Ливонское зерцало

Глава 42 Пусть хранит любимых Господь!

сточник радости забил в сердце у Николауса, у гордого кавалера, целое лето вздыхавшего по юной фрейлейн, когда он фрейлейн эту случайно увидел в окно. И думал он о ней в этот час, ибо ни о чём и ни о ком другом он думать давно был не в силах, и так совпало, что увидел её, выехавшую на белой кобыле из ворот Радбурга в сопровождении слуг. И хотя говорят, что нет песни, от которой однажды не устанешь, и пет девицы, которую однажды не разлюбишь, Николаус наш не думал так. Песня, что всякий раз звучала в душе его, когда он видел Ангелику, была прекраснейшая из песен, и сила, и притягательность в ней были вечные, а Ангелика... допустима ли вообще столь дерзкая мысль, что однажды можно разлюбить её, такую, лучшую из дочерей Евы, венец творения?..

Верно, Ангелика опять, заскучав в замке, отправилась на прогулку. На этот раз взяла с собой четверых слуг. Николаусу было приятно, что она послушалась его.

Ангелика ехала медленно, хотя лошадь, застоявшаяся в стойле, так и плясала под ней, так и рвалась ринуться вскачь — вниз по дороге, а потом по лугам, по лугам, просторным и цветущим, живописным, манящим. Девушка всё оглядывалась на замок, и лицо её было грустно. Николаусу показалось, что это не на замок, а на него оглядывается Ангелика, как будто зовёт его, как будто так приглашает совершить новую совместную прогулку... а если и не зовёт, если и не приглашает со всей очевидностью, то будто показывает она, что была бы совсем не прочь, если бы Николаус и сегодня сопроводил её.

Оставив все дела и позабыв все планы, Николаус затворил свои покои и поскорее спустился в конюшню. Велел работникам оседлать его коня.

Монах короткую молитву не успел бы прочитать, а Николаус уже догнал Ангелику.

— Вот совпадение! — засмеялся Николаус, поравнявшись с ней. — Опять нам по пути!..

Ангелика как будто удивилась тому, что он оказался рядом. Но глаза её выдали, Ангелика не смогла скрыть радости, вспыхнувшей в них. И ещё она улыбнулась. И так хороша была её улыбка, что, кажется, напади сейчас на Ангелику целая дюжина «охотников», или коварных мызных людей, или сам непобедимый Юнкер с кнехтами, то Николаус справился бы с ними со всеми и Ангелику защитил, от несчастья уберёг, защитил бы он её улыбку.

Наверное, Ангелика почувствовала эту его решимость, это его желание защитить её, и новая улыбка, её украсившая, была улыбкой благодарности, хотя в голосе послышалась нотка подтрунивания (так часто девушки, подтрунивая, подсмеиваясь, возжигают нешуточный огонь в сердцах своих кавалеров):

— Ты похож на рыцаря, Николаус, сопровождающего даму.

— Я и есть рыцарь, сопровождающий даму, — не думал отрицать Николаус.

Они некоторое время ехали молча. Им приятно было молчать в обществе друг друга. В их молчании не было напряжения, а были доверие и открытость. Они поглядывали друг на друга, как будто находя друг в друге всё новые прекрасные черты и радуясь им, и обретая их, и так обретая друг друга.

— Да — рыцарь, — согласилась Ангелика. — Даже если бы ты не имел сейчас меча, Николаус, мне было бы спокойно с тобой. Как видно, сила твоя не в мече.

— В чём же?

— В благородном сердце, я думаю.

Николаус слегка поклонился ей:

— Любой из мужчин отдал бы многое, чтобы услышать от женщины такие слова.

Они пересекли ручей и углубились в луга. Впрочем далеко не поехали, поскольку зной становился всё сильней. За очередным холмом, из-за которого уже не видна была красная крыша Медианы, сошли с лошадей. Николаус и Ангелика укрылись от жарких лучей солнца в тени огромного валуна. Для Ангелики Николаус расстелил на траве свой распашной камзол.

Слуги тоже спешились и прилегли отдохнуть в корнях старинных, раскидистых дубов, что стояли поодаль, на опушке леса; достали жбанчик пива, сыр. И, кажется, очень радовались слуги тому, что сегодня не пришлось им далеко ехать, не пришлось мучиться жаждой, мучиться ожиданием того приятного момента, когда заветный жбанчик можно будет откупорить и пустить по рукам.

