Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой

Минуты слабости

Дружба с Валей крепла с каждым днем, и мы старались как можно чаще быть наедине, что было не всегда просто, так как за нами следило много глаз. В местах заключений почти все придурки имели своих лагерных жен, и многим казалось подозрительным, что я еще ни с кем не связан. Многие, однако, были уверены в том, что это не так, и пытались удовлетворить свое любопытство, устраивая за мной постоянную слежку.

Среди тех, кто особенно назойливо следил за каждым моим шагом, была и Манефа. Она рассуждала приблизительно так: если меня отвергли, значит у него (то есть у меня) есть другая. Вопрос лишь — кто она? Вполне естественно, что и Валя обратила на это внимание. Я заметил, что у нее появился страх и боязнь разоблачения. Она находилась в постоянной тревоге, и любой стук заставлял ее вздрагивать.

Кончилось тем, что девушка под разными предлогами начала меня сторониться. Но избегать совсем было довольно сложно, поскольку мы вместе работали, и однажды ей все-таки пришлось объяснить свое поведение.

— Генри,— сказала она, несколько смущенно поправляя волосы,— я тебя очень люблю, но пойми — мы не пара. И не только потому, что ты заключенный, а я вольнонаемная. Ты совсем из другого мира, чем я. Что ты нашел во мне? Я самая обыкновенная русская девушка, каких много.

— Именно поэтому я тебя и люблю,— прервал я ее.

— Это тебе только кажется. Здесь нам жить не дадут. Ты меня тоже должен понять. Я чувствую, что кое-кто уже догадывается о наших отношениях. Мне тоже очень тяжело, но надо быть разумными.

— А что ты предлагаешь?

— Не надо искать встреч со мной. Прости меня, но я должна сейчас уйти.

Я хотел задержать ее и обнять, но она быстро покинула свой кабинет.

Для меня было ясно одно: страх у Вали оказался сильнее любви. А может быть она пришла к выводу, что не имеет смысла надеяться на меня? До конца моего срока все-таки оставалось еще больше двух лет.

Мне стало невыразимо тяжело, и я испытал почти физическую боль. Совсем недавно, всего несколько месяцев тому назад, я был еще официально женат и видел во всех девушках, которых я встречал, чаще всего лишь очередное увлечение. Отношение к Вале носило совершенно иной характер, и сейчас, когда я был свободен, то искренне мечтал навсегда связать свою судьбу с ней.

Когда человек испытывает боль, он кусает губы, стараясь одну боль заглушить другой. Я решил душевную боль заглушить физической, вспоминая снова рассказ Л. Толстого «Отец Сергий». Недолго думая, снял рубашку, взял острый скальпель и полоснул себя несколько раз по груди. От довольно глубоких ран широкими струйками потекла кровь. Я сразу схватил кусок марли и прижал к груди. В этот момент в комнату вошла Маруся.

— Что с вами? — спросила она испуганно.

— Закройте дверь, пожалуйста,— ответил я,— и, если не трудно, сделайте мне перевязку.

Когда она увидела раны, она ужаснулась.

— Зачем вы это сделали?

Я был с Марусей в очень хороших отношениях и всегда делился с ней, когда дело касалось Вали. Она нередко играла роль посредницы между нами, помогала мне довольно часто, особенно когда я искал встречи с моим шефом. Я рассказал ей о своем последнем разговоре с Валей.

— Напрасно вы так поступили,— упрекала она меня, перевязывая раны.— Не стоило обращать внимание на то, что она сказала. Она вас любит.

Какая же это любовь, когда от нее отказываются?

У каждого бывают минуты слабости. Не забудьте, что Валя, встречаясь с вами, всегда рисковала. Вы должны это понимать. Я уверена, что все останется по-старому. Увидите — никуда она не уйдет от вас. А может быть, она просто хотела проверить ваши чувства.

— Не очень оригинальный способ.

— Так же, как и ваш,— парировала Маруся, улыбаясь.— Придется о вашем поступке доложить Валентине Федоровне. Минут через двадцать в комнату ворвалась Валя.

— Ты что наделал? — Глаза у нее были испуганные.— Неужели надо было так поступать? — Она обняла меня и начала целовать.— Прости меня, милый, я очень нехорошая девушка.

Примирение было полное.

Я мечтал о том, чтобы Валя стала моей женой, и мы на эту тему часто беседовали. Девушка колебалась, не знала, как ответить на этот вопрос, но слово «нет» она не произносила. Я ее прекрасно понимал. До конца моего срока оставалось больше двух лет, а это большой срок. За это время многое могло измениться.

— Что гадать сейчас об этом,— говорила она,— будем терпеливы. Мало ли что будет еще впереди.

Валя очень любила Есенина, которого я почти не знал, и часто писала мне строки из его поэм.

Валя меня уже не избегала и сама искала встреч. Нередко в таких случаях Маруся охраняла нас, чтобы наши отношения оставались тайной для других. К тому времени мы уже научились лучше скрывать свои чувства и достигли в этом больших успехов. Даже у меня выявились кое-какие артистические способности, и я уже не без удовольствия строил равнодушное лицо и говорил подчеркнуто официальным тоном с Валентиной Федоровной, когда мы были не одни. И действительно, никто не подозревал о нашей дружбе. Мы не давали своим чувствам полную волю и берегли главное для будущего, хотя это было далеко не просто и требовало иногда больших усилий с обеих сторон.

Когда Валя, после бани вся розовая, в одном тонком легком платье прибегала ко мне, искушение было превеликим, и очень не хотелось ограничиваться лишь созерцанием тех прелестей, которые весьма отчетливо вырисовывались, но я не стремился форсировать события. Кроме того, я не знал, как она на это будет реагировать и не хотел быть в ее глазах обычным похотливым мужчиной.

Можно и без усердной работы рук получить истинное наслаждение. Даже один взгляд, одна улыбка и один нежный поцелуй могут иногда дать больше, чем обычная интимная связь. Можно не любя лечь в постель с женщиной, но неприятно целовать ее без любви.