— Эксперты не могут работать в таких условиях!
— Можно подумать, ваши эксперты впервые покойника на месте преступления увидели!
— Но не сразу же в гробу! В цветах и с толпой провожающих, — «жеванный» мент яростно уставился на ввалившуюся в квартиру очередную компанию со стандартно-скорбными минами на лице. Прикрываясь траурными венками, словно щитами, визитеры метали жгуче-любопытные взгляды на царивший вокруг разгром и деловито суетящихся милицейских экспертов. Торжественно прошествовали мимо гроба, смущенно потоптались возле плачущей вдовы и с облегчением приткнув венок в угол, выбрались на лестницу — курить и выяснять потрясающие подробности. На площадке взвился азартный гул голосов, прорвалось чье-то восторженное: «Ну вы подумайте — просто ужас!» и тут же смущенно опало, голоса сбились на торопливое перешептывание — пришедшие раньше просвещали вновь прибывших.
«Жеванный» скривился в негодующей гримасе и обернулся к своему «кожаному» напарнику:
— Как вы могли это позволить! — злобно прошипел он, — Втащить гроб на место преступления!
«Кожаный» не обратил на эти слова ни малейшего внимания. Он вообще больше ни на кого не обращал внимания, полностью сосредоточившись на равнодушно-невозмутимом Бене Цви. Похоже, если американец сейчас запросится в туалет, ему придется и туда идти под конвоем.
Вместо «кожаного» откликнулась Эля:
— Ничего он не позволял — он сам и втащил! Интересно, а что было делать? До похорон еще четыре часа оставалось, мороз безумный, шофер сказал, что уезжает…
— Вот пусть и вез бы гроб обратно в морг, там бы перележал, пока мы работаем! — взвился «жеванный», — Похоронам не место на краже со взломом!
— Обратно? Замечательно придумано! Сперва сюда, потом обратно, потом снова сюда… А в психушку к вдове кто бы потом ездил? Вы?
— С вашим сумасшедшим делом я и сам окажусь в психушке, — безнадежно ответил «жеванный», нервно одергивая рукава мятого пиджака.
— Что вы так нервничаете? — примирительно ответила Эля, — Сейчас все соберутся, мы уедем, и гроб увезем. Тут только лаборантка наша, с кафедры, останется, полы за покойником замыть.
— Вы что, окончательно рехнулись? — в ответ на дикий вопль «жеванного» голоса на площадке настороженно примолкли, а в распахнутых дверях замелькали любопытные физиономии — никто не хотел пропустить продолжения так увлекательно начавшихся похорон. «Жеванный» понизил голос до страшного шепота, — Вы собираетесь мыть место преступления? Может, вы сообщница, а, Элина Александровна?
— Так ведь по обычаю, — растерянно пробубнила Эля. Действительно, как-то глупо получилось. — Ну хорошо, я попрошу лаборантку, она подождет, пока вы закончите.
— Никаких лаборанток! Немедленно! Сию же минуту! — прорычал «жеванный», — Собирайте всю свою развеселую свадьбу… тьфу, похороны… и проваливайте отсюда! Я даже вас сейчас допрашивать не буду! Я даже готов своими руками ваш гроб вниз стянуть…
— Это пока еще не мой гроб! — запротестовала Эля.
— Не надо своими руками, — за спиной у Элины появился улыбающийся Петечка Макаров, — Декан позвонил на военную кафедру, их зав своих техников прислал!
Гулко топоча подкованными сапогами, в квартиру ввалилась троица хмурых молодых мужиков в зимней военной форме, возглавляемая кряжистым пожилым полковником. В переполненной людьми прихожей мгновенно стало не повернуться. Полковник наскоро пошарил настороженно-ищущими очами, остановился на стоящих у стены ящиках поминальной водки, и взор его моментально просветлел, и одновременно налился алчным предвкушением.
— Если б только прислал, он же и сам приперся, — тоскливо пробормотала Эля.
— Такое количество водки он бы по любому не пропустил, а так хоть польза. — резонно заметил Макаров, — Можем ехать.
— Да? Ты уже все свои книжечки забрал? — едко протянула Эля, вспомнив его утреннюю выходку.
— Все-все, — с совершеннейшей невинной безмятежностью кивнул Макаров и благодарно улыбнулся, — Спасибо, что беспокоишься.
Ну что с ним будешь делать?
— Ладно, гони всех вниз, пусть садятся в автобус, — скомандовала она, направляясь к вдове.
— Мисс Элина! — окликнул ее отлепившийся от облюбованной стены американец, — Если миссис Савчук не возражает, я хотел бы к вам присоединиться.
— Я возражаю, — впервые подал голос до сих пор мрачно молчавший «кожаный», — Я бы предпочел, чтобы вы остались, мистер Цви.
— Не вижу в этом необходимости, — глядя на него с невозмутимым равнодушием ответствовал американец.
— У меня есть к вам ряд вопросов, — в голосе «кожаного» звучало то же холодное спокойствие, но желваки на скулах выдавали бушевавшее в нем бешенство.
— Буду рад ответить на них — как только появится свободная минута. А сейчас мой паспорт, пожалуйста.
«Кожаный» мгновение разглядывал протянутую к нему ладонь, словно примеривался, как бы половчее за нее тяпнуть, а потом без единого звука вложил в нее книжечку паспорта.
