Между двух огней

Глава 12

Охрана не хотела нас пускать. Несмотря на то, что мы оба одеты в новые визитки, сверкаем ботинками и улыбками, рюкзак все портит. Банк Pictet & Cie в Цюрихе к вопросам безопасности относится серьезно. Двое с рюкзаком и саквояжем, пришедшие пешком туда, где тусуются принцы крови, члены королевских семейств и диктаторы в изгнании, выглядят крайне неуместно. А мне просто захотелось подышать воздухом, и пройтись по Фрейгштрассе. Заодно посмотреть, не шляется ли кто за нами. Я небрежно обращался со своей паранойей всю дорогу до Цюриха, и теперь она мне мстит.

Дорога от Бари до Болоньи утомила отсутствием отдельных купе. Темпераментные итальянцы надоели до смерти. Потом мы переоделись в магазине готовой одежды, и первым классом отбыли из Болоньи в Цюрих, а не в Берн. Наверное, это подсознательное, но я стремился подальше от Италии.

Баулы с вещами и рюкзак с деньгами я сдал в багаж. Когда Мейдель понял, что я сделал, он заявил, что видимо скоро на полях Жуаньи появится его собственный раб. Который до самой смерти будет отрабатывать утерянные сокровища. Я, в Париже, много беседовал со знающими людьми. Они уверили, что единственный более-менее надежный и простой способ протащить из Италии в Швейцарию небольшую по объему контрабанду — в качестве багажа пассажира первого, или люкс класса. Поэтому я почти умертвил паранойю и демонстрировал непробиваемый оптимизм. И довел таки барона практически до обморока. По прибытии я сунул купюру проводнику и распорядился доставить наш багаж в отель Baur au Lac. И налегке пошел на такси. Мейдель злобно сопел рядом.

Мы заняли четырехкомнатный номер с двумя спальнями, и видом на Цюрихское озеро. Яков грустно пил ром, и рассказывал, что он думал прикупить замок в сорока милях от его жилища. Там есть канализация и горячая вода. Как жаль, что жить в комфорте так и останется мечтой.

А я слушал радио. В гостиной приемник «Телефункен». Богато отделанная красным деревом тумба, с таинственно мерцающей зеленым круглой шкалой, и костяными ручками переключения и поиска частот. По Берлинскому радио шло то, что позже назовут художественные чтения. Какой то прекрасный артист читал Ницше. Виртуозно играя голосом, богато модулируя и акцентируя, он рассказывал о сверхчеловеке, и его судьбе. Сука-Гебельс очень талантлив. И работает на перспективу. Немецкие слушатели, даже если ничего не поняли — точно прониклись.

Когда спустя минут сорок багаж доставили, Мейдель, на радостях, сунул бою десять фунтов. И заявил что я чудовище. Я пошел в душ.

Весь следующий день мы посвятили созданию имиджа людей, достойных посещения скромного и неброского банка Pictet & Cie. С утра был приглашен портной, с задачей достойно одеть к следующему утру двух джентльменов. Посыльный унес в типографию заказ на изготовление визитных карточек. С Яковом проблем не было — Барон Мейдель. Винодел. Жуаньи. А я завис. В конце-концов решил, что Айвен Колтцофф, политолог, аналитик — самое оно. Париж, ясное дело. Барону пояснил, что любому при одном лишь взгляде на меня сразу видно незаурядного аналитика и крупного политолога.

И вот охрана нас тормознула на входе. Впрочем, вежливо. Попросила подождать. Клерк, вышедший узнать что нам угодно, завис, когда мы сообщили о размещении по двести тысяч фунтов каждый. Нас немедленно принял сам управляющий Цюрихским отделением, господин Тим Келлер. Был подан кофе, коньяк и сигары. Яков попросил рому. Приседая под тяжестью, клерк унес рюкзак с саквояжем для пересчета.

Банк, в который мы обратились — типичный швейцарский банк. Мое послезнание подсказало только, что он остался независимым банком и в двадцать первом веке. И не был замешан в играх с нацистами. Банк хранения и приумножения. Кажется, так звучит их девиз. Кредитов не дает. Получив средства, гарантирует их сохранность и банковский процент, при максимальной анонимности, которая будет нарушена только в конце двадцатого века. Да и то неохотно.

Яков Карлович вел себя для принявшего нас банкира привычно. И если бы меня не было, он бы барственно заявил, что-то типа, вы любезный примите ка деньги на хранение. И, без всякого сомнения, его бы обслужили в лучшем виде. Он выглядел здесь своим и привычным. Нужно будет ему монокль посоветовать, чтоб уж полностью соответствовал.

