Лишние дети

Глава 4

Эмили Ванстоун уставилась в окно. Шел дождь, поэтому сад выглядел серым и унылым. На столе перед ней лежал рекламный буклет, на котором был изображен залитый солнцем, сияющий пейзаж. В верхней части буклета виднелась красивая надпись:

Десять лет назад Эмили Ванстоун — незамужняя дочь покойного Джорджа Ванстоуна, свояченица сэра Эдварда Шеррингтона и столп Методистской церкви в Кроссхиллс — основала благотворительную организацию для спасения детей, которых называла беспризорниками, из бедных и неблагополучных семей.

Когда умер ее отец Джордж Ванстоун, фабрикант и филантроп, его наследство было поделено на четыре части. По одной четверти досталось каждой из трех его дочерей: Амелии, Эмили и Мод, а последнюю, четвертую часть своего значительного состояния он вложил в трастовый фонд, которым должны были совместно управлять «в интересах нуждающихся» Эмили и муж Мод, адвокат Мартин Филдинг. А кому же, как не детям, живущим на улице, следует помочь в первую очередь.

Эмили съездила к Амелии и ее мужу, сэру Эдварду Шеррингтону, чтобы поделиться своими планами. Она не собиралась просить у них денег, это была бессмысленная затея. Что толку иметь зятя-аристократа, если не можешь извлечь из этого факта никакой выгоды. Эмили сказала сестре, что хочет кое-что с ними обсудить, и Амелия довольно неохотно пригласила ее на ужин.

— У девочек-сироток будет крыша над головой, — объясняла Эмили.

— Приют только для девочек? — спросила Амелия.

— Конечно, — поспешила ответить Эмили. — Именно девочек нужно защищать, чтобы они не стали проститутками… или кем похуже.

— Что может быть хуже проституции? — рассеянно поинтересовалась Амелия.

Эмили проигнорировала ее реплику и продолжила:

— Их будут кормить и одевать, но главное, они узнают о христианских ценностях. Они научатся работать и молиться. Будут вести себя, как достойные члены общества, найдут свое место в жизни. Им не позволят скатиться на дно, стать преступниками, как случилось с их родителями. В приюте будет строгая дисциплина, никакой распущенности — только так девочки смогут стать достойными членами общества. Мы вытащим детей из канавы, пока не станет слишком поздно.

Сэр Эдвард смотрел на женщину средних лет, сидевшую перед ним. Седеющие волосы собраны в тугой пучок на затылке, в глазах фанатичный блеск. «Эмили — настоящая дочь своего отца», — подумал он.

Несмотря на превосходство в социальном положении и образовании, Эдвард Шеррингтон испытывал благоговейный трепет перед тестем, хотя никогда не признавался в этом самому себе и немного побаивался свояченицы.

У Джорджа Ванстоуна не было сыновей, но Эмили была такой же проницательной и деловой, как и ее отец. Фабрики по-прежнему работали и приносили прибыль, а Эмили отказалась передать бразды правления кому-нибудь из свояков. Это всех устраивало. Мужья сестер были рады, что их жены получают свою долю прибыли, и вмешиваться в дела Эмили никому не хотелось. Ей была предоставлена полная свобода. «Все ее проекты приносят прибыль, — подумал Шеррингтон, — почему бы не попробовать и этот».

— Я обсудила все с Мартином, — призналась Эмили. — Он не возражает против того, чтобы я основала приют на деньги трастового фонда. Я уже выбрала дом в Расселл-Грин, завтра мы с Мартином поедем смотреть.

Эдвард Шеррингтон пожал плечами.

— Решать тебе. Мое одобрение вряд ли нужно, если только ты не собралась просить у меня денег.

— Нет, Эдвард, — мягко возразила Эмили. — Мне не нужны твои деньги. Мне пригодилось бы твое имя.

— Мое имя?

— Да. Мне хотелось бы, чтобы ты выступил соучредителем. Твое имя будет красиво смотреться на рекламном буклете.

— Ну, мне надо подумать…

— Имя баронета смотрелось бы очень красиво на официальных бумагах, как тебе кажется? — обратилась Эмили к сестре.

Она считала, что та могла бы напомнить Эдварду, что именно благодаря своему титулу он заполучил богатую жену.

— И правда, — согласилась Амелия.

Она не была дурой, и ей не хотелось лишний раз напоминать мужу, чем он ей обязан. Сделка ее вполне устраивала. Теперь она была леди Шеррингтон и вращалась в высших кругах общества. Да и вспоминать о своем низком происхождении ей совсем не хотелось. Напротив, ей нравилось изображать из себя леди Баунтифул[2], и мысль о том, что фамилия Шеррингтон будет красоваться на фирменном бланке благотворительного фонда, показалась ей весьма заманчивой.

— Знаешь, Нед, а Эмили права, — произнесла она. — Можно попробовать.

