Козлоногий Бог

Глава 14.

Прибыла миссис Макинтош, быстро и без нареканий взяв контроль над ситуацией в свои руки.

— Может, пригласим доктора Джонсона? — спросил Хью.

— Конечно же, нет, — последовал ответ. — Если этот человек придет в этот дом, то уйду я.

— Боже, что с ним не так? Миссис Пастон постоянно о нем вспоминала.

— Я знаю, что она вспоминала. Но все же он и близко не подойдет к мисс Уилтон. Кто нам нужен, так это хороший, благоразумный, надежный врач. И если вы позволите послать за ним, то я приведу такого человека.

— Шотландец?

— Да.

— Так я и думал, — сказал Хью, посмеиваясь. — Хорошо, зовите своего шотландца. Он случайно не ваш родственник?

— Он троюродный брат моего покойного мужа.

Прибыл шотландский знакомый миссис Макинтош, который был похож на карманное издание старого Джелкса. Пока он осматривал пациентку, миссис Макинтош присоединилась к Хью Пастону внизу.

— Мистер Пастон, — сказала она тихо. — Мне было бы легче управиться со всем, если бы вы честно рассказали мне о том, кем они вам приходятся.

— Здесь особо нечего рассказывать, миссис Макинтош. Я наткнулся на мистера Джелкса совершенно случайно, ощущая себя очень гадко после похорон, и с тех пор так здесь и оставался. Он вытянул меня из весьма скверного состояния. Мне кажется, я бы совсем сломался, если бы не он. Мисс Уилтон его протеже; сдается мне, что он является кем-то вроде исповедника для всего района. Она художник. Я занимался поисками другого дома, и я хотел подобрать определенную мебель и декор, и старый Джелкс посоветовал мне поручить ей эту работу. Это ее профиль. Затем она заболела прямо на наших глазах. У нее нет никого, кто мог бы за ней присмотреть, и мы сделали для нее лучшее из того, что мы могли.

— Я вижу, — сказала миссис Макинтош. — Что, как ей казалось, было невозможно. Она считает себя женщиной, которая может рассчитывать лишь на себя.

Ее позвали сверху и она ушла, оставив Хью наедине с его мыслями.

Он был очень расстроен болезнью мисс Уилтон и винил себя в произошедшем. Но даже не смотря на то, что он взваливал всю ответственность на себя, а в его обмороке вряд ли была его вина, он все равно переживал гораздо сильнее, чем было бы разумно в данной ситуации. Ему казалось, что он уже давно достиг того состояния, когда все эмоции проходили мимо него и он совершенно ничего не чувствовал. Возвращение же способности чувствовать несло с собой болезненные ощущения, как тогда, когда кровь снова возвращалась в онемевшие части тела. Правда, с другой стороны его несколько успокаивало то, что он все еще был жив; вещь, в которой он часто сомневался в последние годы. Ему казалось, что жизнь, определенно, возвращалась к нему, и даже если этот процесс и был болезненным, то это все равно было хорошим знаком.

Он услышал, как ушел доктор, а затем к нему вернулась миссис Макинтош.

— Ну? — спросил Хью. — Каков вердикт?

— Легкий бронхит. Никаких опасных хрипов в груди. Ее истинная проблема — недоедание.

— Что это значит?

— Она мало ест.

— А в чем причина этого?

— В нехватке денег.

— Что вы хотите сказать?

— Мисс Уилтон ничего не ела на протяжении последних пяти дней, не считая редких перекусов не самой подходящей едой вместе с вами и мистером Джелксом.

— Но почему, ради всего святого? Почему она не поела нормально?

— Потому что, мистер Пастон, у девочки нет работы и она голодает, а вы и мистер Джелкс даже не подумали выдать ей хоть какую-нибудь сумму авансом, чтобы она могла жить на эти деньги до тех пор, пока не получит всю зарплату, а она слишком горда, чтобы попросить об этом. Она пыталась обойтись одним перекусом в день, который ей предлагали вы и мистер Джелкс, а вы же помните, чем вы ее кормили — сосиски, копченая рыба, дешевый сыр. Этого просто недостаточно в ее состоянии. Это только расстраивает ее еще больше.

