Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой

Он был цирковым борцом

Однажды на пороге приемной амбулатории появился мужчина лет сорока пяти, с интеллигентным и очень несчастным выражением лица.

— Как вас зовут? — спросил я.

— Зауэр Глеб Константинович.

— Вы что, немец? — удивился я.

— Не совсем.

— Как это понимать?

— Видите ли, моя настоящая фамилия Зимнинский. Когда я был цирковым борцом, то выбрал себе этот псевдоним.

— Интересно. В местах заключений я пока лишь один раз, в Казани, встретил циркового борца. Вы — второй.

— А вы случайно не помните фамилию того борца?

— Его звали Кабанов.

— Знаю его. Это был борец не очень высокого класса. Приблизительно такой, как я.

— На что жалуетесь?

— Сил нет. С трудом хожу. А работать совсем уже не могу.

Я подумал, если цирковому борцу трудно работать в лесу, что же тогда требовать от остальных?

Лесоповал считался одним из самых тяжелых видов работ в местах заключений. В военное время три недели лесоповала именовались не иначе как сухим расстрелом.

— Раздевайтесь, пожалуйста,— предложил я Зауэру.

Лицо его было овальное, уши несколько прижаты, глаза голубые, нос довольно крупный. Коротко стриженные волосы оказались очень светлыми. Мощная шея говорила о том, что она принадлежала борцу классического стиля. Руки были еще крепкими, с хорошо развитыми бицепсами. На доходягу он не смахивал.

Я прослушал его. Тоны сердца были глуховатыми.

— Одышки нет? Отеков?

— Немного есть. Ноги отекают.

— Покажите!

Ноги напоминали толстые бревна, а тыльные стороны стоп — мягкие подушки. Когда я пальцем надавил на голень, осталась глубокая ямка.

— Давно у вас отеки?

— Давно.

— А вы не обращались в амбулаторию?

— Обратился, когда Кордэ была в отпуске, но врач Торбеева сказала, что это ничего, и надо меньше пить воды. А я вообще очень мало пью.

— Придется вас положить в стационар. Вас это устраивает?

— Что вы, доктор, конечно. Я вам очень благодарен,— его лицо приняло такое выражение, будто ему вручили ценный подарок.

С этого дня у меня появился новый собеседник, который в дальнейшем стал моим близким другом.

Биография Глеба Константиновича оказалась интересной. Он родился и вырос в Казани в зажиточной семье. Отец был предводителем дворянства города.

Зауэр учился в гимназии, но занятия его не очень увлекали, а когда началась революция, он бросил учебу.

В то время цирковые представления были очень популярными, и Глеб Константинович стал их посещать, особенно когда выступали профессиональные борцы. Внушительные фигуры атлетов — широкие плечи, бычьи шеи, мощные бицепсы и трицепсы, крепкие ноги — все это произвело на него неизгладимое впечатление, и он решил стать борцом. Сначала купил себе двухпудовые гири и стал качать мышцы. Одновременно занимался гимнастикой. Природа не обделила его силой, и когда в Казани снова появились в цирке борцы, его приняли в труппу.

В дореволюционные и двадцатые годы французская борьба была неотъемлемой частью цирковой программы и привлекала многочисленных зрителей. Гремели такие имена, как Поддубный, Заикин, Лурих, Гаккеншмидт, Збышко-Цыганевич и другие. Их знали все.

Однако далеко не всегда борьба в цирке была честной, и нередко исход поединка определялся заранее. Мне это было непонятно.

— Понимаете,— объяснил мне Зауэр,— нельзя иначе. Представьте себе, что борцы будут бороться честно. Как бы выглядела такая борьба? Скучно и не зрелищно. Противники будут толкать друг друга, особенно когда они равны по силе, пока одному из них не удастся сделать удачный бросок. А может быть, один положит другого через минуту на лопатки? Как будет на это реагировать публика? Она хочет увидеть напряженную, драматическую, зрелищную борьбу с многочисленными приемами, а ее сделать в честном поединке очень сложно.

