвечая на вопрос, пробормотало существо и еще разок конспиративно оглядевшись по сторонам, сдвинуло с головы серый шерстяной платок. В плотных сумерках белым пятном проступило женское лицо с мелкими остренькими чертами и щипанной сиротской челочкой надо лбом. Со своей стрижечкой почти под ноль и в намотанном поверх пальто пушистом платке женщина напоминала помесь политкаторжанки с мелкой нечистью. Домовенок Кузька после 10 лет строгого режима.
Эля покачала головой — ей совсем не было жарко, наоборот, где-то в глубинах организма затаился принесенный с кладбища противный озноб. Даже выпитая водка не смогла вытравить его окончательно.
На мгновение в холле вновь повисло молчание. Домовенок женского полу — Домовенка или Домовушка? — нерешительно посмыкала концы платка, пару раз вздохнула и наконец выдавила:
— Ты… Это… Еще на той неделе должна была со мной встретиться, забрать…
— Так Савчука же в тот день того… — столь же косноязычно, но понятно для обеих откликнулась Эля, — Не до того было.
— Позвонила б хоть, — пробормотала Домовушка и вновь тоскливо вздохнув, поинтересовалась, — А с этим чего? — и вытащив из-под мышки ярко-синюю папку с завязочками, сунула ее Эле под нос.
— Заберу, — коротко ответила Эля, потянувшись к папке.
Домовушка торопливо отскочила назад, для надежности спрятав папку за спину:
— А деньги?
Эля виновато развела руками:
— Ты же знаешь, без подписи руководителя я ничего не могу. Подожди, назначат нового, тогда можно будет и выплаты оформить.
Домовушка быстро, по сорочьи завертела головой:
— Нет, не эти! Другие…
— Какие еще другие?
Собеседница помолчала, словно набираясь храбрости, и наконец выпалила:
— Савчук мне так двести долларов обещал!
— Что? — Эля опешила. С бухгалтерией грантов никакие выплаты «так» были практически невозможны, а выкладывать на рабочие нужды из своего кармана… Шеф называл это «развращать работодателя». — Ничего не знаю — какие доллары?
— Ты — и не знаешь, — скептически прищурилась Домовушка, на всякий случай пятясь еще дальше, будто боясь, что Эля на нее кинется и отнимет заветную папку, — Кто тогда знает, Грушин ваш, что ли?
— Да не знаю я, кто знает, я-то точно впервые слышу!
Домовушка помахала перед лицом рукой, словно рассчитывала разогнать сгущающуюся тьму, и внимательно вгляделась в Элю:
— Что, правда, не знаешь? — упавшим голосом пробормотала она, — Вот дьявол! По сотне за баланс — который в фонд и который тот, другой… Настоящий.
— Что значит — настоящий? Слушай, — снова протягивая руку за папкой взмолилась Эля, — Дай сюда, так, на словах, я ничего не понимаю!
Домовушка снова принялась пятится, спиной вперед описав уже почти полный круг по холлу:
— Хитрая какая! Я, между прочим, рискую сильно, считай, подсудным делом занимаюсь, так еще и за бесплатно? Плати и забирай оба!
— Ага, щас! — вознегодовала Эля, — Из чего я тебе буду платить — из университетской полставки?
— Не мое дело! — отрезала собеседница.
— Черт с тобой, оставишь у себя, дай я только просмотрю, о чем речь! — согласилась Эля.
Но женщина лишь упрямо помотала головой:
— Если я не пойму, что там за балансы, вообще денег не получишь! — пригрозила Эля.
Домовушка на мгновение заколебалась, даже вынула папку из-за спины… Эля затаила дыхание. Но тут узкие губы под остреньким носиком решительно поджались и папка снова исчезла:
— Приносишь деньги — получаешь расчеты, — твердо объявила Домовушка, — Это по вашим грантам мой последний заработок, не такая я дура — его упускать.
— Гранты будут продолжаться, — попыталась удержать ее Эля.
— А я по ним больше работать не буду, — хмыкнула собеседница, — Ты ж знаешь наше начальство, оно насчет левых приработков психованное. Узнают — со свету сживут, а Савчука теперь нет, никто не заступится. — она решительно надвинула платок на голову, — Короче, если тебе эти бумажки надо, неси двести долларов. Только ж ты не вваливайся при всех — типа, на тебе баксы! — торопливо предостерегла она, — Потихонечку, аккуратно, табель там прихвати, будто ты его принесла…
— Ты мне в папку даже заглянуть не даешь, а я, значит, должна твою репутацию беречь, — обиделась Эля.
— Тогда вообще лучше не приходи, мне эта работа дорога — где еще я смогу в четыре заканчивать? — буркнула в ответ Домовушка и все также настороженно оглядывая все углы пустого холла, заторопилась к выходу.
— Подожди, — Эля бросилась ей вслед, отчаянно цокоча каблуками по плиткам пола, — По какому хоть гранту эти балансы? — спросила она, хотя в глубине души отлично знала, какой ответ сейчас получит.
— По какому-по какому… Передо мной-то хоть дурочку не валяй, — глухо пробухтела собеседница из-под прикрывающего рот платка, — По американскому, по какому ж еще. — она распахнула дверь и нырнула под завесу падающего снега, будто враз провалившись в густое варево из тьмы и белых хлопьев.
Эля бездумно глядела ей вслед. Обратно в столовую она сейчас не пойдет — не в состоянии. Ей надо хоть недолго побыть в тишине и спокойствии, подумать… Два баланса… Ее недавняя собеседница сделала Савчуку два баланса по американскому гранту. Как она сказала: «для фонда и другой…» Если рассуждать логически — один должен соответствовать официальным документам, а вот второй… Что во втором? Зачем он? Неужели зараза-Грушин в кои-то веки оказался прав и шеф накрутил с американским грантом?
— Что вы там с Савчуком крутили, а? — послышался сзади хоть и слегка запинающийся, но твердый голос.