Козлоногий Бог

Глава 18.

Хью протискивался сквозь плотный поток машин на огромном автомобиле, проклиная его на каждом повороте. Мону и Джелкса, сидящих позади него в окружении своих пожиток, это очень забавляло. Никогда прежде им не доводилось видеть Хью в подобном настроении. Он всегда казался человеком чрезмерно застенчивым. Но когда дело касалось машин, он знал, чего он стоит и был уверен в своих силах. Мону особенно веселил тот факт, что Хью проклинал роскошный автомобиль также, как она проклинала подержанный велосипед, который она купила в надежде на сокращение расходов и который так сильно ее подводил. Большинству людей кажется, что когда они сядут в свой собственный Роллс-Ройс, они смогут с легкостью добраться хоть до небес. Мона и сама бы с радостью пожила в роскошной квартире стоимостью как этот Роллс, а Хью крыл его последними словами и обращался с ним так грубо! Как по-разному может восприниматься жизнь, если смотреть на нее с разных сторон.

— Боюсь, что вынужден оставить вас в темноте, — сказал Хью, когда они выехали на пустую трассу и уличное освещение закончилось. Свет в машине погас и зажегся дальний свет; дальше машина ехала мягко и ровно, а на водительском сидении, казалось, воцарился мир и покой.

Однако гармония была нарушена, стоило им свернуть с главной дороги, и ругательства полились снова, когда неповоротливую машину пришлось уговаривать ехать по узким улочкам, и Хью обзывал ее, словно неповоротливую скотину, под аккомпанемент свистящих и скребущих звуков, которые издавала никем не стриженная живая изгородь, царапавшая ее бока. Правда, мучения ее в определенный момент закончились, и она бесшумно, как привидение, заскользила по пустырю и далее, по дороге, ведущей к ферме. Хью остановился у темных и молчаливых зданий, включил свет в салоне и повернулся в водительском кресле, чтобы поговорить со своими спутниками.

Там, в углу, сидел Джелкс, походивший на старого задумчивого петуха, с Моной, которая спала на его плече, измученная шумом и долгой дорогой.

Увиденное произвело на него неописуемое впечатление. Ему показалось, что глубочайшие ростки всего его существа утолили бы свою жажду, если бы женщина сделала то же самое для него. Мона проснулась и подняла голову, и взгляды их встретились. Хью поспешно отвернулся, поскольку на его лице было написано слишком многое из того, из-за чего он мог бы лишиться ее дружбы.

— Ну, теперь выходим из машины, — сказал он, тут же подкрепив действиями свои слова. Он открыл дверь машины и протянул руку, чтобы помочь выйти Моне. Она взяла его за руку и поставила ногу на подножку, но нога, онемевшая от сна в неудобной позе, соскользнула, как только она оперлась на нее, и она упала вперед, но была поймана Хью. Она рассмеялась, но на какой-то краткий миг желание Хью оказалось исполненным.

— Идемте, — сказал Хью, доставая ключ из желоба над дверью, что было проверенным временем местом для хранения ключей в этой стране. — Я знаю, что дом сейчас больше похож на разграбленную гробницу, но совсем скоро мы придадим ему более жизнерадостный вид. Вы же больше не боитесь Амброзиуса, Мона? Мы с ним очень близки. Скоро я представлю вас друг другу.

Они вошли, вдохнув холодный и сырой воздух и ощутив запах свежей штукатурки, который был далеко не самым приятным запахом на свете. Хью, у которого не было спичек, чиркнул карманной зажигалкой и поднял вверх тусклое голубое пламя, чтобы осветить помещение, в котором они находились. Всё было не так уж плохо. Дешевая мебель не издавала запаха, а беленый дуб, из которого она была сделана, отлично сочетался по цвету со старым кухонным гарнитуром. Хью зажег потрепанный торшер, свисавший с балки, на котором неровным почерком было выведено «Дж. Пинкер и сыновья» на тот случай, если кто-либо нечистый на руку поддастся искушению, и это место стало куда больше похоже на человеческое жилище, нежели на семейный склеп.

— Теперь займемся камином, — сказал Хью.

— А есть чем топить? — уточнил практичный Джелкс.

— А разве нет? Вынужден заметить, что уж этого у нас предостаточно. Я даже подумывал устроить вечеринку в духе Гая Фокса для всего района.

