Ливонское зерцало

Глава 61 Конец света, начало тьмы... начало света

обрав десятников стражи, Юнкер велел им за воротами следить в сотню глаз, а также к пороховому складу никого не подпускать, дабы ворота не оказались вдруг открытыми, а запасы пороха — взорванными. Ибо, пояснил Юнкер, он не исключает, что среди защитников замка есть русский злоумышленник, имя которого он надеется в самом скором времени узнать. Отдав распоряжения относительно починки в местах разрушений, велев заняться укреплением ворот, Юнкер и командор Аттендорн скрылись в Медиане.

Спустя полчаса к Николаусу и Удо, разглядывавшим со стены русские шатры и русское войско, подошёл кнехт и сказал, что начальник стражи Юнкер приглашает господ спуститься в подземелье под Медианой. Удо и Николаус удивились приглашению, тогда кнехт им объяснил, что будто бы пойман хитрый русский соглядатай и что он будто признался под пыткой в том, что хотел открыть русским ворота, хотел отравить воду в колодце и взорвать порох в хранилище замка.

— И если вы, господа, хотите на подлого русского лазутчика взглянуть, то, пожалуйста, к Медиане извольте, — и вежливый кнехт сделал приглашающий жест рукой.

Господа, конечно же, захотели на подлого вражеского лазутчика взглянуть. Удо так и разбирали любопытство и праведный гнев, а Николаус, кажется, был какой-то мыслью озадачен. Они двинулись за кнехтом к Срединной башне. Когда они проходили по площадке на кровле западной Radspeiche, кнехт оглянулся и сказал, что оружие они могут оставить здесь, поскольку в узилище оно им не понадобится — узник накрепко привязан к дыбе; между тем с длинными мечами спускаться по узкой лестнице очень неудобно, ножны то и дело за что-нибудь цепляются — то за ступеньки, то за камни, торчащие из стен. Удо отдал свой меч оруженосцу, и Николаус, на мгновение потемнев лицом, тоже, впрочем, меч от пояса отцепил. Кнехт услужливо открыл перед ними дверь башни и указал по лестнице вниз. Сам, однако, с ними не пошёл.

В памятную ночь Николаус поднимался на Медиану с Ангеликой. По лестнице же вниз, в подземелье, в узилище, он шёл впервые. Удо освещал путь факелом и, всё ещё пребывая в возбуждении после первого штурма, рассказывал, что Радбург начинался с этой башни. Он хлопал ладонью по мощным, циклопически огромным камням, вмурованным в стену, и с воодушевлением восклицал, что «нет, не разрушить и не взять русским Радбурга, ибо никто ещё не брал». И говорил он, что возможно здесь, в этой толще земли спрятано эстонское золото, в коем заключена сила всей Ливонии. А Медиана, говорил он затем, стоит на эстонских костях. Дикие язычники поклонялись на этом холме своим богам, здесь же сжигали своих умерших. Несгоревшие кости закапывали.

— Присмотрись повнимательней к этим стенам, брат мой Николаус, и ты, быть может, увидишь крупицы золота, и ты наверняка увидишь древние кости.

Николаус ничего не говорил в ответ, обеспокоенный некоей тайной мыслью; он присматривался к стенам и, хотя никакое золото ему не показывалось, он действительно видел кое-где окаменевшие кости. В одном месте даже как будто проглядывал череп меж камней. Неглубокими ямками намечались орбиты...

Удо с факелом шёл впереди...

Тем временем в пыточной комнате продолжалась работа. Меа Кульпа, скрипя зубами и обливаясь потом, выворачивал Ильмару на дыбе руки. Барон Аттендорн сидел у входа на стуле, не глядя на пытку, но слушая внимательно и потирая нервно себе пальцами лоб. Марквард Юнкер задавал вопросы... Кому Ильмар нёс из Нейгаузена послание? И первое ли это послание? Может, ещё кто послания носил? И были ли послания из Радбурга в Нейгаузен? Или из Пылау были послания?..

На все вопросы был один ответ — молчание.

— Пробуй новую пытку, палач, — гневно сверкая глазами, велел Юнкер.