Хью ничего не ответил. Повисла мертвая тишина, миссис Макинтош наблюдала за ним с непроницаемым видом.

Наконец, он сказал:

— Делайте всё, что необходимо, миссис Макинтош.

— Хорошо, мистер Пастон. Кстати, — добавила она. — Мисс Уилтон умоляла нас о том, чтобы мы ничего не говорили мистеру Джелксу, потому как она считает, что это сильно его расстроит. Но она также не хочет и того, чтобы вы знали об этом, но я подумала, что вам стоило бы узнать.

— Боже, конечно, я бесконечно благодарен вам за то, что вы мне рассказали. Я и не подозревал об этом.

Миссис Макинтош улыбнулась.

— Да — сказала она. — Вряд ли у вас могли возникнуть подозрения. Раньше вы никогда не видели ничего подобного так близко, правда?

Хью посмотрел на нее с удивлением. Впервые он увидел в ней какие-то человеческие черты.

— Вы знаете, — сказал он. — Мне кажется, что я вообще ничего в своей жизни не видел близко. Казалось, что всё находится по другую сторону толстого стекла от меня, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Вы всегда жили очень искусственной жизнью, мистер Пастон.

— Да, мне кажется, что так и было. Я не понимал этого, потому что я никогда не видел ничего другого. Не знал, что что-то другое существует. Мне всегда это казалось естественным, но я думаю, что на самом деле оно не было таковым.

— Я думаю, что это убило бы вас, если бы вы не остановились. Я наблюдала за тем, как вы непрерывно катились вниз с тех самых пор, как я появилась в вашем доме.

— Миссис Макинтош, у вас были подозрения о... о моей жене и мистере Уилмоте?

— Я знала, что у нее кто-то есть, мистер Пастон, но я не подозревала, что это мистер Уилмот. Они всегда были крайне осторожны. Естественно, это не могло бы продолжаться так долго, если бы они не были осторожны.

— Как вы думаете, многие ли об этом знали?

— Не могу сказать. Была одна леди, которая постоянно звонила по телефону. Уилкинс, который пришел на дознание, сказал мне, что он думает, что это был голос мисс Уилмот, он узнал его, когда она давала показания.

— Боже правый, похоже эта девушка участвовала во всем этом! А ведь это я устроил ее в магазин шляп.

— Думаю, если бы вы узнали правду, то обнаружили бы, что именно магазин шляп был излюбленным местом для свиданий.

— Но, боже мой, неужели людям совсем не знакомы правила приличия?

— Прошу прощения, что я говорю подобные вещи, но это крайне редко знакомо людям, на которых мне доводилось работать с тех пор, как умер мой муж.

— Но что с ними не так?

— Слишком много возбудителей, я думаю. Большое количество пряностей в еде; постоянное употребление алкоголя; женская одежда — никто не может жить в такой атмосфере и сохранять благопристойность. Порядочные люди уходят от такой жизни; тем, кто остается — благопристойность не знакома. Это мое честное мнение, и у меня были прекрасные возможности для того, чтобы его сформировать.

— Ну, я думаю, что я не могу быть очень уж благопристойным, ибо я никуда не сбежал.

— О нет, вы сбежали, мистер Пастон. Вы полностью исчезли. Вы были похожи на муляж. Это первый раз, когда я вижу вас настолько живым.

— Знаете, миссис Макинтош, я думаю, что я страдал от недоедания точно также, как и мисс Уилтон.

Миссис Макинтош улыбнулась.

— Я надеюсь только, что мистер Джелкс не будет кормить вас неподходящими продуктами, как это было с Моной. Он очень забавный старик. У него есть очень странные книги.

Хью охнул. Миссис Макинтош, которая, очевидно, сочла, что ей лучше снова надеть ее профессиональную маску, попросила у него разрешения уйти наверх, чтобы навестить свою пациентку.