Джелкс проследовал за ним в дверь, ведущую в судомойню, а оттуда на фермерский двор, и там, в центре двора, они увидели в смутном лунном свете невероятных размеров кучу. Набрав по охапке досок, они вернулись в гостиную и выгрузили их прямо в огромный камин, ибо обещанные мистером Пинкером подставки для дров все еще не были установлены. Хью сходил до машины и, вернувшись со смазочным пистолетом, облил кучу досок черным маслом. Он поднес к ним спичку и они вспыхнули, словно вулкан.

— А теперь, Ти Джей, я оставлю вас топить дом. Сделайте это место по-настоящему теплым, сколько бы для этого ни потребовалось топлива. Я поехал в деревню.

Приехав в деревню, он столкнулся с непростой задачей сообщить миссис Паско, для которой он стал настоящим любимцем, что он вот-вот ее покинет. Однако он полагал, что сможет смягчить этот удар, открывшись ей и попросив ее совета. Правда, сделать это было не так уж просто, поскольку в ее святилище за барной стойкой явно собралась компания, ведь оттуда лились звуки томной и протяжной песни под аккомпанемент аккордеона. Впрочем, делать было нечего и Хью, преодолев свою застенчивость, постучался в двери. Аккордеон затих с воплем отчаявшегося кота, дверь открылась, и на пороге появился мужчина, явно бывший моряком самых жестких нравов.

— Привет? — сказал Хью, опешивший настолько, что не смог придумать ничего лучше.

— И вам того же, — бросил незнакомец, — Что вам нужно?

— Я хотел перекинуться парой слов с миссис Паско, — ответил Хью.

— Она пошла в магазин. Скоро вернется. Я могу вам как-то помочь?

— Нет, благодарю вас, — ответил Хью. — Я подожду ее возвращения, если позволите.

— Зайдите внутрь и присядьте, — сказал мужчина.

Сначала его, как и старого Джелкса, с первого взгляда насторожили голос Хью и его манера держаться, выдававшие его принадлежность к людям определенного класса, но он, в свою очередь, быстро распознал простого человека, скрывавшегося за внешней оболочкой, которую налепило на Хью его окружение, и, образно говоря, пожал руку тому человеку, который находился под ней. Он провел его в освещенное, прокуренное, уютное помещение с низким потолком.

— Пропустим по одной? — спросил он, взяв в руки каменный кувшин, стоявший на столе среди остатков трапезы.

— Не откажусь, — ответил Хью, — Я сегодня не обедал.

Это был прямой путь к сердцу сидящего перед ним одиночки в синей форме. Согласие Хью значило не больше, чем значил бы его отказ; совсем другим делом было его признание в том, что он был бы рад пиву — это был разговор мужчины с мужчиной.

— Не хотите поужинать? — спросил моряк.

— Нет, я не могу, — ответил Хью. — Меня ждут люди и я хотел бы раздобыть немного еды и для них тоже; вот почему мне нужно увидеться с миссис Паско.

— Она вернется через пару минут, а если не вернется, я достану ее из-под земли. Где ваши люди, мистер?

— На Монашеской Ферме.

— О, так вы и есть мистер Пастон? Ма не ждала вас обратно раньше понедельника.

— Я сам не ожидал, что я вернусь, но я здесь, и со мной еще двое людей, один из которых болен. И в том месте, где они находятся, темно и нет ничего для жизни, и я хотел попросить миссис Паско протянуть мне руку помощи.

— Конечно же мы поможем вам, мистер. Что именно вам нужно?

— Я без понятия. Об этом я хотел спросить у вашей матери, она-то уж точно знает.

— Бьюсь об заклад, что знает, — ответил младший мистер Пинкер, подмигивая, — а я раздобуду необходимое хоть из-под земли!

Стук в коридоре возвестил о возвращении миссис Паско, очевидно заходившей по пути к мистеру Хаггинсу, с полными руками свертков. Хью рассказал о своей ситуации. С ним, прямо на ферме, находились пожилой джентльмен и юная леди, его племянница, поспешно добавил Хью, и юная леди еще совсем недавно лежала в кровати, будучи простуженной.

