Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой

Тося Сабанцева

Жизнь в санчасти шла своим чередом. С появлением солнца и тепла стало заметно меньше работы, но лодырей и больных не убавлялось. Если зимой работяг страшили холода и глубокий снег, а осенью слякоть и дожди, то сейчас их изматывали на лесоповале комары и гнус, от которых не было спасения. Накомарников и отпугивающих средств зэкам не выдавали, и им оставалось только отмахиваться от назойливых кровопийц руками.

Особенно страдали вновь прибывшие, которые после работы возвращались с опухшими от укусов лицами. Мой организм настолько приспособился к комарам, что на укусы уже почти не реагировал.

Несравненно хуже комаров был гнус, уже потому, что эта тварь залезала куда угодно, в самые укромные места человеческого тела, нанося весьма болезненные и зудящие укусы.

Приходилось, несмотря на жару, завязывать брюки у щиколоток и рукава рубашки, но этого далеко не всегда оказывалось достаточно для защиты. Ближе к лету к мошкам и комарам присоединились еще овод и строка, которые человека окончательно выводили из равновесия. Вполне естественно, что многие рабочие приходили под любым предлогом в амбулаторию, чтобы получить освобождение от работы. Бывали случаи, когда молодые девчата со слезами приходили на прием, показывая опухшие от укусов ноги.

Виктор Гарканов аккуратно переписывался с Ритой, которая оказалась в одном из уральских лагерей — не то в Губахе, не то в Соликамске, однако по-прежнему охотился за представительницами слабого пола.

На этот раз он остановился на Зое, очень миловидной и славной женщине лет 35—38, которая до ареста жила в Козьмодемьянске и была осуждена по бытовой статье на два года. Она никак не вписывалась в обстановку колонии и напоминала комнатное растение, которое хотели пересадить в тундру.

Виктор ухаживал за ней очень упорно, и крепость была взята без особого сопротивления, и мне показалось, главным образом из-за слабохарактерности Зои, которая не хотела огорчать весьма целеустремленного фельдшера.

Она часто заходила ко мне в аптеку, чтобы поплакать. Мне она доверяла все тайны и, видимо, хотела, чтобы я занял место Виктора.

Однажды к ней на свидание пришла дочь, девушка лет семнадцати, на редкость стройная и привлекательная, которая нас с Виктором заставила забыть и Раю, и Маргариту, но, увы — она жила на воле.

Наш коллектив жил довольно дружно, но не обходилось без стычек и недоразумений.

Незадолго до моего освобождения пришлось расстаться с Тосей Сабанцевой. Она была заметной фигурой и напоминала мне во многом «Пышку» Мопассана.

Небольшого роста, полненькая, мягонькая и круглая, с чувственными губами, она выглядела весьма аппетитно. Взгляд ее был схож со взглядом Тамары Кулаковой — он раздевал мужчин, просвечивал, словно рентгеновскими лучами, и давал соответствующую оценку их достоинствам. Мы были с ней в хороших, почти дружеских отношениях, и она всегда делилась со мной своими переживаниями. Эти переживания были особенные.

— Знаете, Генри,— жаловалась она мне,— я не могу жить без мужчины.

— Это меня не удивляет. По-моему, большинство женщин не могут жить без мужчин.

— Вы меня не совсем поняли. Я могу терпеть не больше двух-трех дней, а потом готова отдаться любому встречному.

— А если таких нет, например, в камере тюрьмы, что тогда?

— Это не так сложно. Можно, например, и одной получить удовольствие, так многие женщины делают в лагерях. Не всем хватает мужиков, а в некоторых лагерях их вообще нет.

— Но сейчас у вас с этим нет проблемы?

— Как сказать. Моего-то не очень часто пускают в зону. Вы же знаете — он служит в охране. Вот и приходится иногда искать ему замену.

Как это делается, в этом я мог лично убедиться. Однажды я отдыхал на кушетке, когда Тося зашла в аптеку. Я хотел встать.

