Ливонское зерцало

Глава 24 Осторожность лучше снисхождения

ока барон Аттендорн, сидя за столом, хмурясь и делая кое-какие пометки, изучал представленный список, Юнкер подошёл к ковру с оружием. Сняв клевер — оружие сколь грозное для любого доспеха, для самого крепкого щита, столь и изящное формой, — Юнкер ловко покрутил его у себя над головой. И движения этого опытного воина были так быстры, что клевер на несколько мгновений как будто растворился в воздухе, ибо глаз не успевал уловить его. Точно так же он покрутил над головой шестопёр с посеребрёнными пластинами; шестопёр тоже будто исчез, а над головой Юнкера при этом образовался светлый серебряный круг, как нимб воина. Но, похоже, не оружие испытывал сейчас Юнкер, а запястье своё. Удовлетворённый, он вернул клевец и шестопёр на место. Затем внимание его привлекла лохаберская секира, или лохаберакст[56], что лежала на скамейке в углу возле доспехов Аттендорна. Полюбовавшись остро заточенным, хищно изогнутым лезвием, потрогав большим пальцем длинный крюк, припаянный к обуху и напоминающий клык очень крупного зверя, Юнкер всего один раз взмахнул секирой и порадовался её голосу — гудению тревожному, заунывному, от коего у малодушного наверняка застынет в жилах кровь и оборвётся в ужасе сердце.

Барон наконец добрался до конца списка и, в раздражении сдвинув брови, отодвинул этот список в сторону:

— Помилуй Бог!.. Ты хочешь меня разорить, Марквард?

— Что именно вам не нравится, комтур? — Юнкер положил секиру на место.

— Прости мне это раздражение, мой друг, но здесь что ни строка — огромные затраты.

— Вы требуете от меня правды, барон, а когда я излагаю вам правду, вы раздражаетесь. Вам известно, что войска московита продолжают скапливаться у ливонских границ? Вам должно быть понятно, что скопление их там не случайно. Не свадьбу гулять они у нас собрались и не на ярмарку явились. Захватив два года назад наши восточные города и земли, Иван подавил на какое-то время свой аппетит. Но теперь он явно вновь проголодался. О том, что вот-вот будет новый натиск русских, известно даже последнему пропойце в деревне. Эстонские мальчишки-пастушки о новом русском вторжении распевают песни. Слухи, говорящие о новой готовности русских драться, множатся день ото дня. Крестьяне ропщут и не хотят работать, кубьясы стонут: всё труднее крестьянами управлять. Вечерами только и слышно в деревне, что «вжик-вжик». Это крестьяне точат свои косы по наши души. Многие обиженные и недовольные бегут в леса, сбиваются там в шайки и ждут, ждут, когда придёт русский воевода и раскинет в виду Радбурга свой шатёр. На стороне русских хотят против нас выступить, как не раз уже бывало... — говоря всё это, Юнкер подошёл к столу и склонился над списком, что составил для барона. — Вот я и указываю здесь, комтур, что было бы нам разумно усилить гарнизон. А ежели получится усилить гарнизон, то необходимо и пополнить запасы продовольствия.

— Хорошо, — кивнул Аттендорн, — я и без записки твоей понимаю, что необходимо усилить гарнизон. И уже изложил просьбу в послании к магистру — помочь Радбургу ландскнехтами и рыцарями. Но не Кетлеру я это написал; он далеко. Мы поближе пошлём — старому Фюрстенбергу.

— Господь не оставит нас! — осенил себя крестным знамением Юнкер. — Но если будет отказано старым магистром, если у Фюрстенберга нет достаточно людей под рукой, мы можем усилить замок за счёт местных крестьян. Я знаю, среди массы тех, что с червоточиной, среди ленивых и глупых, есть и крепкие хозяева-эсты, которые тяготятся войной и хотят вернуть мирные времена, есть крепкие хозяева, построившие своё благополучие на нашем порядке. Они не хотят прихода русских, они страшатся диких татар. Они, я уверен, станут под ваше знамя.

— Это хорошо, — оглянулся на знамя, на блистающий бисером девиз барон и опять повёл пальцем по списку, — но вот ты указываешь ещё, что нам, как воздух, нужен порох. Мой дорогой друг Марквард, я был уверен, что порох у нас в достатке...

