Готова на все (СИ)

Глава 41

— Тетя, значит, сказала, — пробормотала Эля, разглядывая закутанную в теплую шубу няню, все также нелепо и неподвижно восседающую в снегу под стеной. — Говорливая тетя… — От дикой головокружительной ярости кровь прилила к заиндевевшим губам, снова заставляя отступить разом навалившийся холод, — А ну-ка, маленький, слезь с меня на минуточку, пожалуйста, — она ссадила Яську с колен, поднялась и проваливаясь в глубокий снег, неумолимо двинулась к няньке.

Та бросила на нее вызывающий взгляд — и тут же лицо ее изменилось, отразив самый настоящий ужас. Девчонка отчаянно заметалась в снегу, словно к ней шла не молодая женщина в заледеневшем свитере и джинсах, а сама смерть в саване и с косой.

Эля почувствовала, что пальцы ее скрючиваются, как когти. Ох она сейчас…

— Дамочка! — отчаянно завопил перепуганный мэтр, хватая Элю за плечи, — Прошу вас! Умоляю! У нас и так, похоже, горелый трупак прямо под стеной образовался, — он кивнул на черный дымный столб, вздымающийся над гребнем стены, — Если и на территории один будет, все посетители разбегутся! Меня хозяин со свету сживет, что не предотвратил!

— Пусти! — выдираясь из его хватки, орала Эле, разбрызгивая со щек горячие от ненависти слезы, — Она ребенка моего унесла! На смерть!

— Сударыня, пани, леди! Христом-богом прошу! — вопил метрдотель.

— Они ж евреи, — охнул сзади охранник.

— Ну и что? Ихний бог нашему Христу папа, все равно родственники! — огрызнулся мэтр.

— Папа! — еще больше разъярилась Эля, — Яська б так не пошел… Она его выманила! На папу! Тварь! — Эля рванулась, пытаясь дотянуться ногтями до лица девчонки.

Метр повис на ней, волочась по снегу:

— Ну хоть детей моих пожалейте, я тоже папа! Не убивайте вы ее тут! Лучше мы эту дуру сами убьем — за территорию вывезем и прикопаем, Аллахом клянусь!

Воспрянувшая было духом нянька Наташа на последних словах начальства испуганно пискнула и съежилась, будто надеялась зарыться в снег.

— «Якщо треба, я их сам вбью…» — останавливаясь, тихо прошептала Эля.

— Что? — словно глухой, переспросил мэтр, — Вы о чем? — и не дожидаясь ответа вызверился на переминающихся рядом охранников — Что стоите? Клиентка раздетая по снегу бегает! Давай сюда куртку!

Охранник торопливо принялся сдирать с себя зеленую тужурку.

Пахнущая табаком и потом куртка тяжело легла Эле на плечи. Только тогда Эля враз почувствовала как нечеловечески, до оледенения замерзла. Крупная дрожь дернула все тело и принялась методично трепать, заставляя дробно стучать зубами.

— Ох, господи боже мой! — словно наседка всплеснул руками мэтр и вытащил из-за отворота фрака мобилку, — Коньяк, пожалуйста и побыстрее. Очень быстро, — скомандовал он, — Какой столик? — он растерянно огляделся по сторонам, — К задней стене парка подносите. — он мгновение помолчал, слушая собеседника и вдруг заорал так, что снег посыпался с заснеженных ветвей, — Какое вам дело, что мы тут делаем! Ваше дело — свое дело делать! — он яростно захлопнул мобилку, — Воспитываешь персонал, воспитываешь, а они… Всюду они лезут, все им надо — кроме собственных служебных обязанностей. — и он полоснул няньку ненавидящим взглядом.

