Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой

Гарканов находит свою любовь. Ира

С приходом Виктора Гарканова работать в стационаре стало легче. Правда, от писанины он меня не освободил, но зато выполнял все назначения профессионально, особенно перевязки и разные инъекции и вливания. Как-никак он был военным фельдшером и работал на фронте.

Когда проводились медосмотры вновь прибывших зэков или тех, которые отправлялись в этап, Виктор обычно, чаще всего из любопытства, присутствовал в амбулатории.

Его завораживали молодые девчата, которые вынуждены были, обнаженные до пояса, показывать свои прелести. Было на что смотреть. И вот однажды Виктор не на шутку влюбился. Звали ее Маргарита. Не знаю, что его больше привлекло, крепкие, словно из мрамора выточенные груди, длинные соломенного цвета волосы или голубые глаза.

Девушка не очень смущалась, видимо, знала себе цену и спокойно смотрела на нас, когда я ее аускультировал.

Когда она покинула амбулаторию, Виктор побежал за ней. Маргариту этапировали на Урал, откуда она аккуратно писала Виктору письма. Позже, после освобождения, они поженились.

Мы были с Виктором в дружеских отношениях и проводили свободное время обычно вместе.

В зоне имелась небольшая спортплощадка, и когда погода позволяла, мы играли здесь в волейбол. Виктор не был классным игроком, но зато отличался необыкновенным азартом. Он бегал неустанно взад и вперед по площадке, пытался овладеть каждым мячом и мешал другим играть. Ждать от него паса не приходилось, и я поэтому старался не играть с ним в одной команде.

Я играл довольно прилично и отличался сильным завершающим ударом. У нас подобралась неплохая команда, и даже организовывались встречи с вольнонаемными, которые чаще всего заканчивались нашей победой.

На такие встречи, которые обычно проводились за зоной, приходили почти все вольнонаемные со своими семьями. Для них это было одним из немногих развлечений. Конечно, я старался вовсю и особенно радовался тогда, когда мне удавалось сильнейшим ударом привести игроков другой команды в замешательство. Нередко были случаи, когда мяч попадал в лицо кому-нибудь из наших соперников — сержанту или старшине ВОХРа, а то и лейтенанту, что вызывало во мне невольно злорадное чувство. Это был для нас, зэков, единственный способ отомстить за пережитые унижения.

Справедливости ради, однако, я должен сказать, что меня здесь не очень унижали. Просто для этого не было подходящих условий. И, кроме того, я находился под надежной защитой Тамары Владимировны.

К тому времени подавляющее большинство сотрудников колонии уже обращались ко мне за медицинской помощью, приходили на прием, лечил я также и членов их семей. Все это привело к тому, что ко мне стали относиться иначе, чем к остальным зэкам.

То, что я учился в 1-ом Московском медицинском институте, имело определенное значение и действовало прямо-таки магически на многих. Можно было подумать, что в Москве не бывает бездарных врачей и студентов-недоучек.

Всегда, когда приезжало начальство из Йошкар-Олы, кто-нибудь из них обязательно обращался ко мне за консультацией. Вместе с Тамарой Владимировной мне приходилось ездить даже в Козьмодемьянск, чтобы оказывать помощь родственникам начальства колонии.

В такие поездки отправлялись даже без конвоя. Ответственность на себя брала мой шеф. В Козьмодемьянске впервые за время заключения удалось сфотографироваться «на визитку». Я уже был не доходягой, а довольно крепким, спортивного вида парнем.

В последний год пребывания в Кузьмине приходилось неоднократно ездить на участки в Красную Горку, Подвалье и другие, где работали сплавщики и лесорубы, чтобы познакомиться с их бытом и оказать им медицинскую помощь. На этих участках, особенно на сплаве, работали в основном бесконвойные.

Жили они в обычных бараках со сплошными нарами, чаще всего вместе мужчины и женщины. Постельные принадлежности были самые скромные: матрацы и подушки, набитые соломой, и байковые одеяла. На сплаве, как и на лесоповале, зэки получали обычно не менее 700 граммов хлеба, баланду и кашу. Многие из них меняли часть сэкономленного хлеба на картошку и молоко и в общем питались лучше остальных зэков.

Большую роль играли здесь и бригадиры, которые с фантастической изобретательностью придумывали массу добавочных непроизводительных операций, дающих возможность «выполнять» и «перевыполнять» нормы без особого труда.

Бесконвойные свободно передвигались, ходили по деревням, знакомились, спекулировали и могли разными путями улучшить свое питание.

На одном из участков работала вольнонаемная медсестра Ира — молодая женщина лет двадцати четырех. Она была разведена и имела двухлетнюю девочку, которая чаще всего жила у ее родителей.

Ира часто заходила к нам в больницу и отличалась большой скромностью. Когда требовалось привезти медикаменты из Козьмодемьянска или Юрина, то мы чаще всего направляли туда Иру.

Молодая женщина жила в маленькой комнатке, отгороженной от общего барака. Обстановка была бедная: постель, тумбочка, столик и две табуретки. Окна были занавешены марлей.

Ира относилась очень доброжелательно и сочувственно к зэкам, и ее любили.

Однажды мы послали ее с каким-то поручением в Марьино. Была зима. Ира, тепло одетая, в шубе ехала в кабине вместе с шофером.

Часа через четыре после ее отъезда меня срочно вызвали на вахту. Там меня уже ожидал конвой и грузовик.

— Садитесь в кабину,— приказал дежурный.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Несчастный случай с медсестрой.

— Тогда мне нужно захватить сумку первой помощи.

— Не надо.

Километрах в тридцати от Кузьмине в открытом поле мы остановились. Около дороги стоял грузовик. Правая дверь кабины была открыта и раскурочена. Несколько дальше, в снегу, закрытый одеялом, лежал человек.

Шофер, молодой парень с бледным, испуганным лицом, заикаясь от волнения, рассказывал: вот здесь, он показал рукой на поворот дороги,— рвануло и медсестру выбросило из машины. Я сразу выскочил. Нога у нее была изуродована и вся в крови. Она была еще жива, стонала и просила попить. Я хотел ее затащить в кузов, но пока открыл его и освободил для нее место, она умерла.

— Не понимаю,— сказал я,— чего это рвануло?

— Ну, там были какие-то капсулы.

— Какие капсулы?

— Ими взрывают пеньки и еще что-то.

— А где они были?

— В ящике, у нее под сидением.

— Какой дурак это придумал?

— Кто-то из начальства сунул туда ящик.

Дорога через лес была очень ухабистая, и ящик, конечно, не стоял на месте, а подпрыгивал под сидением или придавливался им.

Я приподнял одеяло. Взрывом было вырвано все правое бедро. Смерть наступила от шока и резкой потери крови. Так ни за что, ни про что, погибла молодая женщина.

За это преступление никого не привлекли к ответственности. Для начальства колонии законов не существовало.