В сравнении с Ошлой и Шушерами Первая колония оказалась значительно больше. (Она имела восемь участков, на которых работали около тысячи заключенных). В остальном она, однако, ничем не отличалась от других — те же мрачные бараки, такая же баня, такие же подсобные здания...
У вахты нас встретил нарядчик Чаузский, крупный мужчина в аккуратно сшитой телогрейке, галифе, сапогах и шапке-ушанке. Большой крючковатый нос и толстые губы красноречиво подчеркивали его национальность.
— Ьот что, мужики,— обратился он к нам,— сейчас пойдете в баню со всеми вашими шмотками, а затем в свой барак. Завтра будет медосмотр. Ясно?
— Ясно,— прозвучал ответ.
Перед баней мы должны были пройти полную санобработку. Давно я не подвергался этой унизительной процедуре. Парикмахер Алиев, высокий тощий азербайджанец лет шестидесяти, мастерски владел бритвой и в считанные секунды освободил нас от растительности, нигде не оставляя ни волоска.
Наши вещи сдали для «прожарки» в дезкамеру, нанизывая их на большие незамкнутые кольца из толстой проволоки. В моечной, как и везде в местах заключений, дали две шайки горячей воды и кусочек мыла.
После того как помылись, перешли в одевальную. Помещение оказалось довольно прохладным, и всем пришлось плясать минут десять, прежде чем получили свою одежду.
Когда начали одеваться, к нам подошел дезинфектор Городилов, парень лет двадцати пяти с изуродованной левой кистью. Он внимательно оглядел нас, а затем тихо спросил:
— Кому надо махорки или хлеба?
— А на что? — спросил кто-то.
— На ботинки, брюки или рубашки.
— А на деньги?
— Деньги мне не нужны. Я ищу шмотки.
Наш этап был бедный, и лишней одежды ни у кого не оказалось. Все, что имели, носили на себе. Торг не состоялся.
Городилов обратил внимание на мою кожанку, которую не подвергали дезинфекции, и даже прощупал ее.
— Не продашь?
— Нет. Мне она самому нужна.
— Напрасно.
— Почему напрасно?
— А все равно урки отберут.
— Не думаю.
— Откуда такой уверенный?
— Я же не первый год сижу и знаю порядки.
— А сколько сидишь?
— Пять лет.
— А кем работаешь?
— Врачом.
— Вы что, врач? — Дезинфектор сделал удивленное лицо и сразу перешел на «вы».
— Да, и направлен сюда по спецнаряду.
— Это, конечно, другое дело. Простите, пожалуйста.
Барак оказался просторным и был рассчитан, вероятно, человек на сто. Как и в Шушерах нары строились по типу «вагонки» (двухъярусные на четырех человек) и напоминали места плацкартного вагона. Помещение освещалось коптилкой — консервной банкой с фитилем из тряпки.
Пока постельные принадлежности не дали, и мы легли после ужина на голые нары. Ужин нас не обрадовал: жидкий гороховый суп и кусок хлеба. Утром, еще до завтрака, в барак явился нарядчик Чаузский.
— Вот что,— сказал он,— сразу после завтрака пойдете в санчасть на медосмотр. Вечером узнаете, где будете работать. Я подошел к нему.
— Можно к вам обратиться с вопросом?
— А в чем дело? — Он окинул меня оценивающим взглядом и, видимо, понял, что я не простой работяга.
— Дело вот в чем: я врач по специальности и прибыл сюда для работы в этом качестве. К кому я должен обратиться с этим вопросом?
— Значит, вы новый врач?
— Видимо.
— Что я могу вам ответить? Обстановка сейчас такая: начальник санчасти Кордэ сейчас в отпуске, а кроме нее ваш вопрос никто не может решить.
— Как это понять?
— Так, что вам пока придется работать не по специальности.
— А где я тогда должен работать?
— Этого я не могу сказать. Это целиком зависит от нашего врачаТорбеевой. Если она скажет: работа в зоне, тогда я вам найду здесь что-нибудь. Но если она напишет ТФТ (тяжелый физический труд) — я бессилен, вы меня поняли?
— Конечно. Но я все-таки думаю, что ваш врач поймет мое положение. Она заключенная?
—Да.
— Тем более.
— А я сомневаюсь.
— Вы хотите сказать, что она может меня направить на «общие»?
— Да. Когда увидите Торбееву, вы меня поймете.
Откровенно говоря, я был несколько удивлен. Медики обычно помогали друг другу в лагерях. На «общие» угодить в ноябре меня не очень устраивало. На лесоповале можно в это время «дойти» за месяц.