Следующие несколько дней были очень скучными для Хью. Он не виделся с Моной, чья болезнь шла своим чередом, а он был слишком активным человеком, чтобы довольствоваться бесконечным сидением на сломанной софе старого Джелкса и ведением философских бесед. Его не интересовала философская сторона оккультизма, которая была интересна старику. Он хотел необычных проявлений. Джелкс, рассуждавший об относительности природы реальности и психологическом значении символизма, оставлял его равнодушным. Он разобрался со всеми нерешенными юридическими вопросами и затем, когда ему снова стало нечем заняться, взял машину и поехал к мистеру Уотни, который был рад его видеть — кто бы ни был рад видеть такого клиента, как мистер Пастон, — и пригласил его на ланч.

Дело с передачей собственности, как оказалось, продвигалось даже лучше, чем можно было ожидать.

— Послушайте, — сказал мистер Уотни приглушенным тоном, как если бы был соучастником преступления. — Скоро вы получите свою собственность. Вы внесли задаток. Мы оба не можем сейчас отступить. Мисс Памфри не должна знать о том, что мы еще не закончили с делами. Если вы сейчас же не приступите к работе, вы не успеете заняться своим садом этим летом и...эээ... я был бы счастлив возможности постоять рядом с вами, пока вы будете рыть землю, и понаблюдать за процессом.

Хью с готовностью согласился. Мистеру Уотни было разрешено докопаться хоть до Австралии, если он сможет до нее добраться, лишь бы только хоть что-то происходило и было чем заполнить нескончаемые дни.

Они расстались на том, что было для мистера Уотни практически проявлением нежных чувств, и Хью получил в свое распоряжение огромный ключ. Отсюда было только три мили до Монашеской Фермы; совсем близко, если ехать на машине. С машиной Хью можно было добраться до места, едва успев завести двигатель. Он неторопливо обошел вокруг фермы и к своему удовольствию обнаружил, что то, что он изначально принял за второй, более маленький сарай, оказалось жилым домом гораздо более современной постройки, чем все остальные здания. Пол устилала обвалившаяся штукатурка; сквозь прогнившие оконные рамы гулял ветер, но основной каркас был добротным, и он понял, что этот дом довольно быстро можно было сделать пригодным для жизни.

Он вернулся к машине и помчался по дороге к деревне со своей обычной скоростью. Здесь его встретил мистер Хаггинс в своей рубашке с розовыми рукавами. Да, он мог порекомендовать строителя, по-настоящему надежного человека, который работал на себя вместе со своими людьми. Хью повели за домами к невероятно беспорядочной череде полуразрушенных замусоренных сараев, стоявших на шумном дворе, с которого, по оклику мистера Хаггинса, вышел бородатый старик и представился мистером Пинкером.

Да, мистер Пинкер мог взяться за работу:

— И был бы рад это сделать, сэр. Обидно наблюдать за тем, как красивые здания вроде этого разрушаются. Вы видели веерообразную арку в сараях для скота, сэр?

Да, Хью видел ее, и оценил ее по достоинству. Мистер Пинкер был восхищен.

— Хорошо, что вы пришли ко мне, сэр. Многие просто выломали бы ее. Но я разбираюсь в церковных зданиях. Я объездил здесь все, сэр, и иногда я бывал неподалеку от Лондона, везде, где есть хоть какая-то работа по сохранению старины. Не каждый каменщик понимает в старых зданиях. Они сносят их. Они выдирают их, как будто бы они ничего не значат. Вы не должны поступать также, вы должны уважать старину.

Хью понял, что имел дело с настоящим мастером и был доволен. Он читал о таких людях, но никогда не встречал их прежде, и считал, что они были только персонажами романов, как Марк Тели[31] и другие.

Он посадил старика в машину и вернулся на ферму.

— Здесь все пойдет как по маслу, — сказал старик, осматривая жилой дом. — Мой сын сможет сделать водопровод. Но зачем вам нужно две ванных, я не понимаю. На неделе только одна суббота. Однако, делайте, что хотите.

— Я не знаю, что вы собираетесь делать с этим, — сказал он, когда ему показали остальные здания. — Когда уберут доски, здесь будут огромные комнаты. А еще те маленькие комнатки наверху. Там нет ни одной, из которой можно было бы сделать приличную спальню. Выглядят, как стойла для лошадей. Я бы объединил две или три из них в одну на вашем месте.

— Нет, — сказал Хью. — Не думаю, что мы будем это делать. Я переделаю одну из больших комнат наверху под спальню для своего личного пользования, а все остальное оставлю нетронутым.