Кони мирно щипали траву. Приятно освежал лёгкий ветерок, веявший от леса, и он приносил временами чудный хвойный дух.

Ангелика подставляла ветерку лицо и как будто смотрела куда-то вдаль.

Она вдруг вскинула брови и улыбнулась некой озорной мысли:

— Наверное, благородного рыцаря Николауса ждёт в Литуании невеста?

— Нет, не ждёт.

Хотя вопрос её был задан полушутливым тоном, она явно относилась к нему с серьёзностью. А услышав ответ — тот самый ответ, на который, не иначе, рассчитывала, — девушка облегчённо вздохнула и снова взяла игривый тон:

— Почему же так? Это неправильно, когда у красивого благородного юноши не занято сердце.

Николаус пожал плечами:

— Не сложилось как-то... Не встретил.

— Разве в Литуании нет красивых девушек? Разве там мало состоятельных семей? — допытывалась она.

— Есть немало красивых девушек в Литуании. В этом не сомневайся, Ангелика. Но не нашёл я там той одной — единственной, — он как бы задумался на мгновение, он будто припомнил что-то. — Однако...

Она встревожилась:

— Что однако?..

— Я, кажется, нашёл её в Ливонии.

— В Ливонии? — на лицо Ангелики словно набежала тучка. — Это когда вы с Удо ездили в Феллин? Верно, сосватал какую-нибудь из родственниц старый хитрый магистр?

— Нет, ещё ранее я её нашёл.

Она взглянула ему в глаза недоумённо:

— Здесь?

— Здесь, — кивнул с улыбкой Николаус.

— Совсем близко? Я её знаю? — Ангелика, кажется, уже догадалась, о ком речь, но виду всё не подавала.

— Да, совсем близко. И ты её хорошо знаешь...

За этим разговором Ангелика сплела себе веночек, в коем преобладали жёлтые цветки, мелкие и покрупнее. Веночек очень подходил к её светлым, к золотым волосам; веночек как бы выделял, что волосы у неё — золотые.

— Кто же она? — не унималась Ангелика, разглядывая без интереса цветки.

Руки её, срывавшие всё новые цветочки, были очень красивые.

И Николаус не мог не смотреть на них:

— Я её даже поцеловал однажды, когда она была не очень осторожна и не смогла убежать от Blindekuh.

Ангелика смутилась и отвернулась.

— Она, и правда, была неосторожна. Если б это увидели слуги... они ведь такие сороки!

Девушка и Николаусу взялась венок сплести. Николаус, точно зачарованный, смотрел, как споро, как ловко двигались её белые тоненькие пальчики, складывая цветки — один к другому — и оплетая их стебельком третьего. На вид такие хрупкие, пальчики её были, наверное, очень сильны. Плотно, крепко прилегали цветок к цветку. Очень ладный и пышный получался веночек. В этом веночке было больше белых и неких маленьких синих цветков — Николаус не знал их названия.

Бросив на него подкупающе простодушный взгляд, сказала Ангелика:

— Тебе, Николаус, в веночек шёлковую ленту вплету, — девушка подвинула к себе кожаную сумку, которую всегда брала с собой на прогулки, и достала из неё несколько лент разных цветов. — Красную ленту возьму, пожалуй. Знаешь, что означает красная лента в веночке?

— Красота? — попробовал угадать Николаус.

— Нет. Любовь.

— Любовь?

— Вплету в веночек тебе любовь, и будешь счастлив.

Венок становился всё совершеннее в её умелых руках.

— Могу наискосок ленточку пустить, могу с перекрёстом... Пущу с перекрёстом скорее ленточку, — задумавшись на минутку, решила она. — И убережёт тебя от беды святой крест.

Они сидели рядышком в тени большого камня. Высокие травы скрывали их от слуг, сторожащих неподалёку. Из-за высоких трав не видели слуги, как склонился к Ангелике Николаус; верно, закружилась у сына купеческого голова. Не видели они, и как фрейлейн Ангелика к нему склонилась. Жаркий был денёк, и у девицы юной голова кругом пошла.

Волосы Ангелики, руки её, прозрачные и нежные, глаза её, глубокие и синие, как небеса, губы... губы её алые, как утренняя заря, пахли летом, лугом, пахли цветами, которые она держала, благоухали чудным сладким нектаром, коим цветы были напитаны.

Она надела на него готовый венок.

— Пусть хранит тебя всемогущий Господь!