Миссис Паско пришла в ужас, и не без причины. Бедная юная леди! Она же встретит там свою смерть! Что за люди эти мужчины! Она бегала вокруг, словно курица в загоне. Хью немало удивило то, каким было ее представление о первичных жизненных потребностях. Ящик бутылочного пива, две бутылки портвейна и бутылка виски практически самостоятельно запрыгнули в машину. Затем, воспользовавшись его приглашением, она тоже залезла внутрь. Не ожидая никаких приглашений, ее сынуля-моряк тоже присоединился к их вечеринке, и прямо на Роллс-Ройсе они отправились к мистеру Хаггинсу.

Изумление этого джентльмена, когда он их увидел, невозможно было описать. Его жилет вздулся так сильно, что казалось, будто под ним был спрятан воздушный шар. В кромешной тьме рядом с машиной они образовали живую цепь, в которой мистер Хаггинс и миссис Паско находились по краям, а он сам и Билл были только лишь бездушными звеньями в центре, и казалось, что всё содержимое магазина медленно потекло через них в машину. На самом деле, только изобретательность Билла помогла Роллсу вместить всю эту ерунду. В какой-то момент Хью даже подумал о том, что скоро с рук на руки начнут передавать местных котят. Наконец вышла миссис Паско и забралась на коврик в салоне с огромным окороком в руках. Билл устроился рядом с Хью, и они поехали. Хью думал о том, какие грузы приходилось перевозить этому Роллсу и что бы чувствовали машины, если бы у них была душа. Как бы то ни было, а к алкоголю ему было не привыкать. На этой вечеринке в духе Безумного Шляпника, решил он, можно было бы считать себя счастливчиком, если никто не засунет в чайник тебя самого.

В окнах фермы было видно такое яркое пламя, что Хью гадал, не объята ли она случайно пламенем. Но нет, Джелкс просто тщательно соблюдал данные ему инструкции и топил изо всех сил. Дымоход ревел, а камин давал больше света, чем любая лампа.

Знакомство оказалось успешным и всем начало казаться, что они знали друг друга раньше. Билл и Хью, подмигнув друг другу, принялись за бутылочное пиво; но миссис Паско внезапно их засекла и встала перед ними с видом судьи. Хью, однако, сумел спасти ситуацию, заявив, что миссис Уилтон просто необходимо выпить немного портвейна; это пробудило профессиональные инстинкты миссис Паско, ситуация была улажена и жизнь заиграла совсем другими красками. Джелкс и Билл отправились наверх, чтобы собрать кровати, а миссис Паско исчезла в кухне.

Мона, гревшая ноги у камина, выглядела намного лучше, чем в те времена, когда всё пошло наперекосяк и ее газеты отказались ей платить. Бояться Хью после того, как он был пойман за распитием пива, было невозможно. Он поставил свой стул рядом с камином, поближе к ней, и плюхнулся в него.

— Не уверен, что могу сейчас сделать что-то более полезное, — начал он, — Чем развлечь вас. Ну, как вы себя чувствуете?

Она ответила.

— Мы очень весело проведем время, — сказал он, — Это лучшие дни моей жизни. — Он совершенно забыл о долгих часах своей черной депрессии, когда его единственным другом был Амброзиус. — Послушайте, Мона, вам ведь незачем торопиться обратно, правда?

— Мне нет, но я думаю, что дядя Джелкс торопится.

Хью замолчал. Сможет ли он рискнуть? Допустим, ее возмутит его предложение, но закончится ли на этом их дружба?

— А вы знаете, что миссис Макинтош подвела меня?— спросил он после долгой паузы.

— Да, она сказала нам об этом. Знаете, я думаю, что она поступила правильно. Ничего хорошего бы из этого не вышло. Вы ведь хотите порвать со всем, что связано с вашей прежней жизнью.

— Да, так подсказывает мне моя интуиция. Я не знаю, зачем я бегу от нее. Но знаете, я думал, что было бы чертовски удобно, если бы вы могли жить на ферме, пока работаете над ее благоустройством, и я бы даже не стал уговаривать вас остаться, если только не мог бы предложить вам остаться вместе с миссис Макинтош или кем-то вроде нее. Послушайте, предположим, что я найму для вас эту замечательную служанку, расхваленную миссис Паско, останетесь ли вы тогда после того, как дядя Джелкс уедет домой? Если бы вы остались, это избавило бы нас от многих лишних проблем и суеты.

Мона задумалась на минуту.

— Не вижу причин отказываться, — сказала она, наконец. Ее богемную душу нисколько не волновала неординарность ситуации.

