Готова на все (СИ)

Глава 37

Reasonable job — “For your eyes only” number *

— Ясь, ради бога, поторопись, меня ученики ждут! — нетерпеливо притопывая, Эля наблюдала как пыхтящий от натуги Ясь пытается натянуть закрученный в жгут носок на выставленную кочергой ногу.

— И я тебя очень прошу, — Эля намотала ему вокруг талии пояс от кимоно, — Никакого баловства на тренировке! Баловаться можно и дома.

— Ты и дома баловаться не разрешаешь! — с праведным возмущением откликнулся Ясь, — Я же не могу совсем не баловаться, а где мне баловаться, если нигде нельзя?

Сраженной его непробиваемой аргументацией Эле ничего не оставалось, кроме как грозно прикрикнуть:

— Делай, что велено!

Ясь опустил головенку.

— Ясик, ну что ты, ты обиделся? — ей мгновенно стало стыдно.

— Я не обиделся, — пробубнил Ясь, — Я просто раздражился из-за твоего сердения!

Приветственно кивая на ходу, мимо промчалась администраторша.

— Ирочка, Ирочка! — какая-то бойкая бабушка, оставив внука самого сражаться со штанишками, перехватила администраторшу, — Ирочка, а правда, что это для нееврейских семей тренировки по 70 гривен, а для еврейских по 50?

— Раиса Соломоновна, этот мелкий 20-гривновый сионизм вас унижает! — раскатывая картавое «р», сообщила остановленная на бегу Ирочка, — Со всех по 70! — и изящно вывернувшись из крепкой пенсионерской хватки, понеслась дальше.

В своих кимоно похожие на снеговичков, россыпь малолетних каратистов рванула в зал.

Элина мобилка затрезвонила. Держа в одной руке Яськины джинсы, Эля с трудом выковыряла ее из кармашка сумки.

— Элечка, солнышко, тут такое дело… — зачастил в трубке Петечка Макаров, — Тебя декан ищет, и зав тоже. Злятся ужасно, что ты на поминки не пришла…

— Какие к черту поминки? — Эля даже недоуменно отвела мобилку от уха и поглядела на нее, словно рассчитывала разглядеть сквозь пластик то ли Макарова, то ли декана, — Я сегодня с похоронами с утра как наскипидаренная савраска бегаю! Документы, причиндалы, могила — я еще и на поминки должна идти? Мне ребенка на тренировку вести надо! — за закрытой дверью спортивного зала уже слышался ладный топот множества маленьких ножек — разминаются. Интересное дело, что ей — оставить Яся в пустом садике, в компании злющей от непредвиденной задержки нянечки, пока Эля будет на очередных поминках торчать?

— А они — зав с деканом — говорят, что на поминках Грушина и так почти никого нет, а от факультета кто-то должен быть обязательно, и не самим же им туда тащиться. — добросовестно пересказывал слова начальства Петечка, и Эля даже видела мысленно, как от усердия его коротко стриженные белобрысые волосы аж топорщатся над простецкой веснушчатой физиономией.

— Ты сходи, — решительно отрезала Эля.

— Я? — с наивной искренностью изумился Макаров, — Не-е, ну что ты, я не могу. — протянул он, — Я уже дома, я уже переоделся, чай себе заварил, компьютер включил… — и он торопливо добавил, — Поработать хочу.

— Петечка, а я, знаешь ли, целый день отработала, причем совсем не по специальности, — с ласковостью разъяренной кобры прошипела в телефон Эля, — И ты мне помочь не пришел — хотя и обещал.

— Ой, ты извини, конечно, свинья я получаюсь, — с совершенно искренним раскаянием немедленно занудил Петечка, — Ну не смог я, честно, вот не смог! Как представил себе, что опять катафалк этот, морг, кладбище, гроб закрытый — ужас! — явно напрашиваясь на сочувствие и понимание, простонал Петечка, — Никакие нервы второй раз такого не выдержат!

