Готова на все (СИ)

Глава 23

Sweet home again*

— Не могу сказать, что он полон энтузиазма, но кажется, готов поговорить насчет раздела. Определенно — готов! — Светлана Петровна воинственно стиснула губы и лицо ее стало лицом скромной, даже застенчивой триумфаторши. Казалось, неукротимое довольство собой сочится изо всех пор морщинистого лица, стекает по подбородку и звучно капает в чашку с остывшим кофе.

Зато бабушка выглядела совершенно раздавленной. Остановившимся взглядом она смотрела прямо перед собой и тихо бормотала:

— Я, мать, его уговорить не могла, дочь он не слушал, а…

Эля торопливо ткнула ее кулаком в бок, пока бабушка не наговорила лишнего.

— Не пинай старушку, — тихонько буркнула ей Светлана Петровна и возвысила голос, — Хотя… — она поглядела на бабушку чуть виновато и торжества на ее лице стало меньше, — Если вы действительно хотите добиться раздела квартиры, вам потребуется вся ваша выдержка. Честно скажу — похоже, он не ожидал, что старая вешалка я, вот так внаглую влезу в ваш квартирный вопрос. По-моему, теперь он собирается как следует повыпендриваться, вдруг вам надоест, и вы сами откажетесь от продажи, — она недоуменно пожала плечами, — Убейте меня, так и не добилась, зачем ему это надо.

При этих ее словах бабушкины глаза вдруг полыхнули безумным, фанатическим блеском:

— А если он… Если он просто хочет нас удержать? — она вскочила и заметалась по комнате. Стаканы в шкафу тонко зазвенели в такт ее быстрым грузным шагам. — Не мог он вот так отречься от матери, дочери, внука! Это все она его заставляет, а сам он в глубине души…

— Ну очень-очень глубоко, — с тягостной безнадежностью пробормотала Эля.

Бабушка замерла посреди комнаты. Прижав руки к сердцу, она лихорадочными, полными мучительного вопроса глазами поглядела на Элю, потом на Светлану Петровну.

Воцарилась долгая пауза. Бабушка все смотрела и смотрела в их одинаково мрачно-иронические лица и надежда медленно уходила из ее глаз:

— Вы же не знаете его так, как я! — словно надеясь уговорить их, пробормотала бабушка, — Он всегда был очень самолюбивым мальчиком!

— Насчет любви это ты верно подметила, — не удержалась Эля и тут уже сама получила кулаком в бок от Светланы Петровны.

Еще помолчали. Бабушка быстрым, каким-то вороватым движением отерла ладонью глаза:

— Когда мой сын хочет поговорить о разделе? — звонким от напряжения голосом спросила она.

— Лучше сразу, пока я здесь, и у него нет возможности передумать. — отозвалась Светлана Петровна, — Если, конечно, вы в состоянии это выдержать.

— Я выдержала, когда его рожала, я выдержала, когда он в детстве болел, я выдержала, когда он делал карьеру и надо было помогать… Выдержу и сейчас, когда должна выпрашивать у него крохотную часть квартиры, которую он получил от меня! — горделиво сообщила бабушка и тут же лихорадочно ухватила Элю за запястье, — Ты пойдешь со мной?

Светлана Петровна болезненно поморщилась:

— Мне показалось, что против Эли он особенно дурно настроен. — ее глаза задержались на бабушкиных опухших пальцах, крепко, до боли, сомкнутых на Элином запястье и она осеклась, — Больших творческих успехов достиг мужик в деле построения семейного счастья… А, черт с ним, если договоримся, все равно ему с Элькой встречаться, так лучше при мне!

Они все трое решительно направились к отцовским дверям. И только бабушкины пальцы, судорожно перехватывающие Элино запястье, выдавали, чего ей этот поход стоил.

Отец стоял перед большим коридорным зеркалом и охорашивал «внутренний заем». Его ладони с чуть отогнутыми пальцами с такой бережностью оглаживали зализанные поперек лысины жидкие пряди, словно касались музейной вазы эпохи Мин. Не убирая ладоней, отец медленно повернул голову, одним взглядом окидывая замерших в проеме женщин. Его глаза ровно на мгновение остановились на Эле, и тут же губы повело вбок брезгливой гримасой.

