Калейдоскоп

Глава 3

Глава 3

Она сидела в пестром шезлонге под пальмами, рядом на песке стояла элегантная, глиняная амфора.

Воздух был пропитан ароматами соли, и дыхание океана разбавляло прохладой зной на берегу.

Услышав приближающиеся шаги, женщина встала и протянула руки навстречу Раскину. Он подбежал, стиснул протянутые руки и посмотрел на нее.

– А ты совсем не состарилась. Такая же красивая, как в день нашей первой встречи.

Она улыбнулась, ее глаза лучились:

– Ты тоже, Иван… Только немного поседели виски. Это тебе даже к лицу.

Он рассмеялся:

– Дорогая, мне через пару лет уже шестьдесят. Зрелость подкрадывается.

Женщина улыбнулась. Спохватившись, показала на кувшин:

– Я тут принесла… Один из последних шедевров Алтуняна. Попробуй, сразу станешь вдвое моложе.

Раскин кивнул:

– И как только он не угробил половину Синеграда своим зельем?

Гостья ответила:

– Ну, этот напиток ему явно удался.

Иван налил немного в бокал, попробовал. Она была права. Пьётся легко, и вкус необычный – пьяняще-звонкий.

Пододвинул себе шезлонг и сел, не отрывая глаз от гостьи.

Марина оглядела окружающий пейзаж:

– Красиво у тебя здесь, – сказала она, – Поздеев постарался?

Раскин кивнул:

– Да, ты угадала. Кирилл – дизайнер от бога. Уж он отвёл душу, так разошёлся, что я его еле остановил. А эти его механоры-помощники! Уж на что он шальной, так они еще хлестче!

Женщина согласилась:

– Шальной, зато какие великолепные вещи делает! Оборудовал у нас детскую в лунном пейзаже – это что-то неземное!

– Я слышал о его фантазиях, – сказал Иван, – Мне он тоже предлагал отделать кабинет под уголок космоса. Дескать, самая лучшая обстановка, чтобы посидеть, поразмышлять. Даже обиделся, когда я сказал, что не надо.

Глядя в голубую даль, он потер левую руку большим пальцем правой руки. Марина наклонилась и отвела палец в сторону:

– Ого, да ты до сих пор не избавился от бородавок, – заметила она.

– Точно, – ухмыльнулся он, – Можно свести, но всё никак не соберусь. Очень я занятой человек. Да и свыкся с ними.

Она выпустила его палец, и он опять принялся машинально скрести бородавки.

– Это точно, – подтвердила она, – То-то тебя давно не видно. Как книга подвигается?

Иван пожал плечами:

– Да всё нормально. Можно садиться и писать. Уже размечаю главы. Сегодня проверял последний пункт. Хочется ведь, чтобы все было точно. Чтобы быть полностью уверенным, побывал сегодня в одном месте, глубоко под землей, это под старым зданием Управления Мирового Совета. Обнаружил там какую-то защитную установку. Оперативный центр. Включаешь рубильник – и…

– И что?

– Точно не знаю, – ответил Раскин, – Надо думать, что-нибудь достаточно эффективное. Но что происходит при её активации – непонятно. Нужно бы выяснить, да не могу себя заставить. Столько копался в бумажной пыли последние двадцать лет – ничего не нашёл, больше сил уже нет.

– Я смотрю, ты что-то приуныл, Иван. Как будто устал. С чего бы это? Не вижу причин, ты у нас такой энергичный. Налить ещё?

Он покачал головой:

– Нет, Марина, спасибо. Не то настроение. Ты знаешь, мне в последние дни почему-то становится страшно, Марина, очень страшно.

– Страшно? О чём ты?

– Вот эта комната… Все эти иллюзии в ней. Зеркала, которые создают видимость простора. Вентиляторы, которые насыщают воздух брызгами солёной воды, насосы, которые нагоняют воду. Искусственное солнце. А если не хочется солнца – нажми кнопку, и вот тебе луна. Везде сплошные иллюзии.

– Миражи, – произнесла гостья.

– Вот именно. Я про это и говорю. Теперь это всё, что у нас есть. Нет настоящего дела, нет настоящей работы. К чему стремиться, для чего стараться? Вот я проработал двадцать лет, закончил книгу – а кто её прочтет? Потратить на неё немного времени – вот всё, что от них требуется. Куда там! Зайдите, попросите у меня экземпляр, а если недосуг, я и сам буду рад принести, лишь бы прочли. Никто и не подумает. И стоять ей на полке рядом со всеми прочими книгами. Так какой мне от этого толк? Могу сказать – двадцать лет труда, двадцать лет самообмана, двадцать лет умственного здоровья! И всё!

