Калейдоскоп

Глава 3

Глава 3

Глеб Сергеевич Раскин решительно поднимался по широким ступеням здания администрации, когда его догнал и остановил человек в изрядно потрёпанной одежде, с помповым ружьём на плече:

– Здравствуйте, Глеб Сергеевич.

Какое-то время Раскин недоумённо смотрел на это пугало, затем расплылся в улыбке:

– А-а, Миша. Как дела?

Миша Егоров обнажил в улыбке щербатые зубы:

– Замечательно. Зарослей на улицах всё больше, зверьки нагуливают вес.

– Слушай, ты никак не причастен к этой суете с пустыми домами? – спросил Глеб.

– Никогда в таком не участвовал, – отпарировал Михаил, – Мы, охотники, ни в чём таком стрёмном не замешаны. Все как один – законопослушные, и, – тут он весело прищурился, – И добрые! А многоэтажки эти занимаем, потому что нам с некоторых пор жить негде. А что такого? В этих хрущёбах всё равно никто не живёт! Кому вред то? Полиция в курсе, что мы за себя не могём постоять, вот и валит всё на нас! Кражи всякие, да хулиганку. Не дело это.

– Понятно, – ответил Раскин, – А то начальник полиции нашего поселения хочет сжечь заброшки.

– Пусть только попробует, – сказал Миша, – Как бы сам не обжёгся. Развели огороды в банках, копробандиты проклятые, лишили нас денег, а теперь мы же и плохие? Мы не отступим. Да и уходить некуда.

Смачно плюнув под ноги, он продолжил:

– У вас случайно нет мелочи с собой? А то у меня патронов совсем не осталось…

Глеб сунул руку в карман, и вытащил сотню.

Михаил ухмыльнулся:

– Ну, Глеб Сергеевич, спасибо. Осенью я вас белками завалю.

Охотник взял под засаленный козырёк, и зашагал вниз; ружейный ствол поблёскивал на свету. Раскин развернулся, и вошёл в здание.

Всеобщее совещание было в самом разгаре.

Начальник полиции Егор Иванович Монтин стоял возле стола. Глава Тайграда Павел Кортин говорил, повернувшись к нему:

– Тебе не кажется, Егор Иванович, что ты спешишь?

– Нет, уверен, что спешки никакой в этом нет, – отвечал ему главный полицейский, – Изо всех многоэтажек только две или три заняты законными собственниками, точнее по соцнайму, так-то они наши, то есть собственность в нашем ведении. Остальные – занимают разные бродяги, да бомжи. И толку от этого никакого нет, одни хлопоты, а ценности никакой! Сейчас все применяют металл и пластик. То есть, эти здания даже на бэушные стройматериалы не продашь. И ещё там такие заросли сейчас – чисто тайга! А это для преступников лучшее место, чтоб спрятаться. В этих заброшках им ничего не грозит: можно хоть тысячу полицейских послать, а они всё равно скроются. Сносить эти дома – дорого, и оставлять нельзя: они как бельмо на глазу. Короче, я предлагаю от них избавиться, и самый дешёвый способ – сжечь. Все меры предосторожности будут приняты.

– А как это выглядит со стороны юристов? – уточнил глава.

– И это я выяснял. Картина такова: любой собственник имеет право уничтожать своё имущество удобным для него способом, главное – не подвергать угрозе имущество иных лиц. Думаю, это применимо и к имуществу поселения.

Начальник одного из отделов по фамилии Нестеров вскочил на ноги:

– Так вы только настроите людей на плохое! – воскликнул он, – Там ведь есть и частные дома, огонь перекинется на них, обязательно!

– Если они ими дорожат, этими домами, – перебил его полицейский, – Почему налоги не платили? Почему вообще их побросали? Спросите у Раскина, он вам поведает, как хотел их образумить, и что из этого вышло.

– Вы говорите про тот бред под названием «Мой дом – моя отчизна»? – спросил Нестеров, – Да, он провалился. И по-другому не могло быть. Раскин перегнул, люди даже слушать не хотели. А что ещё ожидать, если за дело берётся отдел торговли?

– А при чём тут отдел торговли, Нестеров? – вмешался зав отдела промышленности Королёв, ещё один участник, – Если вам в делах не везёт…

Но Нестеров не слушал:

– То время, когда людей можно было заставить, прошло! И прошло навсегда! Все эти ярмарочные праздники, типа Первого мая, да Дня Единения, предназначенные, чтоб людям голову морочить, всё это быльём давно поросло. Только вы, друзья, похоже, этого не заметили.