— Не надо, лежите,— сказала она,— а рядом с вами можно сесть?

— Пожалуйста.

— А вам не скучно без Раички? — Тося посмотрела испытующе на меня,— она же уже давно не была в зоне. Недели две. А что ей, собственно говоря, спешить? На рейде много мужчин.

— Вы так считаете?

— Неужели вы думаете, что ей достаточно проводить с вами одну ночь в месяц? Она девка здоровая и любит мужчин. Я-то знаю ее хорошо.

— Зачем вы мне это говорите?

— А просто так. Только удивляюсь, какие вы, мужчины, доверчивые. Вы, конечно, думаете, что она сохраняет вам верность. Чепуха. На вашем месте я бы не терялась и использовала все возможности.

— Как это понимать?

— Вы, кажется, не маленький и должны знать, о чем я говорю.

Неожиданно она навалилась на меня всем телом, обхватила мою голову руками и стала целовать в губы, работая языком. Я старался освободиться от нее, но это было не так просто. Женщина оказалась сильной, к тому же горела желанием. Началась настоящая французская борьба, в ходе которой Тося старалась опираться на те участки моего тела, которые меньше всего для этого приспособлены. В конце концов я вырвался из ее объятий и выскочил из аптеки.

Этот своеобразный эпизод и мое нежелание пользоваться услугами медсестры не очень огорчили ее. Через несколько часов она нашла утешение в объятиях одного из наших больных, который был госпитализирован по поводу рожистого воспаления левой голени, что ему, однако, не помешало заняться любовью.

Как врачу, мне было понятно, что Тося страдает нимфоманией — болезненно повышенным половым влечением, и мне осталось только пожалеть ее. «Половой вопрос» в лагерях был кардинально решен в 1948 году. В целях дальнейшего упорядочения режима и изоляции в исправительно-трудовых колониях ОИТК МАССР заключенные женщины отделялись от мужчин, для чего были сформированы специальные женские лагерные подразделения: в ИТК № 1— участок «Новая стройка», ИТК № 2 — участок Старожильск, ИТК №4 — на участке №2 — Ошле. Для производства обысков в военнизированную охрану в качестве стрелков подбирались надзиратели-женщины. Начальникам колоний, под личную ответственность,— в дальнейшем категорически запрещалось совместное размещение женщин с мужчинами и использование заключенных женщин в качестве обслуживающего персонала в мужских зонах (мытье полов, уборка помещений...). Все эти мероприятия предлагалось закончить к 10.3.1948 г.

К сожалению, у Тоси была еще одна страсть, которая в лагере еще менее поощрялась, чем «легкий» флирт. Она любила комбинировать или, говоря точнее, спекулировать, занимала деньги у больных, одалживала понравившиеся ей платья и далеко не всегда возвращала их, перепродавала с выгодой для себя одежду и обувь, торговала больничным имуществом.

Кончилось это тем, что любвеобильную медсестру направили на лесоповал, где ей вместо градусника и ящика с лекарствами вручили пилу и топор. Могло быть и хуже, так как «опер» Иванов уже начал интересоваться коммерческой деятельностью Тоси, но выручила, как всегда, Тамара Владимировна.

Вместо того, чтобы выразить свою благодарность за то, что ее спасли от второго срока, Антонина начала писать доносы чуть ли не на всех медработников стационара. Авторитет нашего шефа, однако, был весьма высоким, и все эти сочинения попадали в корзину для бумаг.

Месяца через полтора Тося обратилась к Тамаре Владимировне вся в слезах и чуть не на коленях стала умолять, чтобы ее перевели вновь на работу в стационар. Она заметно похудела, и от пышнотелости осталось немного.

Наш шеф пожалела ее.

— Ладно,— сказала она,— последний раз прощаю, но в зоне работать не будешь. Пойдешь на участок. На сплаве как раз требуется медсестра.