Эля в ответ лишь сдавленно зарычала и торопливо нажала кнопку, отключая мобилку вместе с Петечкиным доверительно-страдальческим голосом. Иначе еще секунда — и она бы просто начала невразумительно, но грязно материться, распугивая толпящихся в коридоре интеллигентных старушек. У него нервы! Нет, ну вы слыхали — Петечка не приехал помогать с похоронами, потому что у него нервы не выдержали! И Эля была абсолютно убеждена — изложи он эту версию декану или заву, и встретит понимание и сочувствие. Никому даже в голову не приходит, что у Эли тоже нервы есть, а физических сил — не так уж много!

Если бы зав военной кафедры, в надежде на новую порцию поминальной водки, опять своих техников не прислал, она б сегодня вообще пропала! Что они всем университетом будут делать, когда «военку» прикроют? Считай, последние нормальные мужики из университета уйдут. А ведь прикроют, родное правительство уже постановило.

Эля принялась досадливо забрасывать брошенные Яськой вещи в его спортивную сумку. Что ректорат себе думал? Бороться за кафедру надо было, доказывать! Другие-то вузы, вон, своих отстояли, а у университетской «военки» возможности, между прочим, получще, чем у этих других! Одной техники полный гараж, даже БТРы есть и самоходные артустановки, хоть и старые! Нет, все прошляпили — университет в своем репертуаре! И никто даже не задумывается, что не просто «военщики» работы лишаться, на всех отразиться. Кафедру, избавляющую мальчишек от армии, в университете прикрыли, а воинскую повинность-то государство не отменило. Следующим летом мальчишки-абитуриенты, отнюдь не жаждущие терять в армии два года своей жизни, проигнорируют университет и ринуться туда, где военные кафедры сохранились. Значит, и родители не захотят нанимать университетских в репетиторы своим чадам. У Эли с Яськой станет еще меньше денег… Вот как тут жить, если одно к одному: отец, начальство, коллеги, правительство — все норовят бедную женщину по миру пустить!

За дверью спортивного зала писклявенькие, но изо всех сил старающиеся казаться мужественными голосишки юных каратистов, отсчитывали: «Ичи… Ни… Сан… Ши… Го…». Эле всегда казалось, что если уж тренировки по карате идут в еврейском общинном центре — сакраментальное финальное «киай» следует заменить на «ой-вэй».

Из музыкального зала в коридор сочились звуки многочисленных скрипок. Сбились, послышался выговаривающий голос, потом пауза и они начали снова. Эля еще послушала, огляделась по сторонам и почувствовала, что даже повисшая на душе выматывающая тяжесть отступает, прячется перед аурой этого места.

Ну и ладно, пока поток абитуры не иссяк, будем работать. Поймав себя на том, что тихонько напевает под нос, Эля заторопилась к лифту. Походя приветственно раскланялась с парой совершенно патриархального вида бородатых старцев в ермолках. Ощущение «библейскости» усиливалось шнырающими вокруг старцев полуобнаженными девицами из группы «belly dance» в изукрашенных висюльками шароварах. Эля поглядела на них с легкой завистью — недостижимая мечта идиотки, чем-нибудь эдаким заняться, но дорого, и где взять время. И вообще, думай, как заработать, а как потратиться, деньги сами придумают.

Эля лифтом спустилась на первый этаж, в библиотеку, распахнула дверь…

…Но тебя не думай, я не приласкаю.

О любви я больше тебе не расскажу.

Ведь любовь святая, ты ее поганишь.

Я тебе такого позволить не могу…

Устроившиеся на передних рядах стульев немногочисленные благообразные старушки пару раз нерешительно похлопали. Библиотекарша, последним усилием держа на лице маску каменной невозмутимости, изъяла микрофон у мужичка неопределенно-пожилого возраста. Тот трепетно раскланялся, прижимая руку к сердцу и закатывая глаза. Видно, это казалось ему ужасно поэтичным.