— Я непременно свяжусь с вами, мистер Цви, — холодно-вежливым тоном, в котором едва ощутимым, но тем не менее явственным фоном угадывалась угроза, сообщил «кожаный».
— Буду ждать, — коротко кивнул американец, и было ясно, что угрозу он засек и принял очень даже всерьез.
Они немножко побуравили друг друга взглядами. Сцена до боли напоминала старый добрый вестерн. Холеный брюнет-капиталист в костюме против лихого блондина-«ковбойца» в коже. Энцио Мариконе за кадром не играет, зато как в знаменитом вестрене с Клинтом Иствудом, имеется в наличии заезжий американец с гробиком на веревочке. Сейчас он его откроет, а там опять же как в кино: вместо покойного профессора — первая модель пулемета. И тра-та-та-та длинной очередью по подлым мексиканцам! Ну или по ментам. Да и по скорбящим коллегам тоже не мешало…
Эля с сожалением цыкнула зубом. Не, не пойдет. Вдову жалко. Мало того, что ограбили, так еще и дырки от пуль по всем стенам. Да и сама Эля на девушку в ковбойской шляпе и ажурных чулках, увы, не тянет. Она поглядела на «кожаного», на американца, словно отслеживала прыжки теннисного мячика. Они таки сумели ее удивить — оба и сразу. Как, однако, вырос образовательный уровень наших милицейских кадров — «кожаный» непринужденно трепался по-английски, да еще с ярко выраженным американским акцентом. А у американца, похоже, дипломатический паспорт — иначе фиг бы он с такой легкостью избавился от «кожаного». Интересно, это у них весь фонд имеет дипломатическую неприкосновенность или только «гробоносец» Бен?
Эля ухватила за рукав пытавшегося улизнуть во двор Макарова:
— Сажай американца в машину к декану.
— А вдруг декан против, — промямлил Петечка, которому явно не хотелось участвовать ни в каких организационных мероприятиях.
— Поверь мне, декан изначально «за», — успокоила его Элина, тут же злорадно представив, как возбужденный близостью к вожделенным деньгам декан пытается общаться с помощью пяти известных ему английских слов. — И поехали, поехали!
Она выскочила за дверь, напутствуемая раздумчиво-хищным взглядом «кожаного» и словами:
— Ждите повестку, Элина Александровна! — брошенными ей в спину «жеванным».
— Подпрыгиваю от нетерпения, — буркнула Эля себе под нос. Она почти скатилась по ступенькам, и заскочила в поперхивающий мотором автобус.
На кладбище хмурые парни с военной кафедры выгрузили гроб. Прибывшие неровным полукольцом окружили его, воцарилась короткая пауза… Декан и завкафедрой решительно шагнули в центр круга:
— Разрешите траурный митинг, посвященный… — в один голос начали они и одновременно осеклись, с возмущением поглядывая друг на друга.
Гулким драматическим шепотом Светлана Петровна сообщила:
— Мальчики решили, что они члены Политбюро — кто речь над начальственным трупом толкнет, тот и преемник.
Декан с завкафедрой одинаково зверскими взглядами уставились на нее, но старая профессорша лишь многозначительно ухмыльнулась в ответ, и они вдруг замялись, не решаясь начать по новой.
По толпе прокатилась волна, передний ряд раздался и к гробу воробьиным скачком выпрыгнул Грушин:
— Как старший среди учеников покойного профессора Савчука и его фактический заместитель… — звонким голосом прочирикал Грушин, — Объявляю траурный митинг открытым! — триумфально закончил он.
Декан и зав синхронно дернулись и дружно испепелили Грушина взглядами.
— Тьфу ты! — Эля зло сплюнула, резко повернулась на каблуках и полезла обратно в автобус. Ну не разражаться же ответной речью, насчет того, что покойный Савчук не только не считал Грушина своим «фактическим заместителем», но подумывал вообще выкинуть его из лаборатории?
— Как человек, принимавший участие во всех исследованиях покойного, я гарантирую! — с пафосом митингующего красного комиссара Грушин рубанул ладонью воздух, — Мы доведем работу до конца! — и он покосился на стоящего в первом ряду Бена Цви, проверяя впечатления от своей речи.
Эля скривилась. Все-таки Грушин не вполне нормальный — он не соображает: для не понимающего ни слова американца все эти словоизвержения просто бессмысленный шумовой фон. Эля еще раз поглядела на мистера Цви и ей вдруг стало невыносимо зябко, словно ледяной кладбищенский ветер нашел, наконец, дорогу под полы шубы. Американец глядел на Грушина цепким, оценивающим взглядом, будто покупатель на рынке, прикидывающий — этого горластого петуха в мешок да в суп, или другого себе присмотреть, понаваристее?
Словно почувствовав, что за ним наблюдают, американец коротко мазнул взглядом по стеклам автобуса и лицо его вновь приняло отстраненно-вежливое выражение ничего не понимающего иностранца. Эля откинулась на спинку сидения, обхватив себя за плечи и чувствуя, как ее бьет мелкая, противная, никак не унимающаяся дрожь. Замерзла, наверное. Да-да, очень, очень холодно.
Послышались удары молотка, стук смерзшихся в ледышки земляных комьев о крышку гроба. В автобус повалил народ. Мотор снова завелся, зафырчал, на сей раз повеселее, будто тоже предвкушал тепло и обильную выпивку, способную отогреть насквозь продрогшее тело.