Козлоногий Бог

Глава 11.

Дом, на трубы которого указывал мистер Хаггинс, оказался величественным, но сильно обшарпанным строением в георгианском стиле. Дверь открыла пожилая служанка. Манеры ее были превосходными. В холле стояла красивая старая мебель. В гостиной, куда их провели, стоял прекрасный старый мебельный гарнитур, но его обшивка была потертой. Огонь в камине не горел и служанка даже не подумала его разжечь.

Вошла леди. На ней была вытянувшаяся твидовая юбка; фланелевая рубашка; мешковатый вязаный жакет ручной работы и золотое пенсне. Ее седеющие волосы были собраны в узел на затылке, а челка была завита.

Она холодно их поприветствовала, не предложив даже присесть, и сразу же поинтересовалась причиной их визита.

— Я подыскиваю дом в этих краях, — сказал Хью. — Я только что вернулся с Монашеской фермы и мне кажется, что она может мне подойти. Могу ли я поинтересоваться ее стоимостью?

— Я не могу сказать точно, — ответила мисс Памфри. — Это вопрос к моему нотариусу.

— Но вы готовы ее продать?

Мисс Памфри задумалась.

— Я бы предпочла сдать ее, — ответила она, наконец.

— Я не хочу арендовать это место. Я бы предпочел купить его, — сказал Хью.

— Я готова продать, — ответила мисс Памфри мрачно, — Но только если цена будет адекватной.

— Что для вас адекватная цена?

— Это вопрос к моему нотариусу.

— Сочтете ли вы шестьсот фунтов адекватной ценой?

Глаза мисс Памфри заблестели.

— Вам лучше посетить моего нотариуса.

Где-то в глубине дома прозвучал гонг. Мисс Памфри указала взглядом на дверь. Аудиенция была окончена.

— Боже мой! — воскликнул Хью, когда они благополучно вернулись в машину. — Вы тоже почувствовали себя так, как если бы вас поймали на воровстве яблок?

Мона засмеялась.

— Я не решилась спросить ее об истории этого места, — ответила она. — Вам не кажется, что она была бы прекрасным настоятелем аббатства, способным держать в узде непослушных монахов?

— Сомневаюсь, что у меня могут возникнуть проблемы с местным обществом, — сказал Хью.

— Сегодня вы были без своего старого школьного галстука, — ответила Мона.

— И слава Богу, — сказал Хью. — Я повяжу на шею шнурок от ботинка, когда пойду подписывать документы. Как на счет обеда? Вы не проголодались? Этот гонг, прозвучавший в доме пожилой дамы, заставил меня ощутить приступ голода. Думаю, я бы предложил людям перекусить, если бы они оказались в моем доме в тот момент, когда зазвучал гонг.

Они вернулись на дорогу, по которой приехали в деревню, пересекли горбатый мост и поехали в ближайший городок. Там они нашли несколько закусочных с названиями в духе «Старый Дубъ»[23] и нечто отдаленно напоминавшее еду. Очень отдаленно напоминавшее.

— Это и в подметки не годится дяде Джелксу с его сковородкой, правда? — спросил Хью.

Мона засмеялась.

— Он прекрасен со своей сковородкой; но знаете, даже сковородка может надоесть. Я думаю, что вы устанете от этого в скором времени. Я бы устала.

— Кажется, он с ней процветает.

— Он с ней выживает. Я бы не сказала, что он процветает. Он милый, правда?

— Он чертовски хороший человек. Я многим ему обязан.

— Я обязана ему всем. Он был мне как отец. Думаю, я бы не выжила, если бы не он.

— Полагаю, что я тоже, — ответил Хью, и между ними повисла тишина.

— Мне интересно, что он скажет о нашем монастыре, — сказал, наконец, Хью.

— Он будет очень заинтересован. Вы ведь знаете, что он когда-то учился на священника?

— Да, он рассказывал. И он все еще остается священником в своем сердце. Это видно. Скажите, он все-таки христианин или язычник? Я никак не могу понять.

— В душе он христианин, но он не выносит узких рамок христианской теологии.

— А разве в христианстве есть что-то помимо теологии?

— Безусловно, оно дает столько же силы, сколько и Пан, но только несколько иного типа.

— Вы бы могли сказать, что вы христианка?

— Нет, я бы не могла. Но я и не против христианства. Я воспринимаю его как один из путей.

— Путей куда?

— Путей к Свету.

— Христианина вы бы не заставили признать, что существует более, чем один Путь.