Со мной господин Келлер беседовал долго. Я посетовал, что кузен, то есть Мейдель, далек от финансовой сферы, и я вынужден вникать. После этого мы углубились в детали. Банкир был впечатлен. Но, я думаю, любой бизнесмен конца двадцатого века его бы приятно удивил.

Закончив оговаривать детали, и ожидая документы на подписание, Келлер попросил называть его просто Тим, и поинтересовался, в какой области я занимаюсь аналитикой.

— Видите ли, Тим. Я изучаю геополитические процессы применительно к финансовым рынкам. В процессе изучения прихожу к выводам, позволяющим неплохо зарабатывать.

— Например?

— Например, я точно спрогнозировал дату окончания сухого закона в США. Могу вам по дружбе сообщить дату девальвации французского франка. Или дату начала второй мировой войны. Или курсы валют на ближайшее время.

— Да? И когда же во Франции девальвация?

Я помолчал.

— Девальвация будет проведена решением правительства от первого октября тридцать шестого года. Стоимость франка утвердят в 0,65-0,77 от золотого номинала, с отказом от него. В ближайшие два года официальный курс колебаться сильно не будет.

— Вы настолько уверены? Поймите меня правильно, Айвен, ваша информация выглядит несколько… эээ…

— Сомнительно? Не стесняйтесь, Тим, это моя основная проблема — убедить в стопроцентной точности того, что я говорю. Давайте так. Поскольку это у меня сейчас несколько своеобразная презентация, я вам сообщу достоверный и решающий финансовый факт ближайшего будущего. Убедившись — обращайтесь. Я недорого беру. Идет?

— Ну, давайте попробуем.

— Первого июля Германия прекратит все финансовые операции по выполнению долговых обязательств за рубежом. Кстати, имейте ввиду. В ближайшее время умрет Гинденбург. Гитлер, после плебесцита, совместит обе должности. Президента и Канцлера.

— Это невероятно!

— Господин Келлер! Мои средства у вас в банке. Я крайне заинтересован в вашем благополучии. Впрочем, я ни на чем не настаиваю. Способы коммуникаций мы обговорили. Обращайтесь.

Провожая нас к выходу, господин Келлер изо всех сил старался не показать, что его слегка заело. Как же так? Чувак походя сообщил инсайд на котором любой банк вдвое-втрое увеличит свои активы, и не рвет рубашку, ничего не требует. И можно плюнуть и забыть. Но он принес полный рюкзак мокрых денег, между делом поведав о знании даты отмены сухого закона.

— Кассир сказал, что купюры были слегка влажные.

— Где только не приходилось прятать деньги от большевиков, Тим. Вы не представляете.

Чековая книжка выглядит солидно. В кожаном переплете. Самописка с золотым пером в комплекте. Мы сидим в кафе на берегу Цюрихского озера и пьем апперетив.

— И что дальше? — Спросил Яков.

— А что ты там планировал? Прикупи еще виноградников. Замок восстанови. Я не знаю. Ты же что-то планировал? У меня единственное требование, построенный мной сортир — не сносить!

— Ну да. Нужно будет хозяйством заняться… — тоскливо это вышло у барона. Как-то ему не по себе. — А ты, Кольцов? Ты чем займешься?

— У меня девушка в Париже. Поеду, приглашу на Ривьеру.

— Еще не сезон.

— Да? Ну не знаю. Придумаю что-нибудь.

— Кольцов! Я по твоей роже вижу, что ты что-то задумал. Не хочешь посвятить меня?

— Нуууу… прежде всего я хочу купить в Париже дом.

— Точно! Я еду с тобой, Кольцов. Тоже куплю себе жилье.

— Архиверное решение, Яков. А то, как-то даже неприлично. Барон, винодел. И как последний лох без квартирки в Париже! Ютится по Крийонам… фи.

— Ты не хочешь, чтобы я с тобой ехал?

— Ну почему же? Вдвоем всяко веселее. Просто ты вроде бы в Жуаньи хорошее дело затеял, а я получается, тебя сбиваю с правильного пути.

— Ерунда. Я нанял Огюста управляющим, помнишь того винодела? Пусть управляет. Проект восстановления замка у него есть, вот пусть занимается. С мэром свяжусь по телефону. А сам поживу в Париже. Мне тревожно оставлять тебя одного, ты опять займешься контрабандой и сгинешь в пучине.

— Скажи лучше, что ты просто думаешь еще со мной заработать!

— И это тоже. Судя по тому, как ты уклоняешься от разговора, ты явно вынашиваешь очередной план.

— Да. Не буду скрывать, у меня есть мысли, и я их думаю.

— Не забудь мне потом рассказать, что надумал. И хватит сидеть! Пошли в отель, будем собираться.

Из Цюриха в Париж поезд сейчас идет больше суток. За окном проплывают фантастические Швейцарские пейзажи. Мы с Мейделем впервые коснулись происходящего в России.