— Что ж, — наконец, произнес Эдвард, — если ты хочешь, чтобы я стал соучредителем, покровителем твоего фонда, разве я могу отказаться. — С этими словами он взглянул на Эмили поверх бокала с вином. — Но большего от меня не проси. На этом мое участие закончится. Понятно, Эмили?

— О, конечно, Эдвард. — Эмили подавила улыбку. Ей совсем не хотелось, чтобы Нед вмешивался в ее дела. — Обещаю, что больше ни о чем тебя не попрошу.

На следующее утро Мартин Филдинг заехал за Эмили, и они отправились в Расселл-Грин, чтобы посмотреть дом, который она выбрала. Эмили он понравился с первого взгляда.

Это был довольно большой уродливый дом викторианского типа с обширным садом и высокой живой изгородью из лавровых деревьев. Единственным украшением здания из серого камня служила невысокая башенка в одном его крыле. В 1920-х годах к дому пристроили кирпичное крыло, в котором устроили кухню. На заднем дворе раскинулся сад с фруктовыми деревьями, неопрятной лужайкой и даже огородом. Сад был обнесен высокой каменной стеной. Было видно, что много лет за ним никто не ухаживал.

Тяжелая дверь со скрипом отворилась, Мартин и его спутница вошли внутрь. Эмили зорко огляделась. Достав из сумочки блокнот и карандаш, она начала делать пометки, раздумывая, где и как разместить детей и где будет жить обслуживающий персонал.

Ей очень понравилась просторная прихожая с широкой лестницей, ведущей на второй этаж. На первом этаже находилось несколько комнат, в том числе гостиная и кабинет. Старая кухня была переделана в прачечную, из которой можно спуститься в подвал. Эмили не рискнула обследовать его, просто открыла дверь и глянула в темноту. Она обрадовалась, что в доме такой большой подвал: будет где хранить продукты. Кухня в новом крыле ей тоже понравилась. Осмотрев комнаты, Эмили больше не сомневалась, что дом подходит для ее приюта.

— Покупаем, объявила она Мартину. — Великолепное место. Здесь с легкостью поместятся тридцать детей, а может быть, и больше.

— Дорогая Эмили, мне кажется, что торопиться не стоит, — озабоченно произнес Мартин. Ему дом показался серым и неприютным. Слишком много денег, усилий и времени придется потратить, чтобы превратить его во что-то пригодное для жилья. — Нужно все как следует обдумать. Посмотреть и другие варианты. Нельзя покупать первый же дом, который мы толком еще и не осмотрели.

Эмили резко повернулась к нему.

— Мартин, — недовольно произнесла она, — мы договорились потратить деньги фонда на сиротский приют. В этом доме с легкостью можно будет разместить целую кучу детей. О чем тут думать?

— Нужно будет утрясти еще кое-какие формальности, чтобы все было по закону, — промямлил Мартин.

— Ну, это уж твоя забота, — торжествующе улыбнулась Эмили. — На тебе юридические вопросы и остальные документы. Организуй покупку дома, а с остальным я справлюсь сама.

Юридические вопросы заняли больше времени, чем рассчитывала Эмили, но она не теряла надежды, что все скоро устроится. Покупать новую мебель она не стала, только распорядилась перекрасить стены в темный цвет, чтобы не было видно грязи. Потом закупила металлические кровати с тонкими матрасами, и их втиснули по шесть в каждую спальню, которых на втором этаже было пять. Гостиную внизу Эмили превратила в столовую; там были расставлены длинные столы и жесткие деревянные стулья. Два обшарпанных дивана и несколько старинных мягких кресел заняли место в отдельной комнате, получившей название «игровой». На кухне были установлены мощная столешница, специальная глубокая раковина и плита, которая топилась дровами. К стенам Эмили велела прибить полки и шкафчики для хранения кастрюль и сковородок.

Эмили с гордостью показала Мартину новую газовую плиту, которую поставили на кухне в углу, рядом с прежней.

— Смотри, теперь здесь две плиты. Хватит, чтобы приготовить еду на тридцать детей.

— А кто будет готовить? — спросил Мартин.

— О, дети сами прекрасно с этим справятся, — заверила его Эмили. — Конечно же, они будут готовить под присмотром профессиональной кухарки. Здешние питомицы будут учиться, понимаешь? Дикие зверьки постепенно превратятся в полезных членов общества.

Приют открылся несколько недель спустя. В нем поселились четырнадцать детей и четверо работников. Трое из них — сестра-хозяйка, кухарка и уборщица — жили в комнатках, встроенных в мансарду над кухней, а заведующая — в небольшой квартирке наверху, в башне. Детей в приют Эмили Ванстоун прислали из другого, переполненного детского дома.