— Что это делается? — попавшая под его шедевр Эля замерла в дверях.

— Не видишь, поэтический вечер, проходи давай, — шикнула ей в ухо все та же администраторша Ирочка и пропихнула Элю внутрь, — Пошустрей, побыстрей, а то оглянуться не успеете, на рифму положат! — скомандовала она, пропуская мимо себя слушателей своих компьютерных курсов. Их вереница бодрой рысцой рванула через зал к проходу в библиотечных стеллажах. Опомнившаяся Эля потрусила следом. Скрывшись за стеллажами от поэтической общественности, все дружно перевели дух и свернули налево, к компьютерному классу. Эля отправилась направо, в выгородку читального зала, где за столами расположилась хихикающая четверка ее очередных учеников.

Затянутая в слишком узкие для ее обильных телес джинсы Ривка Кацнельбоген занималась любимым делом — дразнила колбасой Дашку Степанову.

— Ты только погляди, какая колбаска, ням-ням, — крутя горбатым носом над усыпанным белыми точечками сала розовым кружком колбасы, приговаривала она, — Чистый цимес, попробуй, Дашка!

Даша встряхивала льняными волосами и по-кошачьи брезгливо морщилась:

— Отстань от меня со своей свиньей, гойка пар-ршивая!

— Я иногда понимаю Степанову — когда я вижу твой бутерброд, Кацнельбоген, мне тоже хочется стать правоверной еврейкой! — разглядывая зажатый в пухлых Ривкиных пальцах мегабутерброд (черный хлеб, слой сыра, три кружка яйца и сверху торжествующая колбаса), сообщила Эля.

— Она б еще сало на мацу положила, был бы бутерброд сильно неортодоксальной еврейки, — мрачно предложил один из мальчишек.

Сраженная общественным порицанием, Ривка сунула бутерброд в рюкзак, потом не выдержала, вытащила снова и воровато куснула.

— Кто-то мечтал к поступлению похудеть… — откинувшись на спинку стула и внимательно разглядывая потолок, сообщила Даша. Строгий, под горлышко белый свитер туго натянулся на высокой груди. В разрезе длинной, до пят, черной юбки прорисовалась ножка, которую бульварные романисты назвали бы точеной.

Эля поглядела на заворожено пялящихся в разрез мальчишек и вздохнула. Ей уже не раз хотелось попросить Дашу одеваться не столь традиционно. Может, тогда парни будут больше думать о предстоящих экзаменах?

— Изя, будь любезен, домашнее задание… Изяслав! Ты меня слышишь?

— Да, Элина Александровна, сейчас… — и он по локоть засунул обе руки в рюкзак, разыскивая тетрадь. В рюкзаке что-то шуршало, гремело, перекатывалось и кажется даже тоненько голодно попискивало.

— Почему на прошлое занятие никто не соизволил явится? — дожидаясь исхода археологических изысканий, грозно поинтересовалась Эля.

— Так Ханука же! — лукаво склонив русую голову к плечу, сообщил Марат. — Мы с родителями на рождественские каникулы уезжали.

Ага, вот-вот, Ханука на рождественские, очень типично. Ладно еще Степанова, но Эля была более чем уверена, что остальные воспринимают Хануку примерно как ее прочие ученики — Троицу. Религиозный аспект их не волновал, зато лишний выходной — всегда вещь! Короче, до Троицы им была та Ханука.

— А вступительные по физике за вас бог будет сдавать или все-таки Пушкин? — ворчливо поинтересовалась Эля. Последнее время она ловила себя на том, что терпеть не может любые праздники. А особенно нетерпимо относится к праздничным поездкам своих учеников, из-за которых будущие абитуриенты пропускали занятия. Нет занятий — нет оплаты, и Эля не могла избавиться от ощущения, что деньги на путешествия родители учеников вынимают непосредственно из ее кармана.