Почему те фокусы получались? Да потому, что они спекулировали на психологии популизма и патриотических чувствах. Но откуда взяться патриотическим чувствам, если поселение фактически умерло? И как спекулировать на популизме, когда толпы нет, а у каждого, или почти у каждого, есть своё царство на сорока гектарах?

Глава попытался взять обсуждение в свои руки:

– Уважаемые, попрошу придерживаться регламента!

Королёв резко подскочил со своего места:

– Ну уж нет! Давайте по-честному! Вот и Глеб Сергеевич тут, может он поделится соображениями?

Раскин поёжился:

– Боюсь, мне нечего сказать.

– Ладно, хватит об этом, – резко подытожил Нестеров, и сел.

Но Королёв продолжал стоять, лицо его побагровело, губы дрожали:

– Раскин! – крикнул он.

Но Глеб покачал головой.

– Вы же прискакали сюда, чтобы поделиться очередной великой идеей! – не унимался оппонент, – Так давайте, осчастливьте нас!

Раскин поднялся с хмурым лицом:

– Думаю, ваша тупость не даст вам понять, – обратился он к Королёву, – отчего меня возмущает ваша деятельность.

Предыдущий оратор на мгновение опешил, и затем взорвался:

– Что? Тупость? И это вы мне, что ли, говорите? Мы же вместе столько работали… И я вам только помогал… Вы что себе позволяете…

– Да, я никогда не позволял себе говорить ничего подобного, — спокойно произнёс Глеб, – Как же. Мне просто не хотелось вылететь со службы.

– Можешь считать, что уже вылетел! – взревел Королёв, – Ты уволен! Прямо сейчас!

– Заткнись, тупица. И сядь.

Голос Раскина словно штыком, прорезал гнетущую тишину в зале совещаний. Кортин ошалело уставился на него.

– Я вам скажу кое-что, – продолжил Глеб, – о том, что давно уже надо было сказать. И вам всем давно это следовало понять. Непонятно, почему я должен говорить об этом. Хотя, какая разница, кто про это сообщит? Несторов сказал, что Тайград умирает. Но это не верно – он уже умер. Да и любой город в нашей любимой отчизне так же. Как и по всему миру, чего уж тут таить? Проживание в одном месте многих людей сразу изжило себя. Это – анахронизм, прошлый век. Первоначально селиться вместе было необходимостью для племени, чтобы вместе обороняться от врагов. Со временем построили стену, чтобы усилить. Потом поселение осталось, как центр торговли и ремесла. И так просуществовало до нашего времени, потому что люди были привязаны к месту работы, которое находилось тут же.

Теперь же всё изменилось. В наше время, при семейном гравилёте, сто километров – меньше, чем пять ещё тридцать лет назад. Утром вылетел на работу, отмахал несколько сот миль, а вечером – домой. Теперь нет больше необходимости жаться в этих человейниках.

В начале был автомобиль, а гравилёт довершил дело. Уже давно люди потянулись за город, подальше от духоты, и ближе к природе, – на свой, отдельный участок. Конечно, многие оставались: не был налажен загородный транспорт, и денег не хватало. Но теперь, когда все выращивают еду себе сами при помощи копропоники, цены на землю упали, большой загородный участок стоит буквально копейки. И транспорт перестал быть проблемой, после того как самолеты перешли на энергию додекаэдров.

Тут Раскин остановился. В зале заседаний повисла тишина. Глава был явно потрясён. Королёв шевелил губами, не издавая ни одного звука. Несторов не отводил взгляд от Глеба.

– И к чему мы пришли в итоге? – спросил Раскин, – А сейчас объясню. Кварталы, целые улицы пустых домов. Люди уехали. А что им тут делать? Что тесное проживание всем в одном месте может им дать? В прошедшую эпоху это что-то давало, а вот сейчас – нет, потому что реальность сегодняшнего дня свела на ноль все плюсы поселения. Конечно же, не обошлось без потерь, ведь в старое жильё деньги вкладывались. Но всё это в итоге возместилось, поскольку они смогли купить жилище, которое намного лучше и дешевле предыдущего; люди теперь могут жить так, как им раньше хотелось, теперь они могут построить себе так сказать, фешенебельную усадьбу вроде тех, которые несколько десятков лет назад были доступны только очень и очень состоятельным элитариям.

А что же осталось нам? Да только лишь несколько кварталов в аренду под конторы, да парочка промышленных предприятий. Наша администрация предназначена для организации комфортной жизни почти миллиона человек, да их теперь тут уже нету! Бюджет на ближайший год сформировали с такими налогами, что скоро и бизнес отсюда убежит, чтобы не платить так много. И вдобавок ко всему у нас на руках теперь и конфискованный за неуплату жилой фонд, который и трёх копеек сейчас не стоит. Вот это и есть наше хозяйство…

Только законченный идиот может надеяться, что госторговля ресурсами подскажет выход из этого положения, да ещё глупые нацпроекты. Потому как на все вопросы есть только один ответ: Тайград, как и многие другие поселения мёртв, может протянем ещё несколько лет, но не больше.