Тут открылась дверь, и в пыточную комнату вошли Николаус с Удо.

— Ах! Вот и наши юные господа!.. — оживился Юнкер. — Вот, полюбуйтесь! — он кивнул в сторону дыбы. — Мы поймали русского соглядатая. Уж три недели, как он гостит у нас.

Удо подошёл ближе к дыбе и взглянул на Ильмара с интересом.

— Я, кажется, узнаю его. Он бортник из Пылау. Разве он русский?

— Он эст, насколько я знаю, — заметил барон, оставаясь сидеть в стороне. — Но он разведывал для русских.

Николаус заглянул в окровавленное лицо Ильмару и невольно отшатнулся:

— Вы вырвали ему глаз?

Юнкер проскрипел зубами:

— Он был не прочь вырвать мне сердце.

Ильмар одним глазом молча, сосредоточенно и... как-то очень спокойно смотрел на Николауса.

Оглянувшись на барона, Николаус попросил:

— Надо отпустить его, дядя Ульрих. Если этому человеку вырвали глаз и он ни в чём не сознался, то он, верно, и не знает ничего. Тут, должно быть, какая-то ошибка.

Барон промолчал.

— Что вы молчите, комтур? — улыбнулся рыцарь Юнкер.

Фон Аттендорн всё же продолжал хранить молчание.

Тогда Юнкер достал из-за пояса грамоту, свёрнутую в свиток, и, подойдя к барону, развернул её.

— Посмотрите, она писана по-русски.

Барон удивлённо взглянул на Юнкера — какую игру тот затеял? Потом едва скользнул взглядом по написанному.

— Я и десятка слов не скажу по-русски. Тем более не прочитаю.

Тогда Юнкер показал грамоту Удо:

— Может, вы нам скажете, молодой барон, что здесь написано?

Удо заглянул в написанное с любопытством, однако ответил не без надменности:

— Мне ли — ливонскому барону и рыцарю — обращать внимание на написанное врагом? Мне ли понимать язык его?..

Здесь Юнкер повернулся всем корпусом к Николаусу:

— О, я забыл!.. Есть среди нас молодой господин, который хорошо понимает по-русски, — зловещая улыбка искривила губы начальника стражи. — Скажите же нам скорее, о чём здесь написано.

Николаус, как бы испрашивая разрешения, оглянулся на барона, потом взял грамоту уверенной, не дрожащей рукой и, повернув к свету, пробежал её глазами.

— Здесь благодарят за своевременно выполненную миссию и велят возвращаться.

— А кому велят? — заглянул в грамоту Юнкер. — Не сказано?

Николаус взглянул ещё на обратную сторону грамоты.

— Нет. Не сказано.

— Вот вопрос! — засмеялся Юнкер. — Вы не знаете ответа, комтур? А вы, Удо?

Те молчали, ибо вопрос этот Юнкер явно задавал им, развивая некую игру, не для ответа задавал.

— Меа Кульпа! — вскричал Юнкер.

Палач, вздрогнув от окрика, вонзил Ильмару под правое ребро длинную стальную спицу — глубоко в печень он ему её вонзил. От нестерпимой боли глухо охнул Ильмар и покрылся мертвенной бледностью. Рука Меа Кульпы тянулась уж за другой спицей.

— Нет, это надо закончить! — Николаус бросился к палачу.

Но Юнкер остановил Николауса, крепко ухватив его за локоть.

— Мы ещё по существу и не начинали, — Юнкер пристально посмотрел Николаусу в глаза. — И что вам за дело, юноша, до какого-то упрямого эста? Он сам обрекает себя на муки, скрывая от нас имя врага.

Здесь слегка дрогнула земля. Потом опять и опять. И с другой стороны послышались удары.

В пыточную комнату вошли двое кнехтов.

— Русские опять штурмуют.

Барон Аттендорн мрачно им кивнул и собрался идти наверх.

Ильмар, всё это время терпевший сильнейшие, невыносимые страдания, скрипевший зубами, но молчавший, не выдержал, издал вопль, когда Меа Кульпа с помощью некоего свинцового валика-ежа стал сдирать у него с груди кожу — лоскут за лоскутом. Меа Кульпа был мастер; он работал споро и с выдумкой.