На миг она испытала приступ ужаса при мысли о том, чтобы справляться с Амброзиусом в одиночку после того, как уедет Джелкс, но она отогнала от себя эти мысли. В конце концов, какие еще у нее были перспективы, кроме работы с Хью? Она должна была попытаться разделить в своем сознании работодателя и человека. Но в этом, увы, как раз и заключалась проблема, ибо ничто не могло бы заставить Хью быть только работодателем, но не человеком. Мона отложила решение этой проблемы на потом. Она была слишком уставшей для того, чтобы думать об этом прямо сейчас. Это была ее первая поездка после болезни и она требовала от нее достаточно много сил.

Хью, будучи совершенно непрактичным человеком, снова достиг всего, чего хотел, бессознательно прибегнув к своей излюбленной хитрости. Он выбирал людей, которые были ему симпатичны и которые, как он видел, обладали необходимыми знаниями, и отдавал себя на их милость; а поскольку Хью обладал таким же чутьем на человечность, каким обладали лишь маленькие дети и собаки, его метод всегда срабатывал. Его родственниц, которые все как одна были властными и деятельными женщинами, жутко бесила эта его особенность; подобно Кассандре, они предсказывали скорые беды каждый раз, когда Хью терял разум; но вместо этого он всегда возвращался обратно с улыбкой на лице, поддерживаемый каким-нибудь добросердечным, располагающим всем необходимым человеком, которому доставляло удовольствие играть роль его матери или брата, в зависимости от обстоятельств. Этого было достаточно, чтобы вывести из себя любую женщину из его семьи.

Миссис Паско так основательно взяла Хью на буксир, что он с трудом осознавал, что вообще куда-то плывет. Домашний комфорт, можно сказать, вырос из-под земли, и он почти не принимал участия в его создании. Она накормила его самого и его гостей, взбила им постели и, образно выражаясь (хотя, если честно, выражаясь буквально — если речь шла о Моне), уложила их спать, и они даже не успели понять, что вообще происходит. Потом она вместе со своим отпрыском подняла кусок брезента, в который была завернута циркулярная пила мистера Пинкера, и накрыла им Роллс-Ройс, после чего они проделали долгий обратный путь пешком до деревни, а оттуда сразу отправились в постель.

Следующим утром Мона проснулась первой, ведь Хью и мистер Джелкс по природе своей были поздними пташками. Она выглянула в окно и, увидев первую зелень на березах и первые лучи солнца над елями, выбежала за дверь так быстро, как только могла. Она так долго жила в Лондоне, что уже не помнила, как много может значить для нее весна и раннее утро. Несколько полиантусов, бархатисто-коричневых и винно-фиолетовых, были разбросаны среди нарциссов в жесткой траве, произраставшей у основания старой стены, и Мона, ставшая особенно чувствительной из-за болезни, стояла и смотрела на них. Роса искрилась на каждом сером стебельке высохшей зимней травы, тяжелая роса, оставшаяся после последних заморозков, и маленькие бархатистые личики полиантусов проглядывали сквозь нее, ничем не поврежденные. Небо было бледно-голубым, в цветах ранней весны и раннего утра; маленькие хвостики облаков на юге указывали направление ветра, чье мягкое дуновение прогоняло прочь утренний холод рассвета. Темный дрок с желтыми цветами усеивал бесплодный пустырь, серебристые березы возвышались то здесь, то там, сплетая тонкое кружево ветвей на фоне неба, пронзаемого ими насквозь, когда отблески света отражались в слабой дымке молодой зелени. Темные ели сторожили линию горизонта, как и весь год до этого, оставаясь неизменными. Зимнюю серость пустыря украшали широкие полосы папоротника, казавшегося на его фоне огненно-рыжими; ничем не огороженное поле тянулось вдаль и скрывалось в лесу, как только земля начинала идти под уклон. Всем здесь заправлял лесной Пан, не уступавший ни дюйма своих владений Церере. Это было зрелище, способное разбить сердце любого землепашца, однако Мона благодарила Богов за этот пейзаж.

Чье-то неожиданное прикосновение к ее руке заставило ее вздрогнуть, и она обернулась, увидев рядом с собой Хью, который смотрел на нее сверху вниз с высоты своего недостижимого роста. Он улыбнулся и крепче сжал ее руку.

— Милое зрелище, не правда ли? — спросил он.

— Очень милое, — ответила Мона, и они продолжили стоять здесь вместе, в молчании.