Над стеной снова показались две головы. На сей раз тяжело и медлительно, как два усталых старика (если, конечно, можно представить себе старичков, лазающих туда-сюда через здоровенную стену), Цви и его напарник в лапсердаке перевалились обратно в парк и побрели к Эле. При этом Цви оживленно жестикулировал и что-то очень серьезно выговаривал своему спутнику, словно занудный дядюшка, воспитывающий непутевого племянника. Тот в ответ лишь смущенно пожимал плечами да руками разводил. В правой у него был зажат здоровенный вороненый пистолет.

Они подошли ближе и Эля почувствовала, что от ствола тянет отчетливой пороховой гарью.

— Здр-раствуйте, — немилосердно картавя, сказал юноша в лапсердаке и неловко улыбнулся — точно как улыбался «наружник» службы безопасности, столкнувшись с Элей нос к носу, — Вы меня узнаете?

Эля коротко кивнула. На самом деле она узнала его сразу, еще когда круглая шляпа впервые замаячила над стеной. Но тогда ей было не до него.

— Вы за мной в кафе следили, — мрачно буркнула она.

— Видишь, она меня запомнила! — провозгласил юноша с той наивной гордостью, с какой вступающие в половую жизнь мальчишки встречают внимание красивых взрослых женщин.

Эля тактично промолчала — не объяснять же ему, что она запомнила не столько его самого, сколько пейсы и лапсердак.

— Только я не следил, — пояснил он, поглядывая на нее из-под очень темных, длинных и пушистых, совершенно девичьих ресниц, — Я пр-рисматривал. Человек не должен быть один. Даже хр-ристиане говорят, «плохо, если человек как остров», а они далеко не все дур-раки, хотя все — гои необр-резанные, — с искренней грустью вздохнул он.

Он сунул пистолет за отворот лапсердака и протянул Эле вымазанную в смазке ладонь:

— Исаак Гинзбур-рг, — крепко встряхивая Элину руку представился он, — Можно просто Миша.

— Почему Миша? — слегка опешила Эля, — Если вы Исаак?

Длинное худое лицо бедного еврейского мальчика из рассказов Шолом-Алейхема вспыхнуло смущением:

— Да это от пр-розвища. Меня др-рузья почему-то пр-розвали «Мишигене* отмор-розок», — глядя на нее бездонными, полными библейской печали очами, пояснил он, — Зачем они такое пр-ридумали — не знаю! — он опять развел руками, потом вдруг резко повернулся и зашагал прямо к няньке.

Присел перед ней на корточки, сдвинув шляпу на затылок:

— Ну что ж ты наделала, девочка? — ласковым увещевательным тоном сказал Миша, проникновенная глядя девушке в лицо.

— Она Ясю сказала, что его отец приехал! — возмущенная его доброжелательным отношением к мерзавке, выпалила Эля, — Как раз когда ребенок потихоньку забывать стал!

— Я совсем не забыл папу! — немедленно запротестовал Ясь, — Ты ж сама говорила: я должен всегда помнить о тех, кто меня любит!

— Вот именно! — фыркнула Эля и осеклась. После всего случившегося не хватало еще самой наговорить ребенку каких-нибудь травмирующих глупостей. Чтоб тебя там черти драли, Виктор, в твоей Америке!

— Видишь, сколько пр-роблем из-за тебя? — проворковал Миша, — Р-рассказывай, как то жар-ркое подговор-рило тебя р-ребенка укр-расть.

— Какое жаркое? — непослушными губами пролепетала девчонка.

— А котор-рое во-он там догор-рает, — Миша невозмутимо махнул в сторону стены, возвышающегося над ней дымного столба и пока еще далеких завываний пожарных машин.

— Не влепи ты ему пулю в бензобак, мы б его самого расспросили и уже сегодня вышли на организатора, — недовольно проворчал Цви.

— Азохен вэй! Что ж поделаешь, если у меня р-рефлексы! — в очередной раз сокрушенно развел руками Миша и печально вздохнул, — А тепер-рь, девочка, тебе отдуваться. Р-рассказывай…

— Ничего я вам рассказывать не буду! — юный Миша в его лапсердаке и пейсах не казался молоденькой няньке опасным и она начала приходить в себя, — Милицию вызывайте, с ними и буду разговаривать.

