Ливонское зерцало

ЭПИЛОГ Глава 63 Красивые песни кончаются быстро

ак счастливо завершилась эта старинная романтическая история. Мы говорим, что завершилась она счастливо, потому что завершение её было именно такое, какого хотели её герой и героиня, к какому они стремились в мыслях и поступках. Не сразу, правда, соединились они желанными узами. Довольно много времени ещё прошло, пока они не стали наконец под венцом. Выбравшись из развалин пылауской церкви, они спрятались в лесу и пережидали там несколько часов, созерцая с возвышенного места, как горел и рушился башня за башней красавец Радбург. Потом Николаус привёл двух лошадей и повёз Ангелику подальше от войны — в Ригу, к старшему из детей барона, к Андреасу, епископскому помощнику. Несколько дней ехали они, сторонясь больших дорог, не желая наткнуться на отряды русских разведчиков, или на «охотников», или на мызных людей, или ещё на каких-нибудь лихих людей, посчитавших, что в столь трудное для Ливонии время можно легко и безбедно прожить от разбоя; не опасались диких зверей в чаще, опасались человека на дороге. По пути в Ригу Николаус открылся Ангелике (не мог не открыться, ибо речь шла о деле чести) — кто он и зачем его в Радбург посылали. Откровение его было для Ангелики потрясением. Но известно: любящее сердце всегда поверит, любящее сердце сумеет понять, любящее сердце найдёт основания простить. В день прощания они условились встретиться, когда настанут лучшие времена, а те, казалось им, уже не далеко, не за горами. Так, относительно лучших времён, которые как будто грядут, которые как будто на подступе, которые вот-вот... уж слышно их, но почему-то никак не придут, всегда склонны обманываться те, кто спешит радоваться и не спешит горевать...

На захваченных Удо и Ульриха фон Аттендорнов, привезённых со многими радбургскими пленниками в Москву, государь русский только один раз взглянул, слова им не сказал, ни о чём не спрашивал. И суд его был короток. Им сохранили жизнь как честным, доблестным защитникам своей родины, Остзейского края. Аттендорнов и некоторых иных пленных поселили в небольшом городке Любиме близ Москвы, где уже жил к тому времени престарелый магистр Ордена Иоганн Фюрстенберг. Спустя год к ним приехала из Риги Ангелика. Здесь она дождалась однажды и Николауса — Николая Репнина-Оболенского, — и сердца их в добрый час соединились. Непременно надо сказать, что здесь же соединились счастливо ещё два сердца (и кабы мы об этом не вспомнили, читатель ни за что не догадался бы, чьи) — Удо и Мартины... Хотя говаривают в немецком народе: «Кто женится на служанке, тот заканчивает свою жизнь слугой», так не вышло. И читатель согласится: не всегда выходит непременно так, как утверждает народная мудрость, сохраняемая для потомков в поговорках.

Барон долго скорбел и по потерянному, сожжённому Радбургу, и по верным рыцарям, по кнехтам, лёгшим костьми в неравном бою, и по живописным лесам и полям, холмам вокруг замка, коих, был уверен, уже он не увидит, и по прежней ливонской жизни вообще, но казалось тем, кто из близких его окружал, что более всего скорбел он по сгоревшему в день штурма сокровищу своему — по мраморной статуе любимой жены Эльфриды. Однако после того, как в новый дом к нему приехала Ангелика, он перестал о потерянной статуе и думать, ибо всякий раз, как вспоминал жену и хотел видеть образ её, постепенно угасающий в памяти, он на Ангелику глядел.

Как мы видели из заключительной главы, почти все радбургские и феллинские рыцари, явив миру поднебесному исключительную твёрдость духа, с честью сложили головы. Их всех немецкие хронисты знают по именам и всем им, высокий их ратный подвиг отмечая, поют в своих книгах песни. Яан и эстонские ополченцы, влившись в тот памятный день в русское войско — пойдя под руку московских воевод, стоя плечом к плечу с русскими ратниками, — не один ещё год сражались мужественно и самоотречённо за счастливое будущее своего народа. Почести и слава им в веках!.. Они и поныне не забыты. О них были сложены легенды, которые из поколения в поколение передают благодарные потомки. Слышали эти легенды и мы; именно они и вдохновили нас на сей подвиг — возродить на бумаге, насколько это возможно, героев и деянья лет былых.

Но занятые истинными героями, не уследили мы, к сожалению, за судьбой Меа Кульпы, мучителя добрых и праведных людей, радбургского палача. Конечно, можно было бы отправить какого-нибудь честного рыцаря на поиски его, да стоит ли того подлый, ничтожный Меа Кульпа, от коего даже имя не сохранилось, а известно только унизительное прозвище, чтобы разыскивать его с усердием?.. Скорее всего, палач сей, вовремя извернувшись, где-то прикинувшись овцой, а где-то по-волчьи оскалившись, сумел избежать гибели и плена и остался жив, скрылся куда-нибудь от честных глаз, забился до спокойных времён в глухой угол. Ведь нет никакого секрета в том, что подлые, низкие, жестокосердные люди бывают очень стойкими перед превратностями судьбы, перед тяготами жизни; более того — подлость, низость, жестокосердность их представляются нам просто неистребимыми. Зло живуче — это истина. Века и тысячелетия добро торжествует над злом, чему порукой — сам ход истории и известные сочинения лучших авторов, — но, вопреки тому, зло мировое не истреблено и до сих пор. И чтобы разглядеть его, чтобы не ошибиться при встрече, мы помнить должны, что лик его — это лик Меа Кульпы, который за нашим недосмотром, за нашим пристальным вниманием к настоящим героям в час битвы сбежал.

Что до последующей судьбы нашего героя, то тут речь поведём отдельно...

Царь Иоанн Васильевич вызвал его в Москву и, приняв во внимание заслуги Николая Репнина перед отечеством, на славном пиру — многодневном, многолюдном, хлебосольном — выделил его; послал государь ему по рукам чашу со сладким вином и горькую луковицу ему следом послал, как всегда делал, дабы подданный его, вкусив вина, не уносился в мечтаниях далеко, знал своё место; и величал его царь при всех высокородным сыном боярским, вниманием августейшим делал ему честь. И был Николай Репнин после того обласкан многочисленной и влиятельной московской роднёй. А вскоре царь Иоанн назначил его одним из воевод (надо думать, не обошлось здесь без мудрой подсказки подьячего Дементия, ибо у вечно занятого государя коротка была память на героев). И немало подвигов во славу русского оружия и во славу собственной воинской доблести ещё совершил Николай Репнин-Оболенский, хитроумный, великодушный и мужественный воевода, в Великой Ливонской войне.