Мы были артистами и работали по заранее составленному сценарию. Каждый из нас имел свое амплуа, и труппа составлялась с таким учетом, чтобы в ней были разные борцы: высокие и маленькие, толстые и тонкие, блондины и брюнеты, красивые и уродливые, чернокожие и белые... И, конечно, всем давали громкие имена: чемпиона России, Европы, мира...

— А когда вы взяли свой псевдоним?

— Когда стал работать в труппе А. П. Горца, так звали нашего антрепренера. Он посмотрел на меня и сказал: «Ты — блондин, это очень хорошо. Нам такого как раз не хватает. Будешь выступать как чемпион города Риги. Только выбирай себе другую фамилию, лучше немецкую». Вот я и взял псевдоним Зауэр. Знаете, есть такая знаменитая фирма, которая изготовляет охотничьи ружья?

Глеб Константинович вытащил маленькую фотографию — переснятую цирковую программу 1925 года.

— Вот, Генри, здесь можете увидеть и мою фамилию. На афише было написано:

«11 и 12 марта. Тверской государственный цирк. Грандиозное открытие большого международного чемпионата французской борьбы, устроенного для профессиональных борцов всех стран. Организатор — А. П.Горец».

Лучшим борцам-победителям будут розданы призы:

1-й приз — 500 руб. и почетный диплом

2-й приз — 300 руб. и почетный диплом

3-й приз — 200 руб. и почетный диплом

4-й приз — 100 руб. и почетный диплом

5-й приз — золотой спортивный жетон с оттиском атлета.

В чемпионат записаны лучшие первоклассные борцы и чемпионы мира. Пока прибыли и участвуют в параде:

Н. Квариани — чемпион мира и гордость Кавказа, неоднократно премирован за красоту

Бурхан — чемпион Туркестана

Дружинин — чемпион России

К. Бровский — чемпион Курляндии

Ив. Загоруйко — чемпион Киева

Зауэр — чемпион города Риги

Ермак — чемпион Сибирии

Григорий Рощин — чемпион мира, участник Московского чемпионата 1924 г.

Де-Кравец — чемпион Европы, бывший в Твери «Черная маска» в 1924 г.

Дядя Леший — чемпион Дальнего Востока, вес 10 п. 11 ф.

Громобой — русский богатырь, убивший ударом кулака быка, и другие.

Правила борьбы: срок 1-й схватки борьбы — 30 мин. В случае, если первая схватка не приведет к результатам, вторая схватка назначается решительной.

Перед борьбой в 11 час. вечера парадный выход всех прибывших борцов. Запись борцов в чемпионат продолжается».

В этой же афише я прочитал, что Зауэр борется с чемпионом Сибири и Анчаровым.

— А вы были в Риге? — поинтересовался я.

— Нет, никогда.

— И вы тоже заранее договаривались об исходе схватки? Скажем, с тем же Анчаровым?

— Нет. Это определял Горец. Он мне, например, говорил так: вот что Зауэр, будешь бороться минут двадцать, а затем дай Анчарову возможность положить тебя на лопатки.

— И все так боролись?

— В нашей труппе обычно все было заранее известно. Были, конечно, исключения. Что касается таких борцов, как Поддубный, Збышко-Цыганевич, Заикин и другие, то это были чистые «буровики» (борцы, не признающие нечестную борьбу).

— А в вашей труппе были хорошие борцы?

— Да, конечно. Великолепным борцом был, например, мой друг Квариани, который, между прочим, неоднократно премировался за красоту, или мой учитель Аполлон (настоящая фамилия Алексей Маштанский). Его называли так из-за великолепного телосложения.