Эля почувствовала, что в темных коридорах, полных вооруженными неизвестными, было не так жутко, как здесь, на пороге дома, в котором она выросла. Там по крайней мере можно, да и нужно было убегать. Здесь приходилось делать шаг вперед, навстречу оловянному взгляду отца, навстречу его новой жене, по-хозяйски расположившейся в бывшей маминой спальне. На секунду ей показалось, что отец собирается выставить ее вон — и она тут же испытала острое, ни с чем не сравнимое облегчение. Пусть он скажет хоть одно слово, и она рванет назад, и даже стыд перед бабушкой ее не остановит. Бабушка не одна, с ней, вон, Светлана Петровна, пусть боевитые старушки как-нибудь сами.

Отец поглядел Эле точно в середину лба, покосился на Светлану Петровну. Взгляд его стал отсутствующим, будто никакой Эли и не было, так, одна пустота. Он повернулся к бабушке, и демонстративно глядя только и исключительно на нее, процедил:

— Вам, кажется, угодно… — он снова дернул уголком рта и презрительно выдавил, — Поделиться?

— Ты теперь обращаешься ко мне на «вы»? — холодно поинтересовалась бабушка, выпрямляясь еще горделивее. Лишь рука ее на Элином запястье мелко-мелко задрожала.

— Я всегда обращаюсь на «вы» к чужим мне людям, — свысока сообщил отец, — Вы сами исключили себя из членов моей семьи. Променяли меня на этих… — он мазнул было взглядом по замершей Эле, но тут же спохватился и так и не соблаговолив показать, что вообще видит ее, отвернулся.

— Ты имеешь в виду свою дочь и внука? — потеряно, явно не веря тому, что слышит, пробормотала бабушка.

Отец поглядел на бабушку полным неизбывной укоризны взглядом. Так смотрят на вконец опустившихся, погрязших в уголовщине родственников — а ведь недавно были еще вполне приличными людьми!

— Ваша жажда имущества, — он в очередной раз скривился, — Заставила вас потерять всякий стыд, вы даже не постеснялись…

— Иметь стеснительную маму — это, конечно, преимущество почище любого имущества, — хмыкнула Светлана Петровна, — Но раз вы теперь чужие — так какая разница?

Отец едва заметно дернулся, явно больше всего на свете желая поставить ехидную профессоршу на место, но сдержался. «Тетя Света сама себе определяет «место для стояния», — одобрительно подумала Эля, — А непрошеным советчикам может и предложить сходить… во всякие неприятные места». Эля загрустила — почему она так не умеет?

— Отлично, — овладев собой, сообщил отец, — Желаете раздела — прошу, — взмахом ладони он пригласил бабушку в ее собственную комнату, и первый прошел в двери. Три женщины переглянулись, но деваться было некуда, и они покорно последовали за ним. Краем глаза Эля заметила как выглядывающая из бывшей маминой спальни некрасивая немолодая женщина неслышной тенью присоединилась к следующей за отцом процессии. Бабушка не замечала ее появление так же старательно, как отец «не видел» Эли.

— Ну что ж, — по-хозяйски обзирая бабушкину комнату со стареньким, 60-х годов двустворчатым шкафом, низкой тахтой и телевизором «Рубин» на тумбочке, объявил отец, — Это все, пожалуй, принадлежит вам. Кроме столика, его я привез из Чехии, — и он таким обвиняющим жестом ткнул в изящный раскладной столик с брошенной на нем катушкой ниток и очками в пластмассовой оправе, что стало ясно — столик был бабушкой злостно присвоен и теперь отец поймал старушку «на горячем».

Впрочем, бабушка была не в состоянии оценить таких сложных нюансов. В оцепенении она смотрела на своего сына:

— Саша, — тихо выдохнула она, — Ты привел меня сюда, чтобы делить со мной… мебель?

— А вы планировали поживиться? — презрительно обронил отец, — Не получится.

Бабушка пошатнулась и прислонилась к стене, поднося ладони к мучительно полыхающим щекам. Светлана Петровна старалась не глядеть на нее. Вместо этого она внимательно рассматривала отца и выражение лица у нее было как во время опыта в лаборатории, когда приборы выдавали очередной обескураживший и ни с чем не сообразный результат.

— Кастрюли тоже делить будем? Или мои лифчики? — дрогнувшим голосом спросила бабушка, — Вдруг пригодятся? — и покосилась на переминающуюся в дверях жену своего сына.

