Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой

Я работаю врачом

Недолго я занимался дезинсекцией бараков, всего какие-то восемь-десять дней, и был, наконец, переведен на работу в санчасть в качестве врача.

В тот день меня вызвали в амбулаторию. Там уже сидели начальник колонии Казанкин и фельдшер Тухватуллина.

— Садитесь! — Казанкин показал рукой на свободную табуретку.— На днях на вас поступило распоряжение из управления, и вы приказом назначены врачом колонии. Непосредственным вашим начальником будет Сафура Ибрагимовна,— он кивнул в ее сторону.— Она объяснит вам ваши обязанности. У вас ко мне есть вопросы?

— Нет.

— Тогда работайте.— После этих слов начальник покинул амбулаторию. Тухватуллина, или, как ее звали по-русски Софья Ивановна, сидела напротив меня за столом и, кажется, была несколько смущена.

— Вот что, доктор,— начала она после короткой паузы,— хочу вам сначала коротко рассказать, чем вы будете заниматься. Утром надо быть на разводе. Иногда вы, иногда я, попеременно. Надо выяснять, нет ли больных. Если есть больные, тогда обследуете их после развода. Посмотрите также, как рабочие одеты, какая у них обувь. Бывает, что заключенные приходят на развод босиком.

— Босиком? — удивился я.

— Да. У некоторых бывает, что обувь пришла в непригодность, у других ее украли. Нередко встречаются и такие, которые просто не хотят работать и ищут причину, чтобы пофилонить. Потом надо посмотреть больных в стационаре и заполнить на них истории болезни. Вечером у вас будет амбулаторный прием. Ну, а днем вы должны проверять санитарное состояние зоны — бараков, кухни, столовой, бани... Вот, пожалуй, и все ваши обязанности.

Хотелось задать ей вопрос: а вы что будете делать? Но я молчал. Из опыта знал, что чаще всего вольнонаемные медики занимаются лишь тем, что контролируют работу заключенных сотрудников.

Тухватуллина вынула маленькое зеркальце из сумки и поправила свои длинные темно-русые, не совсем татарские волосы.

— В амбулатории вам поможет медсестра Судиловская. Вот все, что я хотела вам сказать. Сегодня можете быть свободным.

— А где я буду жить?

— Да, совсем забыла. Жить вы будете в амбулатории. Так удобнее для работы. Постельное белье получите у сестры-хозяйки Кузнецовой. А сейчас можете пойти в барак, чтобы взять свои вещи.

После обеда я перебрался в амбулаторию. Под кушетку положил свой фанерный чемодан и рюкзак, а затем осмотрелся. Амбулатория имела одно большое окно, из которого просматривалась вся зона, в том числе и вахта. Это имело свои положительные и отрицательные стороны.

Через окно я всегда прекрасно видел, что делалось в зоне, но и каждый мой шаг находился под наблюдением, тем более, что вахта была расположена напротив меня, на другом конце зоны.

В прихожей я заметил еще одну дверь, которая, однако, была заколочена гвоздями и загорожена скамейкой. Она вела в небольшую комнатку, где жили девушки Нина и Настя, которые работали в бухгалтерии. Рядом находилась мастерская, где плели лапти.

Нина или, точнее, Нина Привалихина имела кукольное лицо, большие, несколько удивленные синие глаза, небольшой аккуратный носик, красиво очерченные губы и светло-русые длинные волосы. Она была очень стройная, с тонкой талией и высокой грудью. Настоящая красавица. Она никого не могла оставить равнодушным, но сама вела себя очень строго и была недоступна. Говорили, что ее сестра известная артистка театра. На работу она шла всегда вместе с Настей, невзрачной толстушкой, и старалась не смотреть на мужчин. Я не видел, чтобы она с кем-нибудь кокетничала, и все в ней — высоко поднятая голова, равнодушное выражение глаз, говорило о том, что для нее существовало лишь одно — работа.

Я также был неравнодушен к ней. Как врач, я всегда имел возможность найти подходящий повод, чтобы поговорить с ней, но когда увидел ее испуганные глаза, мне стало неловко.