Плохих борцов не было. Может быть, были посредственные. Тогда довольно часто приглашали на арену любителей борьбы из числа зрителей, среди которых попадались очень крепкие мужички. Поэтому нельзя было иметь плохих борцов — мог получиться конфуз. Правда, иногда кто-нибудь из нас играл роль этого «зрителя», но это не всегда удавалось.

А вообще цирковая борьба — чаще всего хорошо организованный спектакль, и, как в театре, здесь распределялись роли. Были «любимчики» и «злодеи», жестокие и благородные, дикие, хитрые и простодушные... Один мог ринуться на своего противника рыча, как дикий зверь, другой, наоборот, держался спокойно и хладнокровно.

Я встречал, например, одного борца, которого именовали чепионом Азии, человеком с железной хваткой, его звали Оно Китаро. На афише стояло, что это знаменитый японский борец, но на самом деле был он не то киргиз, не то казах. Фигура у него была довольно посредственная. Он поднимался медленно на арену, вытягивая руки вперед, кружил вокруг своего противника, а затем неожиданно хватал его за кисти. Тот начинал извиваться, как змей, от «боли», но оторваться никак не мог и вынужден был прекратить схватку, считая себя побежденным. На самом деле вся эта борьба была не чем иным, как инсценировкой. Никакой железной хваткой Оно Китаро не обладал.

Глеб Константинович много ездил по городам России, пока труппа не распалась. Времена наступили голодные, и бороться стало все труднее. Да и цирки постепенно прекратили свое существование. Зауэр поступил в физкультурный техникум (Спасский педтехникум), работал сначала в Спасске, затем в Мариинском Посаде, а позже окончательно обосновался в Юрине, где преподавал физкультуру в школе. Здесь остались у него жена и дочь.

У Глеба Константиновича было две слабости: женщины и вино. Правда, последнее увлечение он оставил до ареста. Когда я его спросил, сколько раз он был женат, мой новый друг задумался.

— Если считать регистрированные браки, то их было три, а может быть, и четыре. Понимаете,— объяснил он мне,— я же не имел своего дома и мотался по разным городам, сегодня здесь, а завтра там. А мы, борцы, пользовались большим успехом у женщин. Многие из них приходили специально в цирк, и не только затем, чтобы понаблюдать за ходом поединков и полюбоваться фигурами борцов, но также и для того, чтобы пригласить их к себе. И не только на одну ночь. Таких было много, и мы этим пользовались.

Но одно дело — провести ночь с интересной дамочкой, другое, когда приходится у нее быть неделями.

Понимаете, Генри, мы жили постоянно в захудалых и грязных гостиницах и домах приезжих, где стены были бурыми от клопов, а уборная находилась во дворе. Пользовались столовой, где скверно готовили, или сами занимались стряпней. Все это, конечно, надоедало. Мы мечтали о домашнем уюте и чистой постели, и вкусной еде, и когда такая возможность предоставлялась, мы от нее не отказывались. Не забудьте к тому же, что мы всегда были голодными, а бороться с пустым желудком — мучение. Борец, который не получает ежедневно хорошую порцию мяса — не борец.

Но в маленьких провинциальных городах все на виду, и чтобы не портить репутацию наших дам, мы нередко вынуждены были играть роль женихов. Должен вам сказать, что у меня иногда были действительно серьезные намерения, я даже дважды регистрировал браки, но увы, счастье длилось не долго. Грешный я человек. Генри, и может быть поэтому меня Бог наказал. В свое оправдание, однако, хочу сказать: хотя я и был в чем-то легкомысленным человеком, это не мешало мне оставаться хорошим преподавателем физкультуры, тренером и организатором. Мои воспитанники принимали участие во всех соревнованиях, и не счесть тех грамот и наград, которые они получили. Меня знали как хорошего специалиста, не только в Спасске, Марпосаде и Юрине, но и во всей республике. Не хочу хвалиться, но многие из моих учеников добились высоких результатов. Среди них был и чемпион мира.

— Серьезно? — удивился я.

— Да. Это известный борец и тяжелоатлет, который своими успехами целиком обязан мне.