— Все только и говорят, что здесь нужно разбить сад, Мона, но никакой сад здесь не нужен. Мне итак здесь нравится.

— Можно посадить какие-нибудь старомодные, деревенские цветы во дворе.

— В каком еще дворе? — спросил Хью.

— На земле внутри галерей, где сейчас находится скотный двор.

— Так ты хочешь разбить сад, да, Мона? Отлично, я не против.

Их внимание привлек стук копыт на дороге, и они увидели мистера Пинкера, подъезжавшего к ферме на старомодной двуколке с весьма необычным грузом на борту, состоявшим из миссис Паско, Билла Паско, прораба, мальчишки-помощника, некоторого количества досок и банки клея, заботливо вложенной в руки миссис Паско. Билл аккуратно держал молочник, как если бы тот был новорожденным ребенком. Грин Мэн мог катиться к дьяволу вместе со всеми своими постояльцами; это в очередной раз доказало правдивость притчи о девяноста девяти овцах, благополучно пасущихся в загоне и ничего не значащих на фоне одной-единственной бродяги[37]. Формально Хью, конечно, не был овцой, но он был чем-то куда более удивительным — мужчиной, который мог позволить другому человеку управлять своей жизнью.

Джелкс, который из вежливости не стал надевать свой халат, спустился вниз в своем инвернесском плаще, чем придал еще больше живописности собравшейся компании. Мона, чья невзрачная одежда казалась в Лондоне слишком серой, казалась здесь богиней, поднявшейся из земель серого зимнего пустыря также, как Афродита поднялась из пены морской, настолько прекрасно она вписывалась в окружающую действительность.

Они широко открыли дверь в гостиную и поставили стол под лучи солнца, ворвавшегося внутрь. Мона сорвала несколько полиантусов и, засунув их в грубый глиняный кувшин, найденный ей на полке в судомойне, поставила их на стол среди пестрой деревенской посуды, и пчела, неуклюже подлетевшая к цветам, тут же собрала с них мед. Хью внезапно ощутил прилив счастья, пьянящего не меньше, чем алкоголь.

Они оба с огромной радостью показывали Джелксу всё, что было интересного в этих старых зданиях. Джелкс, в свою очередь, не без удивления заметил, что Мона относилась к ним точно также, как и Хью.

Мона не видела их после того, как территория была расчищена от лишних перегородок и других препятствий, и теперь она могла впервые оценить возможности двух великолепных просторных комнат с их арочными окнами и роскошными каминами. Амброзиус, очевидно, обладал хорошим вкусом, раз не обошел своим вниманием ни одну церковную архитектурную особенность.

Джелкс осмотрел часовню, но не проронил ни единого слова: было ясно, что как попугай, который плохо говорил, он, тем не менее, подумал о многом.

Вернувшись в дом, они столкнулись с миссис Паско, которая собралась с духом, чтобы навязать им великолепную служанку, которая, по ее мнению, была им просто необходима. Оказалось, что в деле поиска слуг всё здесь давно было поставлено на поток, и они узнали, что мисс Памфри имела привычку решать все вопросы по управлению своими владениями с помощью девушек, которых брала из «Домов». Естественно, «Домом» называлось не совсем то, что обычно привыкли под этим понимать. А девочки из этих «Домов» были совсем не похожи на домашних слуг, когда впервые выходили в мир из своего монастырского затворничества. В сущности, они полностью соответствовали старомодному идеалу слуги, а именно таких слуг и нравилось нанимать мисс Памфри. Однако время шло и эти несчастные птенцы становились вполне оперившимися, и осознав, что именно на них возложили, подавали в отставку. Поэтому их приходилось часто менять. Поэтому мисс Памфри управлялась со своими владениями, бесконечно нанимая новых малограмотных сирот, которых вся деревня с нескрываемым удовольствием учила жизни, ибо мисс Памфри не пользовалась в этом обществе большой популярностью.

Последняя из сирот, однако, продержалась дольше остальных. Она прожила у мисс Памфри больше года, и все это время она никогда не выходила из дома одна, но все время была в сопровождении либо пожилой горничной, либо самой мисс Памфри. А потом произошло то, что произошло, хотя на первый взгляд трудно было увидеть связь между двумя этими событиями, но все началось с того, что миссис Паско подала заявку на продление рабочего дня по случаю раздела кассы клуба взаимопомощи в рождественский сочельник; весть об этом достигла ушей мисс Памфри; мисс Памфри поговорила с одним из судей, который был другом ее отца, и в просьбе было отказано. Тогда миссис Паско захотела найти прекрасной сиротке мисс Памфри другую работу.