— Если вам угодно шутить, мы можем немедленно все прекратить, — резко бросил отец, — Но в таком случае я считаю всякие разговоры о продаже квартиры законченными и будьте любезны больше не направлять ко мне никаких… ходатаев.

Бабушка растерянно поглядела на Элю. Та быстро отвернулась. Она не может, не смеет заставлять бабушку пройти через такое. Но и сказать ей «пошли отсюда, пусть он подавится» у нее не хватило сил. Если отец не согласится на продажу квартиры — ни ей, ни Яське, ни самой бабушке не вырваться никогда!

Бабушка угрюмо опустила голову и уставилась в пол. Эля увидела как лицо отца вспыхнуло неприкрытым торжеством.

— Ну-с, надеюсь на вещи в спальне и моем кабинете вы претендовать не намерены, — хорошо поставленным лекторским голосом сообщил он и плотно притворил двери в обе комнаты, — Библиотеку я также оставляю за собой…

— Я собирала эти книги, еще когда ты был младенцем, — не поднимая головы, слабо пробормотала бабушка.

— Неважно. Книги для меня святое, — с абсолютной уверенности в своей правоте отмахнулся отец, — Теперь здесь, — глазом оценщика он осмотрел гостиную, — В этом шкафу, действительно, все ваше, — милостиво признал он, с явным сожалением оглядывая хрусталь и фарфор в серванте, — А вот гарнитур — имущество семьи и должен остаться здесь. — он кивнул на старинные, с гнутыми ножками диван и кресла.

— Гарнитур мне подарил дядя, когда уезжал в Израиль. Это единственное, что у меня от него осталось. Он принадлежит мне и останется у меня.

Будто не веря своим ушам, отец повернулся к бабушке и поглядел на нее сверху вниз. Она ответила ему таким взглядом, что Эля четко поняла — все. Лимит терпения и смирения иссяк. Обещанная бабушкина выдержка развеялась, как дым. Сейчас что-то будет. Эля вздохнула. Что ж, она так и предполагала. Подобные игрища — не для бабушкиного темперамента. Дурак отец и супружница его идиотка. Обуздывать они собрались неукротимую старушку. Еще одни «ковбойцы». Вот она вам сейчас как закусит удила…

Услужливое воображение нарисовало сцену из старого американского мультика: бабушка-конь, с неистовым ржанием встающая на дыбы, и отец, лысый пупсик в сползающем на нос сомбреро, ласточкой вылетает из седла…

— Хорошо, — с видом завоевателя, милостиво дозволяющего побежденному не включать в репарации любимую табуретку, разрешил отец, — Можете оставит себе. Но при одном условии! Эти вещи не достанутся… им, — и он посмотрел даже не на Элю, а как бы в Элину сторону, вроде и не видя ее, но в то же время ясно давая понять каким таким «им» не должна достаться антикварная мебель.

… и башкой об столб!

— Знаешь, я поняла, — вдруг задумчиво откликнулась бабушка, — Ты меня как живого человека уже не воспринимаешь.

… и еще копытами его, копытами! Подкованными.

— Ты просто делишь с моей внучкой мое наследство, и боишься как бы ей чего лишнего не досталось, — и она метнула взгляд на Элю.

— Я-то тут при чем? Я в этом не участвую, — на всякий случай быстро пробормотала Эля.

— Но ты будешь смеяться — я еще вполне живая, — и бабушка сняла руку с запястья Эли, — Никакого наследства нет. Есть моя собственность, которой я буду распоряжаться по своему усмотрению.

Лицо отца стало страшным и одновременно — детским. Как у разозленного мальчишки, который все пытается доказать что-то маме, а та его не слушает, не слушает, не слушает!

— Еще там в серванте вещи, которые моя нынешняя жена принесла! — срываясь на фальцет, выкрикнул он.

— Не волнуйся, я не перепутаю твоих жен, — небрежно обронила бабушка. Она подошла к серванту и брезгливо, двумя пальцами изъяла из сверкающего хрустального изобилия два стеклянных бокала и фарфорового уродца неопределенного вида. Водрузила их на стол, некоторое время смотрела на них, иронически приподняв брови, потом процедила сквозь зубы, — Приданное, — повернулась и вышла из квартиры в общий коридор.

Эля услышала как хлопнула дверь в ее большую комнату.

Нынешняя жена громко, демонстративно-обиженно ахнула и с усилием выкатила на поверхность глаз две мелкие слезинки.

Переговоры о разделе завершились.

* Милый дом еще раз