Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой

Ночной вызов

Однажды ночью я был разбужен дежурным.

— Пойдем, доктор,— сказал он простуженным голосом и схватил меня за плечо,— в женском бараке девка заболела и кричит. Никому спать не дает.

В женском бараке горела маленькая коптилка, которая едва освещала помещение. Воздух был тяжелый, и я невольно вспомнил казлагские бараки. Тот же запах долго не мытых тел, запах пота, мокрой одежды и менструальной крови.

Дежурный взял коптилку и остановился около молодой девушки лет 18—19, которая лежала, закутавшись в дырявое одеяло и стонала. Я сел на край нар.

— Что болит? — спросил я.

— Живот.

— Давно?

— Уже часа три.

— Сильно?

— Да, очень сильно.

Проводить осмотр в этой темноте было бесполезно.

— Надо ее отправить в больницу. Здесь делать нечего,— сказал я дежурному.

— Как хотите.— Он наклонился к девушке,— давай одевайся, пойдешь в санчасть.

В приемной было темно. Ощупью нашел керосиновую лампу и зажег ее. Я взял девушку под руки и посадил ее на кушетку.

— А вы можете пока уйти,— обратился я к дежурному.

— Девушка останется здесь?

— Да. Во всяком случае до утра.

Только сейчас я разглядел пациентку. Лицо у нее было простое, но очень приятное, которое сразу располагало к себе: щеки цвета спелых яблок, аккуратный маленький носик, пухлые детские губки и большие, грустные и доверчивые серые глаза. Каштановые волосы были расчесаны назад, и завязаны лентой.

— Значит, у тебя болит живот?

—Да.

— И больше ничего не беспокоит?

— А что должно беспокоить? — девушка меня, видимо, не поняла.

— Ну мало ли что. Может быть, тошнит или, может быть, была рвота? Голова не болит? Не лихорадит?

— Нет.

— И поноса нет?

Девушка смутилась и отрицательно покачала головой.

— А кровотечение?

— Болит только живот.

— Хорошо. Еще вопрос: что ты ела сегодня?

— Как все: хлеб, пшенку и баланду.

— Покажи свой язык!

Язык оказался влажным и розовым.

— А сейчас придется тебя посмотреть. Раздевайся!

Девушка послушно разделась вплоть до нижнего белья и легла на кушетку. Я уже обратил внимание на то, что она сразу перестала стонать, как только удалился дежурный, и поэтому не удивился, когда ничего у нее не нашел. Живот оказался мягким и безболезненным при пальпации, сердце и легкие были в норме.

— Все у тебя хорошо,— сказал я,— можешь одеваться.

— Неужели? — девушка не спешила встать, видимо, давая мне возможность подольше полюбоваться своими соблазнительными формами. Было на что смотреть. Моя пациентка была небольшого роста, но крепко сбита, с плотными круглыми грудями, округлыми плечами и упругим животом.

— Тебя как зовут? — спросил я.

— Таня.

— Очень хорошее имя. Давай, Таня, будем говорить с тобой откровенно. Я на тебя не обижаюсь и не собираюсь кому-нибудь докладывать о том, что у тебя болит, или, наоборот, что у тебя не болит. Будем считать, что у тебя действительно сильно болит живот, и я тебе, конечно, дам лекарство и освобожу на завтра от работы. Диагноз ставлю — пищевое отравление. Вот посмотри,— я снова пальпировал живот,— нигде не болит.

— Да, сейчас не болит.

— Признайся честно, зачем вызвала дежурного? Чтобы получить освобождение от работы?

Я хотел отнять руку от живота, но она прижала ее своей.

— Простите меня, доктор, не ругайте. Я очень хотела вас видеть.

— А днем для этого не было времени? Могла прийти и на прием.

— Днем где я вас увижу? Я же работаю за зоной. А на приеме всегда чужие люди.

— Они что, помешали бы?

— Конечно.

— Ты хотела со мной поговорить? О чем?

— Нет. Просто хотела посмотреть на вас.— Она сделала короткую паузу и продолжала, слегка смущаясь,— и чтобы вы были немного рядом со мной. Я засмеялся.

— Значит, добилась своего?

Она кивнула.

— А сейчас одевайся.

— Вы меня сейчас пошлете в барак? — спросила она испуганно и начала неохотно одеваться.

— Зачем? До утра будешь спать здесь, на кушетке. У тебя же сильно болит живот?

Таня заулыбалась.

— Только посидите со мной немного.

Я принес девушке подушку и одеяло, а затем сел рядом.

— За что сидишь? — поинтересовался я.

— За свинину.

— За свинину? Как это понимать?

— Я работала в колхозе. А нам тогда ничего не давали. Работали только за «палочки». Очень хотелось есть. А семья большая и даже картошки не хватало на всех. А рядом с нами жила спекулянтка, которая у всех покупала шмотки почти даром: за кусок хлеба или картошку. И вот, когда она однажды зарезала свинью, я стащила немного мяса.

Я погладил Таню по голове и поцеловал в щеку. Мне ее было безумно жаль. Девушка доверчиво прижалась ко мне, и, видимо, ждала иных ласк, но я думал о Вале.

— Спокойной ночи,— сказал я и отправился в амбулаторию.

— Спокойной ночи,— ответила Таня, и в ее голосе прозвучала грусть.