Reasonable job — “For your eyes only”*
Дверь подъезда распахнулась, холодный танец снежной круговерти заклубился вокруг Эли. Она покрутила головой, вглядываясь в снежную завесу в поисках поджидающего ее мента.
Припаркованный у обочины темный форд пару раз нетерпеливо мигнул фарами. Водительская дверца распахнулась и поджидающий ее мент выглянул над крышей машины:
— Элина Александровна! — нетерпеливо позвал он, кутаясь в воротник куртки, — Идите скорее сюда, холодно!
Скользя подошвами сапог по слежавшемуся снегу, Эля побежала к распахнутой для нее дверце. Кучеряво живет милиция! Она нырнула в разогретый салон, дверца захлопнулась, отрезая злые порывы ветра, Элю охватило блаженное тепло. В салоне терпко пахло освежителем воздуха и нагретой кожей.
— Куда поедем, Элина Александровна? Вы какой ресторан предпочитаете?
— В это время суток… — ворчливо добавила Эля и пожала плечами. — Понятия не имею.
— Ночной клуб отпадает: шумно, а у нас с вами будет долгая беседа, — вслух принялся размышлять «кожаный», — В «Репортере» нынче молодежная тусовка — и опять таки шумно. А направимся-ка мы с вами, допустим, в «Апрель»… Вы как, Элина Александровна, ничего против «Апреля» не имеете?
— Потом будете год на черством хлебе перебиваться? — осведомилась Эля.
— Руководство платит, — небрежно бросил он, — Когда еще представиться возможность повыпендриваться перед красивой девушкой за казенный счет? — и он повернул ключ зажигания.
Ну «ковбоец», нашел красивую девушку — долго искал! Эля украдкой повернула ногу и оглядела стоптанные края толстых каблуков на своих сапогах. Вот уж куда ей не хотелось — так это в «Апрель». Вот уж где швейцары с официантами моментально просекут: и сколько лет ее английскому блейзеру, и сколько кило картошки влезает в ее так называемую дамскую сумочку. Ее вдруг охватила самая настоящая острая тоска по пивнушкам Кремса, куда они с однокурсниками могли запросто закатиться после семинаров. По венским кофейням, от которых плыл восхитительно свежий запах только что смолотого кофе, и где в витринах красовались крохотные, невероятные как на вид, так и на вкус пирожные. По Рождеству, когда они дружно отправились в Прагу, и сутки таскались по городу, перемежая пиво — кнедликами, а кнедлики — колбасками. По солнечным майским воскресеньям, когда они одалживали старый раздолбанный фиат у Элиной домохозяйки и ехали через границу — в Венгрию — пить молодое вино. И ведь она не считала тогда себя богатой, но все было доступно, на все хватало денег, и она могла вломиться в самый роскошный ночной клуб в затрепанных кроссовках и прожженном в лаборатории комбинезоне — и все, в том числе она сама, принимали это как должное. Куда делась та невозмутимая уверенность в себе и в мире? Теперь при упоминании дорогого ресторана она переполошилась, словно престарелая тургеневская барышня с филологического факультета. Стыдно.
Форд подкатил к дверям с неброской вывеской и мягко ткнулся в бордюр стоянки. Эля взялась за ручку дверцы:
— Вы от меня убегаете, Элина Александровна?
Эля обернулась, недоуменно глядя на него.
— Если нет, погодите секунду, я вам дверцу открою, — невозмутимо сообщил «кожаный», выбираясь из-за руля.
Эля почувствовала как горячеют у нее щеки. Забыла, все забыла, разучилась! В солидном форде, при симпатичном кавалере, у входа в дорогой ресторан рванула наружу, точно из забитой под завязку маршрутки на перекрестке прыгать собралась.
Дверца приоткрылась:
— Прошу, Элина Александровна!
— Только давайте так …Александр, — опираясь на протянутую руку, решительно объявила она, — Или вы меня зовите Элиной, или уж давайте и я вас буду по отчеству.
С преувеличенной серьезностью он задумался:
— Нет уж, лучше я буду вас Элиной звать, а то с этими взаимными отчествами у нас какой-то бизнес-ланч получится.
— Хотя на самом деле у нас обыкновенный допрос, — закончила она, проходя в распахнутую швейцаром дверь.
Александр сбросил свою куртку на руки солидному, словно лорд, гардеробщику и взялся за Элину шубу:
— Да-а, — после долгой паузы протянул он, — На бизнес-ланч это мало похоже, да и на допрос тоже. Скорее на встречу однополчан 3-го батальона Уэссекского полка…
Эля обернулась, поглядела на него и злые слезы снова заклубились у самых глаз. Нет, ну это действительно черт знает что! На нем был блейзер. Классический темно-синий клубный пиджак с золотыми пуговицами, такой элегантный в своем сходстве с военной формой. Только вместо потертой черной юбки — безупречные серые брюки.
Кошмар! Ужас! Господи, ну почему она не одела платье? Эля нервно усмехнулась. Ее единственное вечернее — да вообще ее единственное платье! — пошитое еще к университетскому выпускному, лежало на верхней полке шкафа, в ожидании пока Эля «подхуднет» до него раздавшуюся после родов талию.
А этот еще и улыбается, «ковбоец» фигов! Кто ж знал, что вместо положенной клетчатой рубахи он вдруг вырядится в блейзер! Как он посмел? Впрочем, что кроме пакостей ожидать от мента, да еще и Александра!
— Ну ничего, — бодро сообщил Александр, — Предлагаю делать вид, что мы извращенцы.
