Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой

Пасха

Наступил праздник Пасха. Хотя официально религия считалась «опиумом для народа», люди соблюдали старые традиции, особенно в сельской местности, и отмечали этот день. Не являлись исключением и мои непосредственные начальники — Валентина Федоровна и Клава Комарова. Они похристосовались со мной (правда без посторонних глаз) и подарили мне раскрашенные луковым отваром буроватого цвета яйца.

С Клавой я был в дружеских отношениях, и когда в клубе организовывались танцы, она чаще всего оказывалась моей партнершей. Девушка была очень подвижной и гибкой, и с ней танцевалось легко.

Я уже давно замечал, что Клава старалась «поймать меня в свои сети», но я не обращал на это внимания, и делал вид, что ничего не понимаю. Тогда она решила применить испытанное средство, зная, что Бахус помогает Венере.

В пасхальное воскресенье Валя прибежала в зону после обеда лишь на полчаса, чтобы поздравить меня, а затем вернулась домой, где ее хозяйка накрыла праздничный стол. Клава осталась в больнице. Она уже приняла определенное количество водки и была в приподнятом настроении.

В свободное время я обычно находился в амбулатории, где мог спокойно читать и писать. В бараке этой возможности не было.

Вот и в этот день я сидел в приемной за столом и писал при тусклом свете керосиновой лампы очередное письмо матери. Далеко не всегда горел электрический свет, и поэтому, как в амбулатории, так и в стационаре имелись, на всякий случай, керосиновые лампы и коптилки.

Клава была чем-то занята в процедурной комнате, но вскоре появилась в приемной.

— Опять пишете? — спросила она с упреком в голосе,— нехорошо. Сегодня праздник, и его надо отметить.

— Как?

— А это уже мое дело,— ответила она с вызовом и жестом руки пригласила меня в соседнее помещение.

— Пойдемте! Стол уже накрыт.

В процедурной горела лишь маленькая коптилка, которая едва освещала маленькое помещение. Я увидел кушетку и около нее тумбочку, на которой красовалась бутылка водки. Рядом стояли два стаканчика и тарелки с крашеными яйцами, хлебом, капустой, колбасой и консервами. Такого угощения я уже давно не видал.

— Садитесь, Генри,— Клава показала на кушетку. Я сел рядом с ней. Девушка наполнила стаканчики. Я очень не люблю вино и терпеть не могу водку.

— Не хочется.— Я отодвинул стакан.

— Вы меня обижаете, я же от чистого сердца,— Клава сделала обиженное лицо.

Я поднял стаканчик.— Вы меня уговорили. За праздник и за ваше здоровье.— Мы выпили.

— Закусывайте! — девушка пододвинула мне тарелку с кислой капустой, где лежали еще два соленых огурца. Я взял один огурец. Клава налила снова стаканчики.

— Больше не буду.

— Ну последний раз,— умоляла она,— выпьем на брудершафт.

Алкоголь действует на людей по-разному. Одни делаются агрессивными и злыми, другие развязными, болтливыми или веселыми. Я после вина становлюсь добрым и готов тогда отдать последнюю рубашку. В такие моменты я не могу обижать никого.

— Уговорили.

Мы встали, чокнулись, выпили и поцеловались. Поцелуи оказались далеко не ритуальными.

Видимо, доза, которую приняла Клава, была предельной. Девушка слегка пошатнулась и при этом рукой задела коптилку. Огонь погас. В комнате стало темно. Я подхватил Клаву, чтобы она не упала, и осторожно положил на кушетку.

— Садитесь рядом со мной,— сказала она тихо, крепко притянула меня к себе цепкими руками и поцеловала в губы. Я не очень сопротивлялся, водка оказала свое действие.

Я заметил, что Клава была довольно легко одета, и, видимо, не без основания, набросила свой белый халат прямо на нижнее белье. Девушка дрожала, и я явственно почувствовал ее податливое тело, которое меня искало. В этот момент я забыл все на свете, и даже Валя отошла ненадолго на задний план. Вино сделало меня легкомысленным, тем более, что сопротивления я не встретил. Наоборот, от меня ждали активных действий. Остался лишь шаг до окончательной победы, но неожиданно открылась дверь.

— Кто там? — спросил я сердито.

— Это я, Маруся. Я думала, что здесь никого нет. Закрыть дверь? Или, может, принести лампочку?

И тут я вспомнил Валю. «Какой я все-таки подлец»,— подумал я.

— Можете не закрывать дверь,— я сейчас уйду.

В этот момент я невольно вспомнил рассказ Льва Толстого «Отец Сергий», который читал в «Таганке». Правда, он рубил себе руку, чтобы не совершить греха. Я обошелся без топора. До сих пор не знаю, как назвать свой поступок. Благородным? В отношении Вали, возможно. А в отношении Клавы?

Говорят, что Данте в «Аду» («Божественная комедия») описывал одно довольно интересное наказание для грешниц. Почтенные дамы сидят в комнате, где они постоянно должны думать лишь о тех любовных встречах, которые они не использовали. Это считалось одной из самых жестоких пыток. Существует ли подобное наказание и для мужчин, об этом Данте умолчал.

Долго еще после моего ухода Клава просила Марусю, чтобы она позвала меня.

— Неудобно,— ответила последняя.

С Клавой я встретился спустя двадцать лет. Она была замужем и уже имела взрослую дочь. Мы работали с ней вместе больше десяти лет. Работник она была замечательный, но губило ее вино. Она стала алкоголичкой.