Они взобрались наверх по винтовой лестнице, чтобы осмотреть комнату.

— Здесь была часовня, — сказал мистер Пинкер. — Уверены, что хотите спать в часовне?

— Да, потому как она давно не используется в этом качестве, — ответил Хью.

— Некоторым бы это не понравилось, — сказал мистер Пинкер.

— Я не из таких, — сказал Хью.

— Ну, — произнес мистер Пинкер задумчиво. — Говорят, что если родился в конюшне, не обязательно становиться жеребцом, так что может быть и сон в часовне никак не повлияет на вас, сэр. В любом случае, я первым же делом уберу всю опалубку и когда вы приедете в следующий раз, то сможете увидеть, как это место выглядит на самом деле.

— Знаете, что, как мне кажется, я сделаю? — спросил Хью. — Я думаю, что я поеду в Лондон и заберу свои вещи, и остановлюсь в деревне до тех пор, пока дом не будет готов. Будет невероятно интересно наблюдать за тем, как он обретает форму. Есть ли в деревне какое-нибудь место, где я мог бы остановиться?

— Вы могли бы поселиться в гостинице Грин Мэн, если вы не слишком требовательны. В ней нет ничего особенного, но зато чисто. Правда, строилась она для таких, как мы. Там не встретишь знати, впрочем как и где-либо еще поблизости.

Хью повез старика обратно в деревню, и длинные расстояния в мгновение ока преодолевались его колесами.

— У вас отличная машина, — сказал мистер Пинкер, когда скоростной автомобиль достиг конечной точки. – Я думал о том, чтобы приобрести подобную для работы. Мне предложили одну за пять фунтов и я бы хотел купить ее теперь, когда увидел, что вы можете делать со своей.

Приехав в деревню, Хью остановился напротив старого покосившегося фасада гостиницы Грин Мэн. Это был очень старый постоялый двор, совершенно не похожий на заведения типа «Старый Дубъ». Хозяйка, крепкая и решительная на вид вдова, засомневалась в своей способности угодить джентльмену, но немного усилий со стороны мистера Пинкера, который наслаждался прохлаждающим напитком за счет Хью, помогли ее убедить, и после того, как Хью попросил ее выпить с ним и она была напоена легким портвейном для женщин, она не только не только перестала сомневаться, но и стала абсолютно уверенной. Оказалось, что в своей далекой молодости она была кухаркой у матери мисс Памфри, так что она точно знала, как нужно обслуживать господ. Хью удивился тому, что ей удалось дорасти до торговли освежающими напитками. Хозяйство семьи Памфри не выглядело подходящим плацдармом для подобной карьеры.

Ко всеобщему удовлетворению всё было устроено, и Хью помчался обратно в Лондон. Он добрался до книжного магазина и обнаружил, что мистер Джелкс и миссис Макинтош держали совет. Когда он вошел, разговор резко оборвался, из чего он заключил, что он, должно быть, и был предметом этой беседы.

Какое-то время они перебрасывались общими фразами, Хью рассказал о своих достижениях и своих планах, и поинтересовался, не улучшилось ли состояние мисс Уилтон в течение тех нескольких часов, что он отсутствовал.

— Это как раз то, что мы обсуждали, — сказал Джелкс. — Она не поправляется должным образом. Начинает выздоравливать, и снова застревает на одном месте.

— Может быть, ей лучше поехать к морю, чтобы поправиться? — спросил Хью.

— Она еще слишком слаба. У нее все еще держится температура.

— Но почему?

Джелкс посмотрел на миссис Макинтош. Она с готовностью взяла на себя эту задачу.

— Я думаю, мистер Пастон, что когда она увидела ваш обморок, она испытала куда больший шок, чем мы предполагали. У нее было легкое помутнение сознания, раз или два, и она говорила об этом. Она думает, что вы собираетесь проводить спиритуалистические опыты и она этого боится. Я убеждена, что она боится встретиться с вами снова, и в то же время не хочет прекращать с вами общение, потому что ей нужна работа.

— Ох, как ужасно я сожалею. Что я могу сделать для нее?