– Глеб Сергеевич… – подал голос глава.

Но Раскин, не обращая внимания, продолжал:

– Я мог бы и дальше играть вместе с вами в эти детские игры. Делать вид, будто наше поселение ещё действующий проект. Продолжал бы морочить голову всем окружающим. Но дело всё в том, уважаемые, что есть ещё и банальное человеческое достоинство.

Тишину в зале дробило шуршание бумаг, чьё-то покашливание.

Но Глеб ещё не закончил:

– Наш Тайград приказал долго жить. Да и слава богу! И чем сидеть тут, и лить слёзы над его кончиной, встали бы лучше, да сказали спасибо. Думаю, если бы этот посёлок, как и все такие поселения в мире, не изжили себя, если бы люди не уехали отсюда так массово, не сомневаюсь, что тогда бы началась настоящая война, и всё вокруг оказалось бы разрушенным. Да-да, не ухмыляйтесь! Забыли уже, как не столь давно боялись ракет с ядерными боеголовками?

Раскин оглядел присутствующих; все молчали. Тогда он продолжил:

– Но люди покинули массовые поселения, промышленность рассредоточилась, и обошлось. Мы живы сегодня только потому, что люди ушли. Да, живы потому, что Тайград мёртв! И пусть, чёрт его побери, он и остаётся таким мертвецом. Нам надо радоваться. Это самое лучшее, что произошло с человеком за всю его историю.

Сказав эти слова, он развернулся, и вышел из зала.

Выйдя из здания, остановился, и посмотрел вверх – небо сияло синевой. Глеб мысленно одёрнул себя:

«Глупо поступил, чего и говорить. Теперь надо работу искать, и когда найдёшь? Уже возраст не тот».

Но тут в голове сама собой появилась какая-то мелодия, убрав на периферию мрачные мысли, он принялся насвистывать, и бодро зашагал вперёд. Он направился к стоянке, где ждал его гравилёт. А в мыслях повеселело:

«Может быть и они теперь уедут отсюда, сбудутся мечты Марины. И будут вечерами бродить по своей земле. А что? Свой участок с речкой на окраине! Ну, обязательно с речушкой, чтобы поутру рыбачить. Кстати, надо удочки в кладовой проверить».

Жанна стояла и ждала у въезда на подворье, когда громко тарахтящая Газель пропыхтела по подъездной дороге, и её муж, Степан, с трудом вылез из кабины со смертельно усталым видом.

– Ну как, продал что-нибудь? – спросила Жанна.

Он обречённо помотал головой:

– Ничего. С огорода брать совсем не хотят. Ещё и ржут, как кони. А у самих кукуруза с мой локоть размером, специально показали, да ещё дыни – почти без кожуры, и слаще наших. Дали попробовать.

Степан пнул ботинком комок земли, так что пыль полетела:

– Да уж, разорила нас эта грёбаная копропоника!

– Может продадим ферму? – робко спросила его супруга.

Муж молчал. Она продолжила:

– А что, пойдёшь в это копропонное дело работать? Вон, сосед наш, Кирилл пошёл же. И доволен.

Стёпа мотнул головой.

– Ну или садовником попробуешь, а? У тебя получится. Сейчас этим барам с их большими домами да парками только садовника подавай, машин не признают, не тот понт.

Муж снова отказался:

– Да не буду я с цветочками возиться! Что я, совсем себя потерял, по-твоему? Всю жизнь в поле провёл. Я – потомственный крестьянин!

Но Жанна не оставляла попыток:

– Слушай, может, и нам гравилёт завести? Небольшой. Знаешь, может, и жизнь тогда как-то по-другому бы пошла? А то сидишь дома всегда. А тут с людьми встречаться будешь, может кто и подскажет чего. А, Стёпа? Что скажешь?

– Да не справлюсь я с гравилётом, – возразил Степан.

– Да не умаляйся. Еще как справишься. Невелика хитрость. Вон погляди на ребятишек Кирилла: мал мала меньше, а уже летают сами. Правда, один из них тут затеял дурачиться и вывалился из кабины, но…

– Ладно, я подумаю, – перебил её муж с отчаянием в голосе, – Подумаю, не переживай так, а то расстроишься ещё.

Он повернулся, и зашагал в поле. Жанна стояла возле Газели и глядела ему вслед, и утирала ладошкой глаза. Она плакала.