Готова на все (СИ)

Глава 4

Reasonable job[1]

Оскальзываясь на слежавшемся снеговом насте, Эля скатилась к проспекту и действительно успела отчаянным усилием ввинтиться в набитый троллейбус. Даже удалось забиться в уголок возле двери, где Элю почти не толкали. Троллейбус тронулся, плавно покачиваясь. Если проскочит раньше утренней пробки, Эля еще до занятий закончит и распечатает шефов регламент. Тогда шеф отпустит ее пораньше, она заберет Яся из садика и успеет перекусить до занятий с учениками. А, черт, она же еще с бухгалтером договорилась пересечься… Тем более надо торопиться. Эля снова нетерпеливо покосилась на часы.

— Куда вы лезете, дайте выйти! — послышался визгливый женский голос.

Эля тут же успокоилась — значит, точно успевает. Поперек людского потока в троллейбуса тяжело заскакивал Старый Пони. Как всегда, минута в минут, и как всегда, ничего не видя вокруг себя, профессор Понин утвердился на ступеньке у раздвижных дверей.

Троллейбус подкатил к следующей остановке. Старый Пони вытянул складчатую ящериную шею, высунул голову из дверей троллейбуса и придирчиво оглядел остановку. Отрицательно помотал желто-прозрачными, нетопыриными ушами — не подходит! — и по черепашьи втянул голову обратно.

— Во придурок! — охнул кто-то.

Растолкав толпу, за спиной у старика нарисовалась юная девица со смутно знакомым личиком.

— Извините, профессор. До университета еще три остановки. Я скажу, когда выходить!

Эля усмехнулась с равнодушным сочувствием — наивное доброе дитя, первый курс, наверное.

— Профессор, вы слышите? — настырная барышня потеребила неподвижного Понина за плечо.

Голова на тощей шее развернулась и шуршащий, будто на заезженной пластинке голос прошелестел:

— Контрольные — лаборанту, отработки — к ассистенту, пересдачи — с разрешения декана, опоздавших в аудиторию не допускаю, — Пронин так же замедленно развернулся обратно и снова высунулся в дверь — обзирать следующую остановку.

Троллейбус подкатил к высокому стеклянному зданию университета. Эля подождала за спиной у Понина, пока тот опознает остановку и тяжело сползет со ступеньки, обогнула профессора по широкой дуге — не дай бог, привяжется с разговорами, тогда она точно ничего не успеет. Нырнула в стеклянную дверь. Привычно порадовавшись, что работает на пятом, а не на двенадцатом этаже, затопала наверх мимо как всегда выключенных лифтов.

— Элина Александровна!

Эля внутренне вздохнула. Встреча с деканом в начале рабочего дня — не к добру. Впрочем, в середине и в конце — тоже.

— Как праздники провели? — улыбаясь сладковатой, как запах подгнившей мертвечины, улыбкой, поинтересовался декан.

— Исключительно, — пробормотала Эля, вспоминая затяжной новогодний кошмар. Даже если все минется, и пройдет время — она никогда больше не сможет любить Новый год.

— Рад за вас. Научно-исследовательская часть спрашивает акт внедрения по вашей лаборатории…

— Я им еще в прошлом году… и даже в прошлом веке отдала!

Он на мгновение задумался, оправляя лацканы мышастого костюмчика. Потом до него наконец дошло, что прошлый век был всего неделю назад, и он пару раз сухо хихикнул, словно кашлянул:

— Кха-кха. Смешно. Сходите к ним и разберитесь. Ректор определенно собирается принимать жесткие меры к тем, кто опаздывает с документацией.

Ученым можешь ты не быть, но вот отчет подать обязан. Если НИЧ акты с концами посеяло — мамочки, внедрение КБ ракетного завода делало! Это опять за подписями туда телепаться! Ненавижу!

— В субботу нужны ассистенты на предварительные тестирования. Элина Александровна, вы ведь еще ни разу не участвовали?

— Олег Игоревич, у меня ребенок, — быстро парировала Элина.

— У всех дети. — отрезал декан, походя кивая пробегающему мимо озабоченному молодому преподавателю.

Эля кивнула тоже и сдерживая злость — последнее время ей только и приходится, что сдерживать негативные эмоции, скоро в буддистские монахини податься сможет! — ответила:

— Не у всех детям по пять лет. Ясь не может быть один, а садики в субботу не работают.

— У вас бабушка есть!

— Моя мама полтора года как умерла, — сухо отрезала Эля. — Так что бабушки нет.

Есть, правда, Элина собственная бабушка, Яське приходящаяся прабабушкой, но еще есть две группы слушателей на коммерческих курсах — как раз по субботам. Но вот о них декану знать нельзя ни в коем случае.

— Элина Александровна, университет не только научное, но и воспитательное учреждения, и тот факт, что ваша лаборатория работает сразу по трем зарубежным исследовательским грантам, не позволяют ей уклоняться от контактов с абитурой. Последнее время вы совсем исключили себе из общеуниверситетской жизни. Это крайне нездоровая тенденция.