— Лучшее, что вы можете сделать, это подняться наверх и встретиться с ней, и поговорить с ней так, как будто бы ничего не произошло.

— Хорошо, я поднимусь к ней сразу же, как только она захочет меня видеть.

— Прекрасно, мистер Пастон, а что если вам пойти к ней сразу же после того, как вы выпьете чай?

— Хью, — сказал старый Джелкс, приподняв рыжеватую бровь и глядя на своего гостя поверх чашки чая, — Знаете ли вы, что именно настолько сильно выбило Мону?

— Господи, нет конечно, и что же?

— Амброзиус.

— Что, во имя всего святого, вы имеете в виду?

— Она до смерти им напугана. Думает, что видела его призрак. Воздержитесь от этой темы, хорошо?

— Конечно, Ти Джей. Но что заставило ее так перепугаться?

— Кто его знает. Женщины лишены здравого смысла.

— Не думаю, что в этом дело. Вы знаете, Амброзиус производил на меня порой очень сильное впечатление; но насколько ему рад я, настолько же и она напугана им. Когда он приходит, он вызывает очень сильные эмоции, и если он не нравится вам также, как мне, то я думаю, что он вполне может напугать вас до смерти.

— Ну, как бы там ни было, а оставьте пока эту тему, Хью, ради всего святого.

Закончив с чаем, Хью поднялся наверх, как ему было велено, и миссис Макинтош должным образом провела его в комнату и затем, оставив их наедине, удалилась.

У Моны, сидевшей в кровати с накинутой на плечи выцветшей бледно-розовой шалью, был тот призрачный и почти прозрачный вид, какой всегда придают человеку любые проблемы с грудной клеткой. Не было никаких сомнений в том, что она все еще его боялась. Он видел это по ее глазам и тому, как она старалась держать себя в руках. Хью, который никогда раньше не видел никого, кто мог бы его бояться, и не мог представить себе, как такое вообще могло бы произойти, ощутил, к своему огромному удивлению, отблеск странного чувства удовлетворения в глубине своей души, даже не смотря на то, что его единственным желанием было успокоить ее и вернуть ей ощущение счастья и умиротворения.

Чрезвычайно странно, что Мона, которая на первый взгляд казалась очень своенравным созданием, была по-настоящему и искренне напугана им, и ей потребовалось собрать все свое мужество в обе руки, чтобы заговорить с ним. Было в этом нечто такое, что глубоко восхищало Хью и заставляло его высоко ценить общество Моны. Что-то, что можно было считать первыми намеками на уверенность в себе, которой ему всегда очень не хватало.

Он сел на стул, который был поставлен в правильном месте у изножья кровати — миссис Макинтош всегда делала все очень правильно.

— Ну, как мы себя чувствуем? — спросил он.

— Неплохо, — ответила Мона. — Уже намного лучше, чем было.

— Но не так хорошо, как могло бы быть?

— Нет, боюсь, что нет. Утомительно, не правда ли? Особенно после того, как кто-то был настолько добр ко мне. Я не знаю, как за это отблагодарить.

— Не беспокойтесь об этом. Вы пробудете здесь до тех пор, пока не поправитесь.

Тишина повисла между ними. Хью оглядывался по сторонам в поисках какой-нибудь подсказки, из которой могла бы родиться интересная тема для разговора, не ведущая к Аброзиусу, но ничего не находил. Если бы он заговорил о ферме, то это вылилось бы в разговор об Амброзиусе. Если бы заговорил о ее работе, то они опять пришли бы к ферме, а значит и к Амброзиусу. Внезапно проблема с него была снята. Мона Уилтон пристально посмотрела на него и спросила:

— Вы нашли что-нибудь еще об Амброзиусе?

Хью охнул.

— Я... Я думал, что вам не нравится Амброзиус, — ответил он.

— Я никогда этого не говорила, — сказала Мона. — Он заставил меня испытать настоящий ужас из-за своей кошмарной смерти, но я никогда не говорила, что он мне не нравится. Вообще-то, Я... Мне его невероятно жаль. Мне кажется, что он пережил отвратительные времена.