Изя-Изяслав поднял от рюкзака несчастную мордашку потерявшегося дитяти:

— Тетрадки нету, Элина Александровна! Наверное, у мамы в сумке осталась. Вы там наверху среди «животных танцюристок» моей мамы не видели?

С трудом припомнив, что в числе увешанных побрякушками танцовщиц и впрямь мелькала монументальная фигура Изиной мамаши — с ее животом только восточными танцами и заниматься, он и без хозяйки, отдельно спляшет! — Эля кивнула.

— Так я сбегаю… — подорвался Изька.

— Сидеть! — рявкнула Эля так, что бормотание самодеятельных поэтов в зале испуганно сбилось, из-за стеллажа выглянула недоумевающая библиотекарша, — Знаю я тебя — там застрянешь и будешь на отплясывающих гурий пялится. — понизив голос, сказала Эля, — После занятия принесешь. У кого есть, открыли тетради, а этому несостоявшемуся шейху дайте листочек.

Хихикающая компания зашелестела страницами, а из-за стеллажей снова выскочила библиотекарша. Вслед ей тонкий женский голос пафосно завывал:

…За мир! Шалом! Лехаим иде!

Сплочен в едино Торою народ.

Пусть светит нам Звезда Давида

В салюте звезд космических высот!

— Можно у вас попросить политического убежища? — умирающим голосом сказала библиотекарша.

— Основания? — строго сдвинув брови, железно-административным голосом иммиграционного чиновника вопросил Марат.

— Как пострадавшая от поэтического иудаизма, — пробормотала Эля, перелистывая распечатку экзаменационных тестов.

— Не понимаю, зачем вы вообще им разрешаете… — неожиданно возмущенно накинулась Даша на библиотекаршу, — Тора — не эта… как там она у них называлась… не программа Коммунистической партии! У этих старичков иудаизм теперь вместо строительства коммунизма!

— Ну и пусть… — тихо обронила Эля, — От Торы не убудет, а старичкам легче. На весь наш город здесь, в общине, единственное место, где ими вообще интересуются, у них тут общение. Другие пенсионеры, между прочим, ради этого по митингам шатаются. Пусть уж лучше стихи пишут.

— Пусть, — кивнула библиотекарша и прагматично добавила, — У нас гость из Штатов сидит, от фонда, который нас финансирует. Что они несут, он, слава богу, не понимает, а впечатление произведут.

— Гость из Штатов от фонда, — медленно и раздельно повторила Эля, чувствуя, как хорошее настроение бесследно тает, пропадает, заменяясь привычной тоской в сочетании с нарастающей злобой, — Сидит, значит. И ничего не понимает? А ну-ка я посмотрю, что за гость! — она сорвалась с места.

— Эля! Эль, ты куда? — окликнула ее перепуганная библиотекарша, но Элю уже было не удержать. Она выскочила из-за стеллажей и самым натуральным образом зарычала, как рычит сторожевая псина, завидевшая на дворе чужака.

Отгородившись пустыми рядами стульев от внимающих самопальной поэзии бабушек, в конце зала восседал молодой загорелый мужик в твидовом английском пиджаке. Темноволосую голову прикрывала элегантная шелковая кипа.

Звонко молотя каблуками сапог, Эля решительно двинулась к нему через зал. Темноволосый поднял голову и увидев Элю, просиял приветственной улыбкой на тридцать два зуба.

Разлыбился, гад! Эля грозно нависа над ним:

— What are you doing here?*

Очередной чтец-декламатор у микрофона недоуменно смолк — слушательницы, мгновенно позабыв о высокой поэзии, дружно переключились на разгорающейся скандал.

Бен Цви поднялся навстречу Элине. Выглядел он при этом даже не как живой человек, а как картинка респектабельного американистого мачо еврейского происхождения, сбежавшая из глянцевого мужского журнала.

— Что может делать еврей в еврейской общине? — со своими поставленным гарвардским произношением спросил он.