— Мне так и передать Валерию Васильевичу? — невинно поинтересовалась Эля.

Декан поглядел на нее долгим взглядом и после продолжительно молчания выдал:

— Я с ним сам на эту тему поговорю. — и неся себя с чиновничьей солидностью, двинулся вглубь коридора.

Минуту Эля глядела ему вслед, борясь с почти непреодолимым желанием показать язык в академичную деканскую спину. Ничего подобного ты шефу говорить не станешь. Профессор Савчук, лауреат, заслуженный деятель и другое с прочим, товарищ обидчивый — только намекни ему, что, дескать, плохо работает ваша лаборатория, глядишь, а тебя уже на очередную организованную Савчуком конференцию не пригласили. Статью в совместный с англичанами сборник не взяли, с привезенным Савчуком из Штатов лектором не познакомили. Позорище, однако, выйдет — декан окажется исключенным из научной жизни собственного факультета. А может и на денежки пролететь — на те самые четверть ставки, которые шеф честно выделяет факультетскому начальству из каждого вырванного у богатых «западников» исследовательского гранта. Декан уже небось и сам пожалел, что поддался раздражению, и позволил себе критиковать Савчука «великого и могучего». Теперь трястись будет, как бы Эля шефу не настучала. А она настучит, всенепременно. Правила игры такие — она человек Савчука, а тот должен быть в курсе, какие мнения бытуют в узких деканских массах.

Эля торопливо свернула из холла в полутемный коридор, вытряхнула из портфеля тяжеленную металлическую тубу с ключами, собираясь отпереть лабораторию. И остановилась, только сейчас сообразив, что на бронированной двери уже нет обычной сургучной печати, да и лампочка сигнализации не горит. Вторая пара ключей только у шефа — выходит, Савчук вернулся из Киева? И прямо с поезда поперся на работу? С чего такой трудовой энтузиазм?

Эля перехватила портфель подмышку и обеими руками взялась за длинные дверные ручки. Капитально все-таки пьян был университетский слесарь, когда врезал эти защелки — если ручки поворачивать вниз, они лишь злорадно брякали. Чтоб открыть дверь, их следовало задирать круто вверх, обязательно обе одновременно. Шеф хотел переделать, а потом плюнул. Университетский слесарь — не декан, ему на шефовы международные гранты плевать, фиг он тебе будет что-то переделывать. Но главное, дикие дверные защелки служили идеальным индикатором «свой-чужой». Все «лабораторские» знали, как ими пользоваться, а если снаружи на ручки начинали с лязгом нажимать — то вместе, то попеременно — значит, за дверью топчется очередной жаждущий пересдачи студент, и можно еще подумать, впускать его, или пусть гуляет дальше.

В холле послышались длинные шаркающие шаги. Старый Пони доковылял до этажа, надо убираться поскорее. Эля единым плавным движением потянула ручки вверх, защелки бесшумно втянулись, и дверь тихо отворилась. Эля торопливо юркнула в щель и также неслышно прикрыла дверь за собой.

В лаборатории пованивало горелым пластиком. Нога Эли поехала на чем-то скользком. Эля посмотрела вниз. Раздавленный каблуком ее зимнего сапога, к полу прилип комок неприятно студенистой, серо-красной массы. С улицы, что ли, затащила? Эля брезгливо отерла каблук о порожек. Под ногой у нее хрустнуло стекло.

Она увидела комок такой же красно-серой студенистой массы на клавиатуре ее собственного компьютера. Комок чуть заметно колебался, непрерывно подрагивая, как дрожит желе.

Рядом, у стола с навороченным «Apple», традиционно считавшимся личным компьютером начальника лаборатории, была словно зона вне видимости. Эля все всматривалась, всматривалась туда и все ей казалось, что она ничего не видит.

— Валерий Васильевич! — жалобным шепотом позвала она, — Вы тут? — и сделала крохотный, неуверенный шажок вперед.

И тогда слепое пятно у компьютера исчезло, мгновенно наполнившись четкими, даже слишком четкими очертаниями.

Шеф сидел, грузно обвиснув в низком вертящемся кресле и распластав пальцы по клавиатуре. Можно было подумать, что он спит, если бы не маленькая дырочка с каемкой запекшейся крови в коротко стриженном затылке. И еще то, что у него не было лица. Густой массой припеченных на огне крови и мозгов оно лежало внутри горелых пластиковых недр словно взрывом развороченного монитора.

Сдерживая почти неодолимый позыв к рвоте, Эля крепко, до удушья, прижала ладонь к губам. Начала задыхаться, вспомнила, что дышать можно и носом, и тут же оторвала руку ото рта, запустив ее в недра портфеля. Мобилка никак не желала находиться, прячась под коробками дисков и папками с документами, но подойти к стоящему у локтя мертвеца городскому телефону Эля не могла.

[1] Соответствующая работа. В англоязычной культуре лучшей из возможных работ считается «reasonable» — та, что отвечает способностям и оплачивается соответствующей зарплатой. Если у человека «sweet home» и «reasonable job» — то это счастливый человек.