— Это в точности то же самое, что испытываю к нему я, — подхватил Хью с энтузиазмом, но затем быстро остановился, ибо он знал, что эта тема была запретной и ему казалось, что и без того высокая температура Моны поднимется до точки кипения, если они будут продолжать разговор.

— Расскажите мне о нем. Нашли ли вы что-нибудь еще?

— Э... Нет, я и не искал. Но знаете, я не думаю, что вам пойдет на пользу разговор об Амброзиусе, ведь вы все еще нездоровы. Это довольно мучительная тема, не находите? После нее вы не сможете спать.

— Это лучшая из возможных тем для разговора, как по мне, и я, вероятно, смогу наконец заснуть после нее. Но я не смогу спать нормально, пока не обсужу этого. Амброзиус действует мне на нервы, знаете ли, и я хочу поговорить о нем, чтобы это прекратилось.

— Ну хорошо, начинайте. Что вы хотите узнать о нем?

— Как вы думаете, где он сейчас?

— Господи, я не знаю. Полагаю, спокойно лежит на церковном кладбище, где его и закопали после расследования.

— Там находится его тело, но где он сам?

— Откуда мне знать? Вы думаете, что его призрак разгуливает на свободе?

— Не совсем разгуливает, ведь тогда бы он был земным духом, а я не думаю, что он им стал. Но мне кажется, что он может проявиться, если дать ему хоть малейшую возможность.

— Мне тоже так кажется, — ответил Хью, но затем поспешил прикусить язык.

— Знаете, что мы должны сделать?

— Нет.

— Мы должны помочь ему проявиться.

— О чем вы?

— Мы должны связаться с ним и помочь ему вернуться обратно. Никому не будет покоя, пока мы не сделаем этого. Я уже все решила. Это то, что постоянно крутилось у меня в голове, пока я болела. Это то, из-за чего поднималась моя температура. Но теперь, когда я все решила и рассказала об этом вам, она начнет спадать. Если увидите Амброзиуса, передайте ему большой привет от меня.

Мона очень странно улыбнулась ему после того, как произнесла эти последние слова. Никогда прежде он не видел, чтобы женщина так улыбалась, и не мог понять, что бы это могло значить.

Но его охватило чувство невероятного умиротворения и расслабленности, как если бы то, что создавало напряжение внутри него, внезапно уступило и освободило его от себя.

— Чертовски приятно слышать это от вас, — сказал он и сам удивился этому. Почему он благодарил ее вместо Амброзиуса?

— Теперь расскажите мне, что нового произошло, — сказала Мона. — Как обстоят дела с фермой?

— Первоклассно. Вы знали, что то, что мы приняли за маленький сарай, на самом деле оказалось маленьким домом, и что он вполне пригоден для жизни? Его только нужно немного подкрасить и кое-что там подремонтировать. Мы могли бы переехать уже на следующей неделе, если бы захотели.

— Как это прекрасно! Боже мой, я должна очень быстро выздороветь и приступить к работе над ним. Нет ничего лучше, чем придавать вещам должный вид. Вы не представляете себе, какие возможности открывает это место в плане декора. Это самый лучший фон, о котором только можно мечтать.

— Так вы тоже влюбились в это место, правда? Как и я. В нем есть странное очарование, не правда ли? Кто-то из-за его истории мог бы решить, что он мрачное и зловещее, но мне почему-то так не кажется. Кажется, что все это было наносным, а настоящей единственной вещью, связанной с этим местом, было то, что Амброзиус намеревался там предпринять. Вы догадались, что это?

— Нет, и что же?

— То же самое, что и мы собираемся сделать — инвокация Пана. И дом знает об этом. Вот почему мы чувствуем, что он принимает нас. Он был ужасно рад нас видеть. Этот дом можно считать монастырем в той же мере, в какой Амброзиуса — монахом. Держу пари, что на протяжении всех этих столетий Пан ждал возможности продолжить общение, которое было прервано посланником Папы.

— Это многое объясняет, — ответила задумчиво Мона. — Я ломала голову над тем, почему же желание призвать Пана привело вас в монастырь. Это самое неподходящее место, какое только можно себе представить. Но теперь все стало ясно. Один и тот же путь ведет к ним обоим, к Пану и Амброзиусу.