Конечно же миссис Паско была к этому не причастна — правда, это было такой же глупостью, как и всё остальное в этой истории, но по ее словам, эта девочка была очень хорошей девочкой, которой просто навязали эту работу и которая хотела для себя лучших условий, и в итоге информация просочилась вовне и достигла ушей девочки из-за ее чрезмерной болтливости. После того, как она замолчала, все трое переглянулись.

— Если вы наймете эту девушку, вы наживете врага на всю жизнь в лице мисс Памфри, — сказал Джелкс.

— Ты знаешь, — сказала Мона, — Мне кажется, что я никогда не встречала кого-то, кто не нравился бы мне также сильно, как мисс Памфри. Я бы с удовольствием переманила к себе ее слугу.

— Ну ты это ты, — сказал Джелкс, — Но что скажет Хью? Ему придется жить в этой деревне после твоего отъезда.

Наступила внезапная, глухая тишина, как если бы все были застигнуты врасплох, и брови Джелкса медленно поползли все выше и выше. Затем все одновременно заговорили.

Мона пошла сказать миссис Паско, что они заберут девчонку, и подумать, что можно было сделать для того, чтобы перевезти её, вернее, что им для этого потребуется, но узнала, что всё уже было придумано и девочка практически сидела на ящике со своими вещами, дожидаясь, когда ее заберут. Хью начал было протестовать, но его настолько забавляла ссора между миссис Паско и мисс Памфри, что он отказался принять сторону Джелкса и помешать осуществлению их плана, изо всех сил поддерживая миссис Паско.

В конце концов было решено, что он должен отвезти миссис Паско обратно в деревню, загнать Роллс в чащу леса по следу, проделанному деревенским канализационщиком, который опустошал выгребную яму мисс Памфри, и там дожидаться появления беглой сироты. Хью, которого всё это невероятно забавляло, с готовностью согласился на свидание в навозной куче и вместе с миссис Паско тотчас же уехал на Роллсе.

Оставшись наедине с Моной, Джелкс приподнял рыжеватую бровь, глядя на единственного вскормленного им агнца, и спросил:

— Итак, Мона, что ты затеяла?

— Я хотела рассказать тебе, дядя, только у меня не было такой возможности. Мы говорили с мистером Пастоном как раз перед тем, как ты спустился вниз, и он решил, что если бы при мне была эта девчонка, то я могла бы остаться здесь после того, как ты уедешь. Так мне было бы удобнее приводить это место в порядок.

Джелкс провел несколько минут в раздумьях.

— Ну, Мона, — сказал он, наконец, — Ты себя похоронишь.

— Ты против, дядя?

— Я не знаю, что сказать. Всё гораздо сложнее, чем кажется. Я не знаю, какие еще могут быть у тебя варианты. Я полагаю, что если ты будешь сохранять благоразумие и будешь думать о последствиях, все будет хорошо, но я не могу сказать, что я счастлив оставить тебя наедине с Амброзиусом. Ты можешь ввязаться черти во что с этим Амброзиусом, будь он хоть самим Хью, хоть блудным духом, хоть кем угодно еще, и девчонка не сможет тебя от него защитить. Послушай, а что если тебе найти здесь работу и для Билла? Он расспрашивал меня о такой возможности. Похоже, сейчас многие корабли простаивают, и сложно найти для себя надежный причал. Он мог бы что-нибудь ремонтировать, или работать садовником, или просто выполнять обязанности разнорабочего. Я был бы спокоен, в конце концов, намного более спокоен за тебя, если бы Билл был рядом с тобой.

— Ты меня смешишь, дядя, предлагая нанять головореза вроде Билла для защиты от Хью, который кажется таким душкой.

— Не так уж он и душка, Мона, но ты не веришь в это. Ни один человек, который ввязывается в такие игры, как Хью — альпинизм, гонки и посещение шальных кабаков — не может быть абсолютно мягким. Да и если на то пошло, чем более мягким будет Хью, тем больше проблем доставит Амброзиус.

— Сдается мне, что можно было бы получить что-то интересное, если сначала расплавить, а потом смешать в равных пропорциях Хью и Амброзиуса.