— Разумеется, пороховницы у нас не пусты. Но если русские не сегодня завтра опять двинутся с северо-востока и если они не пройдут мимо, как в прошлый раз прошли, а приступят к замку, то придётся нам нелегко. Мы, конечно, огрызнёмся, комтур, мы даже пребольно их укусим; но продолжительной осады Радбург не выдержит. Запасы пороха нужно непременно пополнить.

На это барон развёл руками:

— Денег нет. Очень много средств уходит на содержание замка — отопление, продовольствие, плата наёмникам. Ты знаешь, что немало средств ушло на латание дыр: мы укрепили стены, мы углубили ров, заменили подъёмный механизм моста... Нужно ещё привести в порядок Медиану, — Аттендорн на минуту задумался; он и сам понимал, что Юнкер прав, и будь он, Аттендорн, сейчас на месте Юнкера, он ничего не вычеркнул бы из представленного списка, он бы лично ещё раз этот список написал. — Разве что у архиепископа средств испросить, сославшись на трудные времена, припугнув возможным дальнейшим продвижением русского царя... Может, Андреас, сын мой, замолвит словцо. Я подумаю, Марквард. Однако особенно надеяться на помощь архиепископа не стоит: у него, и кроме Радбурга, просителей тьма.

Аттендорн свернул свиток и отложил его к горке других свитков, лежавших на краю столешницы. Барон думал, что разговор закончен.

Но Юнкер не уходил. Он стоял недвижной статуей по другую сторону стола. С могучим торсом, бычьей шеей, массивными плечами — неколебимый, как сам Радбург. Барон подумал, что рыцарь Юнкер в последние годы и есть Радбург, что на нём, вот на этих широких надёжных плечах здесь всё держится; и только подпитывается деньгами Аттендорнов.

Барон взглянул на Юнкера вопросительно: — Что-то ещё?

— Я хотел бы поговорить о вашем госте...

Ульрих фон Аттендорн удивлённо вскинул брови:

— А что мой гость? Ты Николауса Смаллана имеешь в виду?

— Да, его, — надёжный рыцарь Юнкер, как будто пребывая в неуверенности, отвёл глаза. — Не нравится мне этот Смаллан. Он видится мне значительно хитрее, чем хочет казаться.

— О, нет-нет, мой друг! — снисходительно улыбнулся барон. — Не думаю, что он столь сложен. Он совсем молодой человек, который живёт ещё только желаниями. А ты выводишь его на высокий уровень хитрости. Ты почему-то пристрастен к нему.

— Этот гость, совсем молодой человек, живущий ещё только желаниями, иной раз оказывается в самых неподходящих местах, комтур, — где вроде бы гостю бывать не следовало.

— Где, например?

— Да вот... не далее чем три дня назад он в оружейную норовил войти. А позавчера он стоял у двери в пороховой погреб и зачем-то рассматривал дверь. Что мне с этим делать, комтур?

Барон с минуту-другую был несколько обескуражен:

— Дверь под замком?

— Под замком дверь, не сомневайтесь. Я каждый день проверяю.

Лицо барона прояснилось:

— Не волнуйся насчёт этого, мой друг. Думаю, всё можно объяснить просто. Он — купец. Он рассматривал замок... Склады, погреба, замки, запирающие двери, — это же часть ремесла его. Я более чем уверен: юного Николауса привлекла система замка. Ты ведь, наверное, там один из самых надёжных замков навесил?

— Разумеется. Это же пороховой погреб.

— Не будь чересчур придирчивым к молодому человеку.

Но бдительность Юнкера нелегко было усыпить подобными речами.

— Я осматривал, господин барон, в конюшне его коня, смотрел подковы...

— И что же? — в Аттендорне возгорелось настороженное любопытство.

— Подковы — как подковы. Но я заметил, что конь его не понимает команд... немецких команд.

— Нет в том ничего удивительного, Марквард. Этот конь ведь из полоцкой конюшни. Должно быть, он понимает, когда с ним говорят по-русски.

— Ваша правда. Об этом я не подумал, — согласился Юнкер.

Ульрих фон Аттендорн поднялся, как бы указывая этим, что время разговора вышло. Он несколько напряжённо улыбнулся:

— Наш гость Николаус — совсем молодой человек. Не будь слишком придирчив к нему. Ему в четырёх стенах скучно, ему нечем себя занять, вот и слоняется туда-сюда. Но скоро это прекратится. Не сегодня завтра возвращается домой Удо. Будет гостю интересная компания.

Рыцарь Юнкер покинул покои барона, не сказав более ни слова.