— Я все время так и думал. Что старая часовня не была христианской; она была построена только для отвода глаз; но если она когда-либо использовалась для чего-то правоверного, я съем свою шляпу. И все равно, мне не кажется, что Амброзиус был таким уж плохим парнем, даже по местным меркам. Я полагаю, что в действительности он страдал от несбалансированной духовной диеты и пытался разнообразить ее некоторым количеством витамина П[32].

— Какое милое название!

— Оригинальное и запатентованное. Когда он добрался до греческих рукописей, он понял, что с ним было не так и как это исправить, и он начал работать над этим тайно, зная, что он будет сожжен, как ведьма...

— Как колдун, — поправила Мона.

— ...Если будет пойман. Мне кажется, Амброзиус стал бы настоящим реформатором, будь у него хоть половина шанса. Он не просто избавлялся от своих комплексов, играя с грязными вещами. Что бы они ни говорили, а он знал, что Пан был чистым и естественным.

В памяти Моны всплыло выражение острого лица незнакомца, склонившегося над ней в пустой верхней комнате музея, и она гадала, какие же цепи, сковывающие его душу, придется разорвать Амброзиусу, прежде чем он достигнет относительной свободы, о которой говорит Хью Пастон. Она содрогнулась от внезапного приступа страха; ибо хотя она и не боялась Пана, она боялась, и не без основания, тех захлестывающих чувств, которые вырвутся наружу, когда все барьеры будут сломаны.

— Если наши догадки верны, — продолжал Хью, — Амброзиус пытался пробудить Пана. Во всяком случае, его современники говорили, что он пытался вызвать дьявола, а Пан и дьявол были одним и тем же в их средневековых головах.

— Но вы же не думаете, что Пан и дьявол это одно и то же, правда, мистер Пастон? Вы же не сказали «стань моим богом, зло»?

— Господи, нет, конечно, мне не кажется, что Пан это зло; хотя, заметьте, он может стать дьяволом, если выйдет из-под контроля. Я думаю, что он является чем-то, что было утрачено в современной жизни — чем-то вроде духовного витамина. Но и витаминов может быть слишком много. Я видел, что происходило с детьми, которых заставляли вести здоровый образ жизни. В них засовывали половину алфавита и заставляли заниматься спортом. Странно, не правда ли, что и полезных вещей может быть слишком много, но тем не менее это так.

— Так происходит вообще со всем, — сказала Мона. — И также может произойти с Паном. Если вы переборщите с Паном, то станете агрессивны, если переборщите с церковью, ощутите меланхолию. Забавно, не правда ли, что умеренность стала означать тотальное воздержание вместо ограничения количества. Но скажите, когда вы собираетесь переехать в Торли?

— Я перееду завтра, поселюсь в гостинице Грин Мэн.

— Это название местного паба? А знаете ли вы, кто такой Зеленый Человек? Это Пан.

— Боже мой, в самом деле?

— Да, в самом деле. Он Джек-в-зеленом, дух леса — сказочный человек, который гоняется за девицами в канун летнего солнцестояния — и кем ему еще быть, как ни Паном? Британским Паном. А знаете ли вы, что значит название деревни, Торли? Оно означает поле Тора. Там вы окружены Древними Богами; Скандинавскими древними богами, потому как это восточная часть Англии. На западе вы бы встретили кельтских богов. Но вам больше подойдут Северные Боги, потому что вы блондин. Я брюнетка. Я принадлежу к кельтам. Но все это одно и то же, как вы понимаете — другие названия для тех же самых вещей. Пан одинаков для всех. Он является первоначальной энергией – вот и все. Он выходит из-под земли под вашими ногами в виде духовной силы, и как сила Солнца спускается с неба над вашей головой.

— Меня точно повесят! Послушайте, вы не должны рассуждать об этом. У вас снова поднимется температура высотой с дом.

— О нет, не поднимется. Мне стало лучше, когда я сняла этот камень со своей груди.

Открылась дверь и вошла миссис Макинтош.

— Я думаю, она достаточно наговорилась для одного визита, — сказала экономка, и Хью последовал за ней, как ягненок. Она была женщиной, которой невозможно было не повиноваться, как и многие другие слуги на Мейфейре.