— Это как раз то, что нам нужно сделать, но как именно это произойдет, пока выше уровня моего понимания. Мы просто будем тихо сидеть здесь в течение пары недель и наблюдать за тем, что будет происходить.

— Так ты останешься здесь на пару недель, дядя? Как ты будешь управляться с делами?

— Я буду совершать вылазки до магазина дважды в неделю. Прибыль приносит в основном почтовая торговля. Я прекрасно с этим справлюсь. Наши проблемы куда глубже, чем кажется, Мона. Я не виню миссис Макинтош за ее побег. Я бы и сам сбежал, если бы мог.

— Чего ты боишься, дядя?

— Я боюсь двух вещей, детка. Амброзиуса, будь он хоть предыдущей инкарнацией Хью, хоть раздвоением личности. И в сущности не имеет никакого значения, какой вариант верный. Всё, что подавлено в Хью, присутствует в Амброзиусе — совершенно бесконтрольно. Хью потихоньку выбирается из своей скорлупы, и поскольку из нее выбирается Хью, из нее же выбирается и Амброзиус — и это, если я не ошибаюсь, происходит очень быстрыми темпами; и проблема в том, что пока Амброзиус будет находиться в переходном состоянии, он будет твоей проблемой. Если ты не сможешь его должным образом усмирить, ты горько об этом пожалеешь.

— Если я...что? Что ты имеешь в виду, дядя?

— Я давно перестал рассчитывать на успех этой операции, Мона. Я сразу это заметил и меня это беспокоит. Миссис Макинтош тоже это замечала, в сущности это она и надоумила меня на ваш счет.

— Я так и думала, — воскликнула Мона, — Я знала, что миссис Макинтош здорово мутила воду.

— И тем не менее, Мона, она довольно хорошо знает Хью, и она прекрасно знает правила того мира, в котором он живет. Я говорил тебе с самого начала, что не нужно принимать всерьез действия Хью в его нынешнем состоянии. Как только он придет в себя, он вернется к жизни, к которой привык, и ты должна об этом помнить. Пока ты не забываешь об этом, всё будет идти нормально, но чего я боялся всё это время, так это того, что ты всерьез к нему привяжешься, и в итоге он причинит тебе боль.

— Я не принимаю всерьез самого Хью, — сказала Мона, — Он мне не интересен. Он никакой. Вот если бы на его месте был Амброзиус, то конечно, это был бы совсем другой разговор.

— Мона, ты совершенно лишена стыда. Если бы я не понимал, что ты говоришь о невозможном, я бы решил, что говорю с продажной девкой.

— Да, из Хью и Амброзиуса, смешанных в равных долях, получилось бы что-то достаточно интересное; но я бы не могла влюбиться в Хью, даже если бы он остался последним мужчиной на земле. Я неплохо себя знаю. И меня ничуть не удивляет, что его жена обманула его, правда, ничуть не удивляет. Мне ужасно жаль Хью и всё такое, но — боже мой, чувство жалости к мужчине не может удержать рядом с ним ни одну женщину, в которой есть хоть капля индивидуальности.

— Ну что ж, моя дорогая, может быть ты и права, но мне стыдно слушать то, что ты говоришь.

Хью, меж тем, сидел в ожидании около зловещего холма, похожего на чье-то доисторическое жилище, из которого торчал кусок печной трубы. К счастью для него, ему не пришлось ждать долго, ибо эта печь с трубой была не самым приятным соседством. Хью только начал размышлять о том, чтобы сделать нечто подобное на Монашеской Ферме и о прелестях сельской жизни в целом, включая все возможности для вражды в ограниченном пространстве, как услышал треск в подлеске и увидел приближающуюся вместе с девчонкой миссис Паско, которые несли, пошатываясь, тяжелый жестяной сундук. Хью удивлялся, зачем нужна такая повышенная секретность. Девчонка, кажется, могла сбежать в любой момент, к тому же она была совершенно не против потерять всё причитавшееся ей жалование. В сущности, ему всегда казалось, что в подобных ситуациях единственным, что стоило бы сделать, так это забрать свои деньги и уйти, взяв с собой всё, что сможет поместиться в руки. В конце концов, именно так представляла себе устройство современного домохозяйства Фрида. И к чему здесь, в конце концов, были все эти тайны?