— Может и правда… — начала Эля. А что, сейчас она позвонит Александру, тот примчится вместе с «жеванным» и вытрясет из Наташи все, вплоть до пломб на зубах.

Но Миша уже протянул руку и нежным, изящным движением взял нянькину ладонь, словно собираясь повести ее в старинном менуэте.

— Вас тр-ренер на кар-рате захвату большого пальца учила? — с любопытством осведомился он у Яськи, — Показать, как это пр-равильно делается? — он быстрым движением прихватил Наташин большой палец и резко выгнул его назад. Девушка тонко, по заячьи закричала. Эля одним рывком развернула Яся к себе и прижала его мордаху к своему животу:

— Миша, что вы делаете! При ребенке! — возмущенно вскричала она.

— Ничего, пусть р-растет сильным, отважным евр-рейским мальчиком, — меланхолично сообщил он.

Эля зло поглядела на него — как-то ей такая отвага не очень нравилась. А Миша невозмутимо снова крутанул нянькин палец. Девчонка отчаянно забилась.

— Я ему сейчас еще щипцы из кухни принесу! — поймав ее молящий, полный слез взгляд, прикрикнул метрдотель, — Милицию ей вызови… Ты посмотри на нее!

— Я скажу, скажу… — судорожно всхлипывая, закричала Наташа, выдирая свой палец.

Миша чуть ослабил хватку…

— Если б он сказал, что хочет унести ребенка, разве б я согласилась? — сквозь всхлипы выдавила она.

— А кто тебя знает, — небрежно пожал плечами Миша.

— Я ничего плохого не хотела! Моя смена перед вашим приездом началась, я едва переодеться успела, вот пусть они подтвердят, — кивая на мэтра завопила нянька.

— Правильно, предыдущая смена у Эстер Марковны была, она бы такого безобразия никогда не допустила!

— Вы ж сами отказались бабе Эстер за две смены платить, сказали, что она уже старая! — неожиданно прогудел охранник.

— А ты если такой умный, глупости не повторяй! — взвизгнул мэтр, косясь на Мишу, словно опасался, что за неуважение к неизвестной Эстер Марковне тот и ему что-нибудь пооткручивает.

Но Миша глядел только на няньку:

— Этот, — она тоже кивнула на столб дыма, — Меня на улице, у самого входа поймал. Сказал, сейчас к нам в ресторан его жена с хахалем приедет. Квартиру отсудила, алименты отсудила, — девчонка глянула на Элю по-прежнему неодобрительно, — Сама с любовниками ребенка по ресторанам таскает, а ему с родным сыном даже видеться не дает. Попросил, чтобы я мальчика хоть на минутку в парк вывела.

— Ты и сопли распустила, дура жалостливая! — взорвался мэтр, — А он разве наш клиент, чтоб ты его жалела? Ты клиентов жалеть должна, идиотка!

— Я думаю, дело не только в жалости, — жестко ухмыльнулся Цви, — Спроси ее, Миша, сколько он ей заплатил?

— Сто долларов обещал, — заливаясь слезами, провыла нянька.

— Сто долларов! — снова вскинулся мэтр, — А ты помнишь, что 50 % твоих чаевых принадлежит ресторану? Мы за тебя налоги платим…

— Заткнись, мешаешь… — рассеяно обронил Миша и мэтр мгновенно замолк, словно ему рот кляпом запечатали.

— Кто он такой, этот человек? Как его зовут?

Нянька отчаянно затрясла головой:

— Я не знаю! Он мне не сказал!

Миша угрожающе взялся за ее палец:

— Не надо! Я честно не знаю! — прежде, чем он успел что-нибудь сделать, завопила она. — Клянусь!