— Я знаю. И мне очень жаль. Именно это и портит христианство. Оно ставит слишком жесткие рамки.

— Что дядя Джелкс говорит о вашей склонности к язычеству?

— Он и подвел меня к этому. Меня очень строго воспитывали и это сильно противоречило моей природе. У меня были чудовищные головные боли, которые просто изматывали меня. Доктора говорили, что они ничего не могут с этим сделать и мне приходилось терпеть. Конечно же, работать я не могла. Борьба с этими болями была совершенно мучительной. И я бы скорее умерла, чем снова вернулась домой. Честно сказать, я не думаю, что они бы приняли меня назад. Отец считал школу искусств обиталищем греха. Потом я встретила дядю Джелкса и он заставил меня понять многие вещи, которых я не понимала прежде. Он заставил меня осознать, что моя приобретенная личность и моя настоящая личность находятся в конфликте друг с другом, и это было тем, что разрывало меня на куски. Моя настоящая личность говорила: «Я была бы счастлива стать художником»; а моя приобретенная личность говорила: «Это ужасный грех. Ты должна быть проповедником». Дядя Джелкс сказал: «Ты должна отказаться от христианства. Оно тебе не подходит. Оно не для всех». Он рассказал мне о древних греческих Богах и я в них просто влюбилась. Мои головные боли начали проходить, а мои способности к рисованию улучшились. Он говорит, и я уверена в его правоте, что древние греческие Боги могут очень многое дать. С ними открываются те истины, о которых мы позабыли.

— Он предлагает совсем покончить с христианством?

— О нет. Но он считает, что греческое мировоззрение может очень сильно его дополнить.

— Бесспорно, ему требуются изменения, — сказал Хью.

— Это правда, — ответила Мона. — Оно не отвечает потребностям мира в том виде, в каком существует сейчас. И не только простые люди отказываются от него. Не только скептики. Но и такие люди, как дядя Джелкс, и вы, и я, которые хотят большего, чем Бог, которого они могут там найти.

— Какой Бог вам нужен, что там его нельзя найти?

— Я хочу, чтобы Бог был проявлен в Природе — и это Пан, как вы могли догадаться.

— Что это значит?

— Это значит очень многое, но мы не можем обсуждать этого сейчас. Мы должны поехать и встретиться с этим нотариусом до того, как он закроется. Они очень рано закрываются в маленьких городках.

Они нашли мистера Уотни по указанному адресу и он оказался веселым пожилым джентльменом, глаза которого загорелись, как только он заговорил с ними. Однако он почти ничего не рассказал до тех пор, пока Хью не положил перед ним чек на одну сотню фунтов в качестве залога. Это его разговорило.

— У сельских юристов есть обычай скреплять сделку стаканом портвейна. Я часто думал о том, является ли это пережитком христианского таинства или языческого жертвенного возлияния, но я так никогда и не смог этого понять. Некоторые странные привычки прошлых времен все еще существуют в сфере закона. Знаете ли вы, что когда дело решается без суда, то иск всегда помечается Крестным Знамением?

— Я знаю, что на нем рисуют странные закорючки, — ответил Хью.

— Ну, на самом деле это знак Крестного Знамения. А знаете ли вы, что ни один священник не может быть адвокатом? Если пастор хочет сменить свое одеяние, ему придется отказаться от своего сана. Мы избавились от господства церкви в нашем деле, но все еще благословляем решенные дела. Странно, не правда ли?

— Вы увлекаетесь археологией?

— Да, очень. На самом деле я президент нашего местного археологического общества. Все земли здесь в округе богаты на находки. У нас можно найти саксонские, романские и древние британские руины, слоями захороненные одни под другими.

— Можете ли вы рассказать мне что-нибудь о Монашеской Ферме?

— Боже мой, да, я могу очень много всего рассказать. Это одна из наших самых интересных реликвий. Есть несколько любопытных историй, связанных с этим местом. Вы знаете, что однажды у нас там даже было расследование, когда в подвале были найдены кости монаха, который был там замурован? Очень интересно. Я смог его опознать. Он был очень известным суб-приором[24] этого монастыря. Друг Эразма, во всяком случае он переписывался с ним. Он был одним из первых англичан, начавших изучать греческий язык.

— В чем он провинился?