В «Нежной заботе» царила строгая дисциплина. Воспитанницы готовили, убирали, штопали и ухаживали за садом. Их кормили и одевали, они посещали школу. Когда девочкам исполнялось четырнадцать, они устраивались на работу. В шестнадцать лет девочкам разрешалось уехать из приюта, многие так и поступали. Хорошую работу с таким образованием найти было трудно, и часто бывшим приютским приходилось довольствоваться мизерной зарплатой. А от тех девушек, которые оставались в «Нежной заботе» и ходили на работу в магазин или прислуживали в других домах, требовали отдавать половину зарплаты на содержание приюта.

Число детей росло, приют был постоянно переполнен, и Эмили начала подумывать о покупке еще одного дома. Она размышляла над возможными вариантами, как вдруг получила письмо из Австралии от своей кузины. Ее двоюродная сестра Дафна вышла замуж за военного по имени Джо Мэнтон и переехала жить в Каррабунну — маленький городок к северо-западу от Сиднея. Она написала Эмили, что рядом с ними есть симпатичная ферма, в которую приезжают дети из Англии и учатся быть фермерами. Так сказать, обретают новую жизнь.

Я вспомнила о тебе и подумала, что твоим сироткам здесь бы очень понравилось, — писала она. — В Каррабунне они могли бы начать новую жизнь, позабыть о страшных городских трущобах…

— Австралия?! — удивленно воскликнул Эдвард.

— Да. Фонды Фейбриджа[3] и Барнардо[4] давно уже открыли там свои филиалы.

— Конечно, усмехнулся свояк. — Это довольно знаменитые фонды, разве можно их сравнивать с твоим крошечным сиротским приютом?

— У меня, может быть, и крошечный приют, Эдвард, но весьма достойный, — гордо произнесла Эмили, а потом добавила, так как ей не хотелось с ним ссориться: — Несомненно, благодаря твоему покровительству.

— Но, Эмили, — удивленно спросила Амелия, — разве родители позволят отправить своих детей в Австралию?

— У большинства девочек из приюта нет родителей, — ответила сестра. — А те отцы и матери, которые отдали мне своих детей, подписали согласие, что я теперь их полноправный попечитель. Мартин позаботился, чтобы все было полностью законно. Я имею право отправить кого угодно куда угодно. Ферма в Австралии уже куплена, надо будет только съездить и все обустроить.

— Ты поедешь в Австралию? — недоверчиво переспросил Эдвард.

— Конечно, — кивнула Эмили. — Уезжаю на следующей неделе.

Эмили Ванстоун отплыла в Австралию, и когда полгода спустя она вернулась, ферма «Нежная забота» была готова принимать первых переселенцев.

Эмили подробно изложила Дафне и Джо, каким образом, по ее мнению, должна будет функционировать ферма. Она не сомневалась, что только жесткая дисциплина позволит детям освоить фермерские навыки и в будущем стать достойными гражданами. Когда эти дети вырастут законопослушными и трудолюбивыми, ей будет чем гордиться.

Ферма в Каррабунне не была, по сути дела, настоящей фермой. Работали на ней только дети. Три года подряд Эмили, ни с кем не советуясь, отправляла детей из своего приюта за двенадцать тысяч миль, на другой край света, в новую страну и новую жизнь. На австралийскую ферму она никогда больше не приезжала, предоставив Дафне и Джо Мэнтону управлять ею, как им заблагорассудится. Однако ей важно было знать обо всем, что там происходит, и потому она часто писала кузине.

Война изменила всё. Появилось еще больше сирот, у многих детей погибли родители, и «Нежная забота» готова была принять их всех. Поток детей в приют не оскудевал. И во многом потому, что у мисс Ванстоун появился горячий поклонник — новая прихожанка Методистской церкви в Кроссхиллс мисс Мэй Хопкинс, социальный работник, инспектор по делам детей. Она так бурно восхищалась прекрасной мисс Ванстоун, готовой положить свою жизнь на алтарь ради невинных малюток, что, как только ей представлялась возможность отдать сирот под чье-то попечение, она в первую очередь вспоминала о «Нежной заботе».

После войны изменилось не только правительство, но и сам взгляд на то, как надо заботиться о сиротах и нуждающихся. В общественном мышлении произошел сдвиг, теперь приюты не считались верным решением проблемы. Приемная семья пришла на смену приютам, и в первую очередь стало необходимым найти для ребенка такую семью. Взгляд на детскую миграцию тоже изменился. Многие поняли, что трехлетних малюток не следует отрывать от знакомого и родного мира и отправлять неизвестно куда, на другой конец света. Английских детей нужно воспитывать в Англии. Сэр Эдвард Шеррингтон больше не мог публично заявлять о том, что всякий сброд лучше отправлять куда подальше и как можно скорей.

Однако мисс Хопкинс противилась новым веяниям и по-прежнему переправляла девочек-сироток в «Нежную заботу». Она и сообщила Эмили по телефону, что, возможно, скоро у нее появятся две новые подопечные.