— При нашей с вами половой принадлежности это будет затруднительно, — фыркнула Эля. Больше всего ей хотелось выскочить за двери — и ходу, но чертов «ковбоец» уже отдал ее шубу, и та исчезла в недрах гардероба.
Фрачный черно-белый метрдотель повел их к столику. Вот все-таки прелесть очень дорогого ресторана — зал заполнен едва ли на четверть. Но даже те немногие, кто сидел за столиками, не преминули с любопытством поглядеть вслед паре, затянутой в одинаковые, вроде бы форменные пиджаки. Настроение у Эли испортилось окончательно.
Она плюхнулась на подставленный стул:
— Давайте не задерживать движение, у меня дом ребенок на прабабушку брошенный. Вы собирались очередные вопросы задавать — спрашивайте по-быстрому и разбежимся.
— Спрашиваю, — с готовностью отозвался он, — Что вы будете пить?
— Решайте сами, я ж не знаю какой там у вашего руководства режим экономии, — как она и ожидала, брошенный ребенок не вызвал у него никакой реакции.
— Если мы будем следовать их режиму, придется обойтись водой из-под крана, — ухмыльнулся он, — А вы ведь неплохо разбираетесь в вине, не так ли, Элина? И любите хороший коньяк.
— Это тоже вопрос? — механически перелистывая меню, Эля мрачно поглядела на него исподлобья.
— Скорее утверждение.
Ну да, а спросит он сейчас, почему после Кремса она вернулась домой. Вместо того, чтобы выйти замуж за своего австрийского дружка, сына венгерских виноделов, того самого, что научил ее разбираться в вине. Но он спросил совсем другое.
— Ваш муж пишет вам из Америки?
— Бывший муж, — поправила она его, — Скажите, а какое собственно милиции дело до моих вкусов в мужчинах и спиртном? Только не говорите мне, что вопросы здесь задаете вы, а не то…
— Что вы сделаете? — не издевательски, а скорее с искренним любопытством поинтересовался он.
— Я… Я вас укушу!
— Надо же, как эротично! — восхитился он, — Двое в полувоенной форме кусаются за столиком дорогого ресторана… Боюсь, после такого прийти сюда еще раз мы уже не сможем. Позвольте мне предложить вместо себя этот великолепный карбонат — здесь отлично готовят мясо.
— Вы хотите прийти сюда еще? Ваше начальство готово разориться на второй допрос в ресторане? — пробормотала Эля, глядя в водруженную перед ней тарелку, где действительно раскинулся эстетичный, прямо таки красивый шмат мяса. Ответ поваров убежденным вегетарианцам — вряд ли корова, которой он был при жизни, была столь же исключительно хороша.
— Честно говоря… — азартно всаживая вилку в свой кусок, ответил Александр, — …они рассчитывают, что все необходимое я выясню сегодня. Зачем Савчук снимал секретность с разработок ракетного завода по торсионным полям?
Элин серебряный ножик завяз в мясных волокнах. Она подняла голову, изумленно уставившись Александру в лицо:
— Он снимал секретность с торсионных полей? Зачем?
— Я первый спросил, — быстро ответил «ковбоец» (все равно «ковбоец», хоть три блейзера на него одень!).
Эля отложила нож и откинувшись на спинку стула, подозрительно прищурилась, разглядывая его:
— А откуда милиция вообще знает о снятии секретности? Смежное ведомство информацией поделилось? Или вы и есть… — она разглядывала его, словно впервые увидела, — …смежное ведомство?
Она хихикнула. Вот теперь все становилась на свои места. Как же она раньше не догадалась, у него же, считай, на лбу написано, крупными буквами.
— Вы ведь тоже не мент, верно? То есть, не милиционер… Вы из Службы Безопасности? — спросила она. — Значит, это ваши коллеги ракетный завод трясут, как грушу?
Он настороженно зыркнул на нее поверх наколотого на вилку куска карбоната. Она беспечно улыбнулась в ответ:
— А налейте-ка вы мне вина, Александр!
Все также настороженно поглядывая, он отложил вилку и взялся за бутылку.
— Отличное вино, — с энтузиазмом сообщила она, отпивая глоток, — Давно такого не пила, — и она принялась за мясо.
Дурачок, он думал, его работа в СБУ ее напугает! А она, наоборот, успокоилась. Десятилетиями, поколение за поколением, такие, как он, всегда были рядом с такими, как она. Они не лезли на глаза, теряясь где-то позади работающих приборов и заполняющих секретные лаборатории клубов табачного дыма. Но всегда крутились поблизости. И пусть нет уже тех лабораторий, а их обитатели разлетелись по всему миру, давно перестав быть невыездными, и действия всех подписок о неразглашении закончилось, а бывшее КГБ распалось на многочисленные ФСБ, СБУ и прочее, но почти генетической, еще с физматовского студенчества заложенной памятью, она знала подобных ему — и не боялась. Нет, она помнила, как ломались жизни и судьбы под шаловливыми лапками людей из его ведомства, и как ученые поталантливее ее становились просто разменной фишкой в игре пресловутой «конторы» с зарубежными коллегами. Но бояться его она все равно не могла. Так не бояться громыхающего цепями фамильного привидения — страшное, конечно, но свое ведь: родное, привычное. Настоящий мент, при «обезьяннике» и праве задержать «до выяснения» вызывал у нее больший ужас, чем все игры контрразведки.
* Соответствующая работа — «Совершенно секретно»