Миша мгновение подумал:

— Все пр-равильно — зачем тебе его имя, когда сто долларов? — с грустью ветхозаветного пророка вздохнул он и отпустил палец.

— Скажи ей, если похитителя станут искать или о нем расспрашивать, — наклонившись к Мишиному уху велел Цви, — Пусть она позвонит… — он на мгновения задумался.

— Мне. Я быстр-ро пр-риеду, — сказал Миша, покопался в кармане лапсердака и вытащил оттуда визитную карточку. — Слышала? Задержишь любым способом и позвонишь вот по этому номеру.

— А если у меня не получиться? — настороженно спросило нянька, опасливо разглядывая карточку с длинным номером мобильного и лаконичной надписью «Миша» над ним.

— А если у тебя не получиться, — пообещал Миша, — Поедешь в Изр-раиль.

— Я? — недоверчиво-радостно вскинулась девчонка.

— Ты, ты… В качестве гуманитар-рной сексуальной помощи солдатам ливанской ар-рмии. Знаешь, как им тяжело без женской ласки с евр-реями воевать? — нежно погладив ее по щечке, сообщил Миша.

Глянув на мэтра через плечо, Цви властно распорядился:

— Не увольняйте ее пока. Посмотрим, вдруг кто явиться…

— Слышала, что уважаемые люди сказали? — за шиворот выдергивая девчонку из снега, гаркнул мэтр, — Может, думаешь, мы тебе еще и платить будем?

— Милицию так и не вызовем? — сквозь стук зубов выдавила Эля. С каждой секундой ей становилось все холоднее. Тужурка охранника не грела. Налипший на свитер снег растаял под ней и мокрая шерсть облепило тело ледяным компрессом.

— Ой, а коньячок, где же коньячок? — немедленно всполошился метрдотель, — Что они его там, в бочках выдерживают?

Среди деревьев появилась еще одна фигура в черном фраке под распахнутой телогрейкой и шапке-треухе поверх безупречной, волосок к волоску заглаженной прически. Проваливаясь в снег напяленными на форменные ботинки валенками, официант спешил к ним. Свернул с тропы, ухнул в свеженаметенный сугроб по пояс, но упорно двинулся вперед, проламывая снежные заносы топорщившейся на груди крахмальной манишкой. На вытянутой руке над головой он держал круглый блестящий поднос с пузатым бокалом, в котором аккуратно, на два пальца было налито коньяку. Сыплющийся снег падал в бокал, на тягучую янтарную жидкость, и облеплял лежащий рядом роскошный, играющий всеми красками лета персик.

— Вот, прошу вас! — срывая бокал с подноса и тыча его Эле в руки, залопотал мэтр, — Да залпом, залпом, по всем правилам потом пить будете, мы вам с собой бутылку дадим! И бог с ней, с милицией!

— Да, дорогая, насчет милиции мы потом подумаем, а сейчас тебе нужно домой, — быстро согласился Цви и потянулся за бумажником.

— Что вы, что вы, все за счет заведения, — замахал на него руками мэтр, — Мы так благодарны вам за понимание, мы, со своей стороны, все что угодно… Скорее, скорее, — заторопил он подчиненных, — Шубку для дамы! Пальто для господина! Наш фирменный торт для мальчика!

Цви выдернул Яську из снега, подхватил его на одну руку, уцепил Элю за локоть другой и торопливо зашагал к стоянке.

Словно во сне Эля видела как приветливо подмигивая фарами выруливает к ним васильковая машина, как мэтр хлопотливо укладывает в багажник какие-то корзинки с торчащими из них горлышками бутылок. Она почти не чувствовала, как крутка охранника на плечах сменилась ее собственной шубой, как усаживают ее на заднее сидение и Цви торопливо включает печку. Она ощущала только одно — крепко прижавшись к ней всем тельцем и обхватив ее руками за шею у нее на коленях сидит Яська.

* Сумасшедший (идиш)

Конец первой книги.