— А как звали его?

— Николай Жеребцов. Вы слышали о нем?

— Нет.

— Так вот: Коля Жеребцов вырос, как и я, в Казани. Я его знал давно и был одно время женат на его сестре Марии. Парень ничем особенно не отличался. Его можно было назвать интересным, если бы не одна деталь — сломанный нос, что его очень удручало. Может быть, именно нос и был причиной того, что он решил заниматься тяжелой атлетикой. Самолюбивый парень, видимо, решил так: если не могу выделиться красотой лица, то хотя бы красотой фигуры. Вот он и начал заниматься под моим руководством борьбой и тяжелой атлетикой и очень быстро добился высоких результатов. Побил рекорд в жиме двумя руками, который принадлежал мировому рекордсмену Яну Спарре.

— Яна Спарре я знал.

— Серьезно?

— Да. Когда я учился в 1-м Московском медицинском институте, то дважды в неделю ходил на Петровку в спортзал, где занимался вместе с другими студентами штангой. Иногда к нам присоединялся и Ян Спарре. Я его хорошо помню — небольшого роста, без мощных мышц, но очень жилистый.

— Мир действительно тесен. Так вот,— продолжал Глеб Константинович,— вскоре Коля победил на международной рабочей спартакиаде в жиме также и олимпийского чемпиона Арнольда Лухайера. А позже под псевдонимом Вердена с большим успехом выступал в классической борьбе среди сильнейших советских и иностранных борцов-профессионалов.

Глеб Константинович был осужден по статье 58 ч. II сроком на восемь лет. По натуре он был очень разговорчивым человеком, что его и погубило. К советской власти он относился весьма критически и ненавидел «отца народов», которого называл «гутталинчиком». Его обвинили не только в антисоветской агитации, но и пытались сделать из него немецкого шпиона. Основанием для такого обвинения служило одно обстоятельство: Зауэр держал голубей. А поскольку этих птиц можно использовать для почтовой связи, был сделан вывод: он держал их, чтобы передавать нужную информацию вражеской агентуре.

В его личном деле написано: «из поступивших материалов в Юрин-ское РО НКВД МАССР установлено, что Зауэр среди окружающих его лиц проводит антисоветскую пораженческую агитацию, возводит антисоветскую клевету против проводимых мероприятий партии и советского правительства, чем совершает преступление, подпадающее под действие ст. 58-10ч2 УК РСФСР...»

В его деле, например, такие высказывания: ...«с русскими военнопленными большевики поступают так же, как в свое время поступили с духовенством, которое было замучено и растерзано в тюрьмах... У нас жизнь построена так, чтобы никто ничего не имел, а жили впроголодь»...

Я занимался с малых лет спортом, а в студенческие годы и штангой, что нас и сблизило с Глебом Константиновичем. Мы вспоминали размеры бицепсов и шеи известных силачей и борцов, и мне также пришлось заняться антропометрией. Под руководством Зауэра я вновь стал тренироваться. Штанги не было, и вместо нее я приспособил крепкую палку, на концы которой привязывал мешки с песком.

Глеб Константинович оказался прекрасным собеседником, знатоком русской истории, литературы и музыки. Однако, как и многие сильные мужчины, он обладал далеко не сильным духом и, как мне показалось, быстро «опустил крылышки».

Он был бойцом на арене, где видел своего противника, но не в жизни. Даже внешне это было заметно: опущенные плечи, потухшие глаза, тихая, неуверенная речь.

Дней двадцать я держал своего нового друга в стационаре, пока отеки не исчезли, а затем выписал его на работу в зоне. С помощью Чаузского мы устроили его дневальным в одном из бараков для осужденных по 58-й статье.

Глеб Константинович часто приходил ко мне в стационар, и я его предупредил, чтобы он непременно брал с собой котелок. В аптечке для него всегда была припасена мисочка с кашей и хлебом.