— Так, так... — оживился Юнкер. — Неужто сейчас мы услышим признание?..

Но признания ни он, ни кто-либо из присутствующих не услышали, ибо у несчастного Ильмара-бортника не выдержало пытки сердце, и он, к облегчению своему, испустил здесь дух.

— Ах ты! Как жаль!.. — огорчился Юнкер, потом, указав пальцем на Николауса, он вдруг приказал кнехтам: — Схватить его! Недолго будет пустовать наша дыба.

Крепкие кнехты навалились на Николауса сзади и заломили ему руки за спину.

— Что ты творишь, Юнкер? — изменился в лице барон; последнее приказание начальника стражи было неожиданностью даже для него.

— Я знаю, что творю, комтур! Доверьтесь мне. Не такая уж сложная у нас головоломка.

Пока он это говорил, кнехты и Меа Кульпа привязали Николауса к дыбе. Тело Ильмара, сброшенное на пол, прикрыли рогожей. Удо, ничего не понимая, переводил взгляд то на Юнкера, то на отца. В какой-то момент Удо даже попытался прийти на помощь Николаусу, но Юнкер, взяв его железной рукой за плечо, остановил попытку.

Юнкер сказал:

— Если наш Николаус сумеет доказать, что он из рода Смалланов, то, вне всяких сомнений, другой человек, — при этом он ткнул себе указательным пальцем в грудь, — сумеет вам доказать, что он из рода шведских королей.

— Отец! О, отец!.. — потрясённый Удо, обхватив руками себе голову, выскочил за дверь.

От мощных ударов в стену вздрагивала земля.

Юнкер наконец объяснился:

— Этого человека, который вовсе не есть Николаус Смаллан, не выдал упрямец Ильмар. Но этого человека выдали дети Ильмара, когда, одарив их пряниками и приласкав, я спросил, кто из замка наведывался к их отцу. В один голос они назвали господина Николауса, высокородного гостя из замка. Думается мне, вряд ли наш Николаус наведывался к бортнику за мёдом. А вот зачем он наведывался к нему, мы сейчас узнаем...

— Николаус, это правда? — спросил барон.

— Что — правда? — Николаус отвёл глаза.

— Что ты не тот, кого мы ждали... за кого себя выдаёшь?..

— Да. Это так. Я не Смаллан. И мейстерман Фридрих, живущий в Полоцке, не отец мне. Я московскому государю служу. И выполнил миссию.

— И сейчас ты нам скажешь — какую, — Юнкер схватил большие клещи со стола.

В это время широко — от удара ногой — распахнулась дверь, и в комнату вбежал Удо. В руках у него был меч — его сияющий меч, с каким он недавно показывался на стенах и, как молодой германский бог, устрашал им врага. Барон и Юнкер полагали, что Удо, потрясённый увиденным им в подземелье действом, бежал от действа, бежал оплакивать обманутую дружбу, но они, оказалось, неверно поняли его. Удо за мечом своим устремился и с мечом незамедлительно пришёл.

Не говоря ни слова, Удо бросился к Юнкеру. Обжигая его горящим, ненавидящим взором, славный Удо вознёс над ним меч... но Юнкер, весьма опытный воин, легко отбил меч клещами. Причём удар Юнкера был столь силён, что Удо не удержал меч, и тот с холодным звоном и дребезжанием отлетел в угол. Это был большой добротный меч — цвайхендер; страшное оружие в умелых и сильных руках.

С опозданием вбежали кнехты и повисли на плечах у разгневанного Удо.

Барон крикнул:

— Отпустите его! И почему вы ещё не на стенах?..

Кнехты безропотно удалились.

Удо заговорил с жаром:

— Отец! Ты разве ослеп? Ты не видишь, что творит этот безумец? — он указал на Юнкера. — Отпусти Николауса. Я уверен: он ни в чём не виновен. Вместо того, чтобы мучить здесь нашего гостя, идёмте наверх. Там мы нужнее, ибо русские опять пошли на приступ...

— Он признался сейчас, — перебил Удо Юнкер.