Но в тот момент, когда они подошли ближе, он всё понял. Стоило ему лишь один раз взглянуть в эти затуманенные карие глаза, глядящие на него с луноподобного лица, как он сразу же понял, из какого именно Дома эта мисс Памфри, доведенная до полного отчаяния, взяла свою последнюю слугу. Он усиленно размышлял, какое наказание полагается за кражу полоумной сиротки, и сердце его уходило в пятки. Это было наказанием каждому из них за то, что они были настолько злыми, чтобы украсть слугу мисс Памфри; в конце концов, в христианском правиле отвечать на зло добром было что-то очень правильное — его соблюдение, как минимум, было отличным способом уберечь себя от обременения слабоумными служанками.

Но поворачивать назад было слишком поздно. Миссис Паско уже закинула багаж в машину, сразу после этого усадила туда девчонку, а затем и сама забралась внутрь. Хью вздохнул и поехал обратно на ферму окольными путями, как ему и было велено.

Оставив миссис Паско и ее протеже разбираться с жестяным сундуком, он прокрался в гостиную и сообщил:

— Мона, она чокнутая!

Мона в ужасе вскочила на ноги.

— Кто, моя новая служанка?

— Стало быть, сослужит тебе веселенькую службу, вам обеим, — сказал Джелкс. Стук в дверь заставил Хью отойти в сторону и открыть ее, и увидеть на пороге миссис Паско.

— Уже всё хорошо, мистер Пастон, сэр, вам не о чем беспокоиться. Я знаю, что она из сумасшедшего дома, но вам не о чем переживать. Из таких получаются самые лучшие слуги, при условии, конечно, что вы берете человека, который глуп только до некоторой степени. Не может быть лучшей слуги, чем слабоумная девчонка, которая на самом деле не настолько уж и слабоумна. Они делают в точности то, что им говорят, а никто другой этим похвастаться не может.

— Я понимаю, — сказал Хью, который разрывался между внутренними терзаниями и выражениями лиц Моны и миссис Паско, и взглядом миссис Паско на эту ситуацию. — Они почти как мушмула, правда, которая пока не сгниет, не созреет?

— Не могу сказать, сэр, никто в округе не выращивает мушмулу. Но она правда хорошая девчонка и, вы не поверите, очень порядочная.

— Ну, разбирайтесь с ней сами, — сказал Хью, направляясь к двери и чувствуя, что будет опозорен, если задержится здесь еще хоть на миг. За ним столь же поспешно последовал Джелкс, который оказался в таком же затруднительном положении.

Благополучно выйдя во двор, они прислонились к стене и взорвались хохотом. Неторопливо подошел Билл.

— Эй, — воскликнул он, — Ма уже свела вас с Глупышкой Лиззи? — и бесстыдно присоединился к гоготу.

Вскоре к ним присоединилась Мона.

— Вы не должны смеяться, — сказала она, — Это очень неприлично с вашей стороны. Я переговорила с ней, и она очень милая малышка с хорошо поставленной речью. Я думаю, что она как раз то, что нам нужно.

— Что я говорил, — воскликнул Билл. — Только мама думает иначе, когда я появляюсь на горизонте.

Джелкс вновь погрузился в раздумья. Снова возникали непредвиденные сложности. Миссис Паско, очевидно, не предполагала, что ее сын может найти работу на берегу, когда посвящала их в свои планы. Это было наказание для всех них одновременно. Особое Провидение явно присматривало за мисс Памфри.

Все трое погрузились в мирную домашнюю жизнь на ферме. К всеобщему удивлению, ибо Мона пела ей дифирамбы только для того, чтобы сохранить лицо, Глупышка Лиззи оказалась наделена, до некоторой степени, именно теми качествами, за которые ее хвалили. Она делала все, что ей говорили. Единственным минусом было то, что она не выполняла того, чего ей не говорили выполнить, но что, тем не менее, было очевидным. О чем она знала, о том знала. Но если она о чем-то не знала, то она просто за это не бралась, невзирая на проблемы, которое это создавало обитателям дома. Велели жарить баранью ногу в течение часа и сорока минут, и она жарила ее в течение часа и сорока минут, причем делала это весьма неплохо. Но оставшись один на один с отбивными для ужина, она жарила их в течение того же часа и сорока минут, и не сложно догадаться о том, каким был результат. Однако если она находилась под непрестанным наблюдением, в котором она так нуждалась, она была просто превосходной служанкой.