Ливонское зерцало

Глава 44 Кто знает тайну, пусть её не выдаёт

иколаус и Ангелика теперь встречались чаще. Не полагаясь более на случай, который мог свести их, а мог и, напротив, самым досадным и обидным образом развести, они загодя уславливались о встречах. Если же по каким-то причинам заранее договориться не могли, им помогала в этом деле верная, добрая и сметливая служанка Мартина. Памятью она отличалась отменной и любое, даже очень длинное, послание могла запомнить дословно. Но дабы запоминать ей было полегче, Николаус и Ангелика складывали послания свои в стихах. К примеру, Ангелика посылала Николаусу, любимому своему, такие незатейливые слова:

Мартина, постучавшись в дверь к Николаусу, входила в покои и зачитывала эти стихи. Николаус, задержав её на несколько минут, складывал стихи ответные. Мартина ловила их на лету, затем спешила, бежала по коридорам и лестницам, стуча по каменным плитам деревянными башмаками, и уж скоро зачитывала Ангелике:

Поразмыслив, Ангелика складывала новые стихи. И бежала обратно быстроногая Мартина, твердила полушёпотом слова, чтобы не забыть. Звонко стучали по камню её деревянные башмаки. Всё передавала Николаусу служанка в точности:

Однажды Ангелика, улучив минутку, когда они остались со служанкой вдвоём, спросила:

— Скажи мне, Мартина... ты девственница?

Очень удивлена была служанка этим вопросом, не ожидала такого:

— Не возьму я в толк, добрая фрейлейн Ангелика, почему вы об этом спрашиваете?

— Всё-таки ответь, — была настойчива юная госпожа.

Помедлила с ответом Мартина, но призналась:

— Нет, я уже давно не девственница, госпожа.

— Кто он? Я его знаю? — всё допытывалась Ангелика.

Уж об этом, как видно, совсем не хотела говорить Мартина. Она молчала, делая вид, что вопросов не услышала.

Но не унималась Ангелика:

— Я знаю его, скажи? Кто он?

Спрятала Мартина лицо, как-то обречённо опустила плечи:

— Простите, но этого я вам не скажу, госпожа. Можете хоть отправить меня на конюшню...

— Ах, Мартина!.. — отпрянула от неё Ангелика. — Ну как ты можешь это говорить! Разве такое было, чтобы я отправляла кого-нибудь на конюшню?

Служанка молчала, словно проглотила язык.

Ну, хорошо, — согласилась Ангелика, — не хочешь говорить, кто он, не говори. Тогда расскажи, как это было.

Мартина пожала плечами:

— Зачем вам это нужно, фрейлейн Ангелика?

— Так много хочется знать. А об этом в книгах не пишут.

— Ладно, расскажу, — уступила Мартина. — Вижу, вы задумали что-то. Но это не моего ума дело... Я купалась.

— Купалась?

— Да, в ручье. В том месте, где его особенно тесно обступают ивы и где можно укрыться от чужих глаз.

— Ты была одна, что ли?

— Нет, я с подругами была. Они из деревни. Мы знаем друг друга с. детства. Но подругам нужно было идти, и они не стали меня ждать. И я собиралась вслед за ними уходить, вышла из воды.

— Как они могли оставить тебя одну? — посочувствовала Ангелика. — Как они...

— Он налетел на меня, как ветер, — перебила её Мартина. — Я хотела закричать, но не смогла, ибо он зажал мне рот. И я молчала, а он говорил, говорил... Он говорил, что я женщина, что я — почва, ждущая семени, что быть почвой, ждущей семени, мне предназначено природой. Он опрокинул меня на траву... на песок... я не помню...

— А ты? — у Ангелики были круглые глаза.

— Но помню, что он был груб и что я очень испугалась.

— И ты была не одета?

— Хорошо, что на мне не было платья, госпожа. Иначе он порвал бы его. Было бы жалко.

— Об этом ли следовало жалеть? И ты не кричала?

— Нет. Он всё говорил, зажимая мне рот. Говорил, что он ветер, что он засеет меня. И если я не люблю ветер, то должна его терпеть. Он говорил без умолку, а сам всё хватал меня, хватал... А потом... — и тут из глаз Мартины брызнули слёзы.