Фон Аттендорн кивнул:

— Это не тот Николаус, с которым ты дружил в детстве. Он просто очень похож на него.

Удо оглянулся на Николауса, привязанного к дыбе, и пристально вгляделся в его лицо.

— Хорошо! Пусть он и не тог, за кого себя выдаёт... Кто бы он ни был! Здесь обо мне речь! Ты же знаешь, отец, он мне жизнь спас. И благодаря ему моя кровь течёт по жилам и моё сердце стучит. И они взывают сейчас к вашему милосердию, к вашему великодушию. Разве я не должен спасти ему жизнь сейчас? Разве не будет это благородно?..

— Он враг, — перебил сына барон.

— А хотя бы и так! — настаивал Удо.

— Время ценно. Не мешайте мне, Удо, — Юнкер, устрашающе поигрывая клещами, двинулся к Николаусу.

Но Удо набросился на него с кулаками. И напор его был столь силён, что Юнкер на мгновение опешил. Отбросив клещи, рыцарь обхватил Удо своими огромными ручищами и держал его, бьющегося, мятущегося, ожидая, когда схлынет с Удо злость. Но злость Удо не ослабевала. Молодой барон, оказавшись в беспомощном состоянии, негодуя, просто вскипел. Он рвался из могучих, стальных объятий, кричал проклятья, в великом гневе вращал глазами; на лбу и на шее у него вздулись вены и покраснело от напряжения лицо.

Поскольку Юнкеру было всё труднее справляться с ним, пришли на помощь барон и Меа Кульпа. Схватив Удо за руки, за плечи, уговаривая его образумиться, они все трое потащили его вверх по лестнице. Удо упирался ногами в ступени и стены, рвался, ругался, но был слаб против троих. Впрочем и один Юнкер легко бы справился с ним, но Юнкер избегал проявлять грубость по отношению к Удо — к молодому барону, рыцарю, сыну комтура.

Вскоре после того, как шум на лестнице стих, дверь, скрипнув, медленно приоткрылась, в пыточную комнату вошла... Ангелика. Она была бледна и испугана. Увидев Николауса, привязанного к дыбе, девушка негромко вскрикнула и прикрыла себе ладошкой рот. Потом, оглядываясь на дверь, подбежала к Николаусу и принялась развязывать узел одной из верёвок.

— О, Николаус! Почему они схватили тебя?..

Узел, твёрдый, как камень, не развязывался под её тоненькими пальчиками. Тогда Ангелика отыскала среди инструментов нож и стала разрезать верёвку.

— Ты — ангел, спустившийся с Небес! И ты меня спасаешь, ангел...

Сказав это, Николаус отвернул от Ангелики лицо, чтобы она не заметила слезу, блеснувшую у него меж ресницами, — эта слеза благодарности, любви показалась ему сейчас слабостью. Да и сами обстоятельства, в которые он невольно попал и при которых Ангелика принуждена была выручать его, виделись ему недостойными воина, недостойными образа, к какому он давно привык.

— Милая Ангелика! Все говорят о золоте, спрятанном в замке. Это золото — есть ты!

Верёвка оказалась толста и груба, нож не достаточно остёр, и слаба была рука у Ангелики. Дело продвигалось медленно. С минуты на минуту могли вернуться Меа Кульпа или кто-нибудь из кнехтов.

Это понимала и Ангелика и всё оглядывалась на дверь.

— Ты сейчас беги, Николаус, — девушка едва не плакала, злясь на тупой нож. — Видишь, вон там в углу железная дверца?.. Это тайный ход. Он доведёт тебя до самой деревни. И выход из него — в церкви. Я один раз ходила по нему, знаю...

Николаус посильнее рванул рукой, и надрезанная верёвка оборвалась. И он уже без помощи Ангелики быстро освободился от пут.

— Беги, Николаус!.. — подтолкнула его Ангелика к железной дверце.

Однако он на дверцу и не глянул. Он подхватил с пола тяжёлый меч Удо и бросился к выходу. Перескакивая через ступеньку, Николаус побежал по каменной лестнице наверх.

Но вдруг приостановился.

— Жди меня здесь, милая Ангелика, мы уйдём вместе...