– Знаю, – мягко ответила Марина, – Всё это мне также известно, Иван. Последние три мои картины…

Он живо повернулся к ней:

– Как, неужели…

Она покачала головой:

– Да, дорогой. Они никому не нужны. Мода не та. Реализм – это устарело. Сейчас в чести импрессионизм. Мазня…

Раскин задумался. Помолчав немного, поднял глаза на собеседницу:

– Мы, люди, слишком богаты, – сказал Иван, – У нас слишком много всего. Мы получили всё, всё и ничего. Когда большинство спустились в Каверну, – этот новообретённый Эдем, – Землю унаследовали те немногие, которые на ней остались, и оказалось, что полученное наследство для них чересчур велико. Они не могли с ним справиться, не могли осилить. Думали, что обладают невероятным богатством, а вышло наоборот. Это оно подчинило людей себе, их подавило всё то, что им предшествовало.

Она протянула руку, коснулась его руки:

– Ты так расстроен...

– И от этого не отвертишься, – продолжал он, – И я думаю, что настанет день, когда кому-то из нас придётся взглянуть правде в глаза, придётся начинать сначала, с первой буквы.

Марина наклонилась к нему ближе, и взяла за руку:

– Я…

– Да, дорогая, что ты хотела сказать?

– Иван, я ведь пришла проститься.

– Проститься?

– Я выбрала Сон.

Раскин быстро, испуганно вскочил на ноги:

– Что ты, Марина!

Она рассмеялась, но смех был вымученный:

– Присоединяйся ко мне. Несколько сот лет… Может быть. когда проснемся, всё будет иначе.

– Только потому, что никто не берет твоих картин? Только потому…

– Картины тут ни причём. А решение я приняла по тому самому, о чем ты сам сейчас говорил – иллюзии, миражи… Я знала, чувствовала, просто не умела до конца осмыслить.

– Но ведь Сон – тоже иллюзия.

– Конечно. Но ты-то об этом не будешь знать. Ты будешь воспринимать его как реальность. Никаких тормозов и никаких страхов, кроме тех, которые запрограммированы. Все очень натурально, Иван, натуральнее, чем в жизни. Я ходила в Обитель, мне там всё объяснили.

– А потом, когда проснёшься?

– Проснёшься вполне приспособленным к той жизни, к тем порядкам, которые будут в тот момент. Словно и не засыпал. А ведь новая жизнь может оказаться лучше. Как знать? Вдруг окажется лучше?

– Не окажется, – сурово возразил Раскин, – Пока кто-нибудь не примет мер. А народ, который ищет спасения в Сне, уже ни на что не отважится.

Она вся сжалась, и ему стало совестно:

– Прости меня, Марина. Я ведь не о тебе… Вообще ни о ком в частности. А обо всех нас, вместе взятых.

Хрипло шептались пальмы, шурша жёсткими листьями. Блестели на солнце лужицы, оставленные схлынувшей волной.

– Я не стану тебя переубеждать, ты всё продумала и знаешь, чего тебе хочется.

«Люди не всегда были такими, –подумал он, – В прошлом, тысячу лет назад, человек стал бы спорить, доказывать. Но эффект учения Серемара положил конец мелочным раздорам. Калейдоскоп многому положил конец».

– Мне все, кажется, – мягко заговорила женщина, – если бы мы тогда не разошлись…

Он сделал нетерпеливый жест:

– Вот тебе еще один пример того, что нами потеряно, что упущено человечеством. Да, многого мы лишились, если вдуматься… Нет у нас ни семейных уз, ни деловой жизни, нет осмысленного труда, нет будущего.

Он повернулся и посмотрел на неё в упор:

– Слушай, Марина, если ты хочешь вернуться…

Она покачала головой:

– Ничего не получится, Иван. Слишком много лет прошло.

Он кивнул. Что верно, то верно.

Гостья встала и протянула ему руку:

– И ещё одно – если ты когда-нибудь предпочтешь Сон, найди мой шифр. Я скажу, чтобы оставили место рядом со мной.

– Не думаю, чтобы я захотел, – ответил он.

Женщина пожала плечами:

– Как знать... Но, если нет, так нет. Тогда я ухожу. Всего доброго, Иван Раскин.

– Подожди, Марина. Ты ведь ничего не сказала о нашем сыне. Прежде мы с ним часто встречались, но теперь…

Она звонко рассмеялась:

– Роман почти уже взрослый. И только представь себе, он…

– Я его давно не видел, – снова начал Раскин.

– Ничего удивительного. Он почти не бывает среди людей. Видно, в тебя пошёл. Хочет стать каким-то первооткрывателем, что ли, не знаю, как это называется. Это его хобби.

– Ты говоришь о каких-нибудь новых исследованиях? Что-нибудь необыкновенное?

– Это точно, необыкновенное, но не исследование. Просто он уходит в лес и живет там сам по себе. Он и ещё несколько его друзей. Берут с собой немного соли, лук со стрелами… Странно, что говорить, но он очень доволен. Уверяет, будто там есть чему поучиться. И вид у него здоровый. Что твой волк: сильный, поджарый, глаза такие яркие…

Она повернулась и пошла к двери.

– Я провожу, – сказал Раскин.

Женщина покачала головой:

– Нет, лучше не надо.

– Ты забыла кувшин.

– Оставь его себе, Иван. Там, куда я иду, он мне не понадобится.