— Понятия не имею. Это должно было быть что-то очень скандальное, потому что об этом нет ни слова в записях монастыря. Только заметка о том, что его сменил на посту кто-то другой. О причинах не сказано. Это должно было быть чем-то таким, о чем они не захотели писать. Монашеская Ферма, как вы знаете, была чем-то вроде тюрьмы. Полагаю, они жили на хлебе и воде, и с горохом в туфлях. С этим монастырем было много проблем. Мы никогда не понимали, из-за чего все это произошло. В записях есть очень странные пробелы. Людей снимали с их должностей без объяснения причин. Новый настоятель был назначен Папой вместо того, чтобы быть избранным монахами. После этого многих монахов распределили между другими домами Ордена, а всех новых руководителей привезли из других мест. Настоящая зачистка, как она есть. Но было очень много тех, кого не учли. Их не отправляли в другие дома, их имена просто исчезли из записей. Мы нашли одного из них во время расследования, так что возможно остальные пропали по тем же причинам. Вы можете найти много интересного, если начнете раскопки.

— Я могу найти очень мрачные вещи, если начну раскопки, — ответил Хью. — Я думаю, что лучше я обойдусь без этого.

— Чушь, полная чушь, вам это понравится! — воскликнул мистер Уотни, который, казалось, внезапно понял, что сказал слишком много лишнего.

Они вернулись в город в сгущающихся сумерках и приехали как раз в то время, когда мистер Джелкс готовил себе чай. Было бы сложно приехать к мистеру Джелксу в такое время, когда бы он не занимался чаем, но этот чай был лучше всех остальных хотя бы потому, что он собирался выпить его с кусочком торта.

— Ну, Ти Джей, мы разделались с этим. Мы купили дом.

— Не долго же вы раздумывали, — ответил старик. — Надеюсь, что вы не поторопились. Куда ты позволила ему забраться, Мона?

— Я позволила ему забраться в монастырь, дядя Джелкс.

— Господи Боже! — воскликнул старик. — Почему же тогда не в женский монастырь, если вы все равно были где-то рядом?

— Как вы думаете, это подходящее место для инвокации Пана, Ти Джей?

Джелкс почесал свой нос.

— Достаточно подходящее, — ответил он, — Психическая атмосфера там была проработана. Но имейте в виду, вам потребуется совершить нечто вроде ритуала изгнания, прежде чем Древние Боги поселятся там; но они будут исправно приходить, если все получится в первый раз.

— Проведете ли вы ритуал изгнания для нас, Ти Джей?

— Нет. Будь я проклят, если я это сделаю.

— Дядя Джелкс, ты помнишь, что однажды рассказывал мне об исправительных домах, прикрепленных к большим монастырям? Ну, так вот это один из них. И ты знаешь, его приор был найден замурованным в подвале, и у них даже было следствие по этому поводу.

— И это мне ты будешь рассказывать, Мона! Должно быть, это та самая тюрьма, которая была прикреплена к большому Аббатству. У них там было много проблем. Один из известных католических историков не так давно предпринял смелую попытку обелить это место. Что доказывает, что было, что обелять. Так ты говоришь, они замуровали приора, да? Тогда это может оказаться чем-то довольно серьезным. Обычно, когда они слетали с катушек, их понижали в звании и выдворяли куда-нибудь в другие дома того же Ордена.

— Нотариус рассказал нам, что они выслали многих монахов, но там также были и те, кто просто исчез, и этот мужчина, личность которого они пытались установить, был одним из них. Он был одним из первых англичан, начавших изучать греческий язык, как сказал мистер Уитни.

— Тогда это, вероятно, объясняет причины его проблем. Как ты думаешь, что значила для этих монахов, запертых в своих монастырях, работа над греческими манускриптами, попавшими в Европу во времена эпохи Возрождения? Они были очень осторожны с латинскими книгами, попавшими в библиотеку, потому что аббаты могли прочитать их. Но они не умели читать на греческом, и умные молодые люди в скриптории[25] работали над ними — молодые парни, как этот ваш замурованный приор, — и, должно быть, прозревали. Только представь, что они, например, заполучили «Вакханок» с призывами Диониса? Это могло вдохнуть в них жизнь. Знаете, что там могло произойти по моему мнению? Этот приор, Амброзиус, как его, кажется, звали, был известен своей перепиской с Эразмом. Его письма дошли до наших дней. Есть одно письмо от него, в котором он заказывает партию греческих манускриптов для библиотеки аббатства. Аббат был очень старым, он уже пребывал в маразме, и этот Амброзиус практически занял его место. Приор, как вы понимаете, был вторым по старшинству. Потом Папа отправил своего человека, чтобы он посмотрел, как там идут дела. Это разозлило их, и поскольку у них была специальная грамота, освобождавшая их от проверок, они выставили этого человека вон. Но потом Папа отправил к ним нового аббата, а гражданская власть его приняла. Старый аббат умер и Амброзиус надеялся на то, что его выберут вместо него. Но его так никто и не выбрал. Он просто исчез и вместо него приехал итальянец. Затем последовала та самая зачистка, о которой вы слышали. Я думаю, в этом монастыре случилось что-то ужасное. И я предполагаю, что причиной тому стали греческие манускрипты. Они купили огромное количество рукописей и некоторые из них, вероятно, были не совсем каноническими.