— Во всяком случае, не отвечать вопросом на вопрос! — рявкнула Эля, задирая голову. Вымахал на две головы выше Эли, гомункулус хренов! Чисто куст — его обрезали, он в рост пошел, — Вы сядьте, нечего торчать посреди зала!

— Я не могу сидеть, когда женщина стоит, — явно растерявшийся перед ее напором пробормотал он.

— Ничего, мне так удобнее смотреть на вас сверху вниз!

— Элька, ты чего орешь?! — дергая Элю за свитер, страшным шепотом зашипел ей в ухо библиотекарша, — На денежных американцев нельзя кричать…

— Они от этого нервничают и доиться перестают! — закончила за нее Эля. Она понимала, что надо бы замолчать, но неконтролируемое бешенство несло ее, не позволяя остановится, — Ничего, ты не волнуйся, он для этого сюда и приехал!

— Чтобы ты на него наорала? — робко переспросила окончательно потерявшаяся библиотекарша.

— Я не ору! Я разговариваю! — буркнула в ответ Эля и плюхнулась на стул. Переходя на страшный шепот, вопросила, — Вы за мной следите, да? Я в морг — и вы в морг…

— Увы… — он уселся рядом, уголки губ его подергивались улыбкой, — Я глубоко верующий человек, и даже в случае вашей смерти не смогу совершить самоубийство. К тому же, вы торопите события — для таких серьезных обязательств мы еще слишком мало знакомы.

— Не морочьте мне голову! Я же вам сказала — все разговоры только через начальство!

— А я вам ответил, что меня не интересуют разговоры с вашим начальством! — что Цви начинает сердится чувствовалось разве в чуть более жестком тоне. Хищная горбоносая физиономия оставалась совершенно невозмутимой и голос звучал по-прежнему любезно, словно он не замечал или просто не считал нужным замечать Элино раздражение. — Я приехал, чтобы именно вы прояснили интересующие меня вопросы.

— У меня нет времени ничего вам прояснять, — мало того, что декан с завом взбесятся, так еще СБУ на нее насядет, если она не пошлет американца подальше, — Я работаю! Мне ученики деньги платят, чтоб я им задачки проясняла, а не вам вопросы!

— Сколько вам платят за урок? — все также невозмутимо уточнил Цви.

— Это вам еще зачем? — окрысилась Эля. А говорят, американцы уважают коммерческие тайны!

— Я могу возместить стоимость сегодняшнего занятия и мы все-таки побеседуем, — не дрогнув каменной физиономией предложил Цви.

Эля поглядела на него неприязненно. Вот от таких наглых американцев как раз и становятся антисемитами, даже если сама ты на четверть еврейка!

— Отлично! — с преувеличенным энтузиазмом согласилась Эля, — Но мне платят именно за уроки физики. Если вы сегодняшнее занятие выкупите, мы с вами проведем следующий час, разбирая экзаменационные тесты. — Эля глянула в зажатую в кулаке распечатку, — С 53 по 100-й номера!

— Тогда, пожалуй, это напрасная трата денег, — с непоколебимой рассудительностью согласился Цви, — Я просто подожду, пока вы закончите.

— Когда я закончу, я поеду домой! — вскричала Эля.

— Обсудим это через час, — глянув на часы, примирительно предложил Цви.

— Да что вы ко мне привязались! Я сейчас охрану вызову! — беспомощно пригрозила Эля.

Цви лишь снисходительно улыбнулся, а Эля от стыда прикусила губу. Совсем идиотка: вызвать охрану, чтобы они выгнали из здания еврейской общины представителя американского фонда, который ее финансирует! Она гневно фыркнула и круто развернувшись на каблуках, удалилась за стенды.

— Ну, показывайте, что получилось? — налетела Эля на своих учеников.

— А вы нам ничего не задавали… — робко пробормотал Марат.

— Так это повод ничего не делать? — мгновенно приняла подачу Эля, — А ну-ка, просчитайте мне…

* Соответствующая работа — «Совершенно секретно» номер 2

* Вы что здесь делаете?