Нина очень дорожила своей работой и тем обстоятельством, что находилась в колонии, недалеко от родного города Йошкар-Олы. Она очень боялась этапа, и боязнь брала верх над чувствами.

Лишь однажды она потеряла самообладание и то ненадолго, когда в зону прибыл молодой, черноволосый, черноглазый летчик, который был ранен в ногу и носил протез. Волевое лицо Игоря, прямой тонкий нос, сжатые губы и крепкий подбородок произвели на нее сильное впечатление. Но Нина и здесь удержала себя в руках, и дальше записок и коротких бесед это увлечение не пошло.

Игорь Маслов работал в военной академии, которую из Ленинграда эвакуировали в Йошкар-Олу, интендантом и ухитрился растратить (или присвоить) около миллиона рублей. Его приговорили к высшей мере наказания, которую заменили отправкой на фронт. Там он был тяжело ранен в правую ногу, которую ампутировали. После возвращения в Йошкар-Олу он связался с ворами и бандитами и был чуть ли не их главарем. За уголовщину был вновь осужден. Нине он обещал сердце и руку, но и на этот раз оказался аферистом. После того, как его направили в другую колонию, девушка весточки от него не получила.

Я мог только преклоняться перед ее самообладанием и стойкостью. Пожалуй, таких девушек я больше не встречал в колониях. Она была осуждена на десять лет за должностное преступление и все эти годы оставалась целомудренной.

Спас ее возможно и тот факт, что в этой колонии зэки не задерживались дольше месяца. Кто знает, чем кончилась бы встреча с Игорем или другим интересным парнем, если бы он остался на длительное время в этой колонии. Есть крепости, которые требуют длительной осады.

На следующее утро, сразу после завтрака, я пошел на развод. Еще издали заметил свою начальницу и подошел к ней. Она стояла около вахты, в окружении зэков.

— Сегодня, кажется, больных нет,— сказала она после короткого приветствия.

К ней подошел молодой парень с довольно наглой физиономией.

— Не в чем ходить на работу,— пожаловался он, подняв сначала правую, а затем левую ногу и демонстрируя изношенные лапти. На подошвах они были совсем стерты и виднелись грязные портянки.

— Найдем вам другие,— ответила Тухватуллина и подошла к нарядчику Мамаеву. Тот послал кого-то из своих помощников за новыми лаптями. Лаптей в колонии было достаточно.

После развода я отправился в амбулаторию, где уже сидела медсестра Мария Алексеевна Судиловская, женщина лет сорока, которая встретила меня вымученной улыбкой. В ней было что-то монашеское — темные, гладко причесанные волосы, острый нос, тонкие сжатые губы и очень холодные, недобрые глаза. Она протянула мне руку.

— Рада с вами познакомиться,— сказала она вместо приветствия,— очень хорошо, что у нас появился свой врач. Трудно работать без него. Фельдшер — это все-таки не врач. А сейчас давайте сначала познакомимся с документами, а затем с аптечкой и инструментарием.

Амбулаторный журнал и другие документы были в порядке. Записи сделаны аккуратно и вполне грамотно. Правда больные, в основном с легкими травмами или простудными заболеваниями, не требовали больших знаний. Аптечка была не очень богата, но имелись трофейные медикаменты — очень удобные флаконы (для многоразового использования) с хлорэтилом, ампулы со змеиным и пчелиным ядом и другие. Инструментов было немного: шприцы, иглы, пинцеты, скальпели...

Немного погодя пришли двое зэков на перевязку и еще один, которому надо было ставить банки.

— Больше, наверно, никто не придет,— сказала Судиловская.— Советую вам пойти сейчас в стационар на обход. Обычно его проводят в это время.

Стационар оказался небольшим, коек приблизительно на двадцать, из которых заняты были двенадцать. Их занимали две пожилые женщины с отеками, несколько молодых парней с простудными заболеваниями, трое с чесоткой и другие.

Здесь я познакомился с сестрой-хозяйкой и поваром Александрой Федоровной Кузнецовой, уже немолодой женщиной с добрым, привлекательным лицом.

После обеда я заполнил истории болезни, назначил лекарства и отправился проверять объекты зоны — пищеблок, прачечную, баню...