— Сдается мне, Ти Джей, что вы предполагаете, будто бедный старина Амброзиус мог развлекаться с призывами Пана и был пойман?

— Откуда мне знать? Я просто могу сложить вместе два и два. Все, что я читал, было попытками обелить это место и перепечаткой записей. Но вы можете о многом догадаться, если сложите вместе все детали. Почему в этой истории столько пробелов и что пытались выбелить? Приходят рукописи, монастырь процветает. Мы знаем, что представляет собой греческая литература, и знаем, что представляют собой монастыри. А потом мы находим умного молодого приора, который работал над манускриптами, одиноко замурованным на территории, и чувствуем запах серы.

— Он был молод?

— Он был примерно вашего возраста, Хью, когда он исчез с радаров.

— Бедный малый, я ему сочувствую. Я бы не обрадовался, если бы меня замуровали, когда впереди была бы лучшая часть моей жизни.

— Я бы не хотел быть замурованным на любом этапе своей жизни, — ответил Джелкс сухо. — Это неприятный конец.

Сонный после прогулки на свежем воздухе, Хью рано пошел спать. Но не смотря на усталость, он твердо решил попробовать повторить опыт прошлой ночи. Ему почему-то казалось, что он должен регулярно выполнять эту практику, если хочет добиться успеха. Он лег на спину, скрестил руки на груди и вызвал перед внутренним взором картину залитого солнцем горного склона над морем в Древней Греции. Но еще до того, как он узнал, где он находится, он соскользнул в страну грез. Он вернулся мысленно в исходную точку, но снова провалился в сон и в этот раз его попытка повторить прежний опыт провалилась.

Ему казалось, что он лежит на спине на узких нарах. Вокруг него была кромешная тьма, а крыша, казалось, давила на него сверху, и стены смыкались вокруг него. И в то же время он слышал колокольный звон. Он чувствовал, что голову его покрывал капюшон из какой-то грубой шерстяной ткани наподобие саржи и ощущал складки грубой саржевой ткани под своими руками, сложенными на груди. В своем видении он сел на узких нарах и сбросил с головы капюшон, желая вытереть пот с лица. Он провел руками по своим волосам, мокрым от пота, и обнаружил круглую лысину на макушке, как если бы его густые волосы были сбриты. Затем в своем видении он снова лег и накинул капюшон на лицо, сконцентрировавшись на единственной мысли — принять смерть с достоинством и без сопротивления. Ему показалось, что звон колокола слился со звуком биения его собственного сердца. Тяжелые удары становились все громче и громче, медленнее и медленнее, и затем, абсолютно внезапно, он оказался на свежем воздухе, на залитом солнцем греческом холме, а впереди него шла женщина с сатиновой кожей и мягкими рельефными мышцами.

Он гнался за ней. Вокруг его бедер была повязана козлиная шкура, он ощущал ее жесткий ворс, а верхняя часть его тела была обнажена. На плечи женщины, шедшей впереди него, была накинута оленья шкура. У нее была кожа оливкового цвета, а тело ее было сильным и мускулистым. Особенно его привлекла ее мощная шея. Он прыжками пытался догнать ее, хотя она даже не бежала, а спокойно шла впереди него.

Внезапно сон его прервался и он проснулся, обнаружив себя в луже пота.

— Господи боже, — сказал он самому себе, поднимаясь и пытаясь нащупать полотенце, чтобы вытереться, — Так не пойдет. Я сам себя погружаю в кошмары.

Он снова вспомнил символы из сновидения, пытаясь проанализировать их значение в духе психоанализа.

С первой частью все было ясно. История замурованного приора настолько поразила его воображение, что отыгралась во сне. Происхождение второй части также было ясным. Это было воспроизведение мозгом того видения, которое произвело на него такое впечатление прошлой ночью. Хью Пастон вернулся в кровать и мирно проспал до утра.