— Иван, тут пишут про какие-то колхозы, что создают в России на помещичьих землях. — Сообщил Мейдель за завтраком, изучая Неу Цюрих Цайтунг.

— Это все пустое.

— Слушай, если судить по газетам, они там всерьез хотят построить народное государство.

— Мне кажется, уже ничего они не хотят. Там после смерти Ленина непрерывная борьба за власть. И колхозы — это такой способ этой борьбы. А не попытка накормить страну.

— Думаешь, они скоро разваляться?

— Да нет. Россия — богатая. Там нужно много прострать, чтоб она развалилась. Сейчас вот сельское хозяйство прострут. Потом промышленность создадут непонятную за чудовищные деньги. Потом армию сольют в унитаз в начале войны. Так дальше и будет. Страну будет возглавлять главный просиратель. И опираться ему придется не на успешных, а на обхезавшихся. И власть будет у формы, а не у сути. Потому что — колхозы создавать взялись? Пожалуйста — сто тыщ колхозов! Лучше стало с продуктами? А про это мы не договаривались! Мы договаривались создать колхозы. А продовольствие — это другой вопрос. И вообще, господин Сталин — марксист. А Маркс, как известно, призывал уничтожить Россию. Сталин постарается. Правда, как всякая бездарность, и здесь провалится.

Я задумался. Одна из самых унизительных для моей страны фраз, сказанных Черчиллем, это знаменитая фраза о Сталине, что он принял страну с сохой а оставил с атомной бомбой. Как же нужно презирать Россию, чтобы утверждать что русские без этого уголовника ничего не могут…

— Но согласись, Иван, коммунистическая идея в России победила.

— В том-то вся беда.

— А мне коммунизм нравится. Как идея.

— Да перестань, Яков. Мне вот идея про Город-Солнце нравится. Там, где гражданину полагается три молодых рабыни, — беленькая, рыженькая и черненькая. Только я не пойду стрелять людей из-за этого.

— А вдруг у них получится?

— Ну что получиться? Господи, Яков! Любое государство, подобно человеку, проходит все те же стадии развития. Рождается, лежит, ползает, перемещается на четвереньках. Пробует стоять, потом ходить, а потом и бегать. И прыгать. И вот когда Россия только — только начала робко вставать, пришли умные, талантливые, жесткие и крутые ребята. И сказали стране — Волшебное, Прекрасное Парение! Без всей этой грязи и науки ходить. Будем парить в сказке! Обидней всего, что они искренне верили, что можно не учиться ходить. Заново приступать к этой науке для России будет мучительно.

— Что-то мы с тобой Иван все о грустном. Может выпьем?

— В восемь утра? Знаете, барон, есть в этой идее нечто дерзкое. Официант!

Мы разместились в Отеле Ритц, и я немедленно поперся в магазин Schiap. Эльза Скиапарелли промела нас с Наташей целующимися в примерочной. Примерочные в бутиках это почти отдельная квартира. И если бы не Эльза, как она попросила её называть, то дело бы зашло гораздо дальше. Скиапарелли оказалась славной дамой. И даже не подумала нам выговаривать. А попросила наконец представить ей эту звезду кафешантанов. И пока Наташа приводила себя в порядок, я честно сказал Эльзе, что легкий завтрак, на который я её приглашаю, это минимум из моих извинений. Она неожиданно согласилась. Я взял Наташу за руку и мы пошли в Ритц.

Барон не спал, как я думал, а завтракал кофе и круассаном в зале ресторана.

— Наташа, позволь представить тебе моего друга, барона Мейделя, Якова Карловича.

— Я знакома с Яковом уже сто лет, Вань. Здравствуй, Яша!

Мейдель встал и припал к ручке:

— Княжна! Ты все хорошеешь! Ты и Кольцов? К тебе же сватался Миша Юсупов!

— Яков Карлович! Юсупов просто не знал, что она скоро познакомится со мной!

— Наталья Викторовна, пожалуй я соглашусь. Кольцов лучше. Тебе с ним будет не скучно.

— Знаете, господа, даже для певца кафешантанов и провинциала из деревни в Бургундии, вы удивительно придурки.

— Наташ, это все в прошлом. Я перестаю петь, а Яков переезжает в Париж.

— Иван, Яков! Мне кажется, или нужно начинать волноваться?

— Ну что ты, солнце! Я консультирую барона по импортному бизнесу.

— И все?

— Все!

— Ваня! Барон три раза дрался на дуэли, ты вообще бьешь всем морды не рассуждая. И у вас совместные дела! Успокой меня что ты не втягиваешь Яшу в авантюру.

Наташа! Я же помню, что у тебя в сумочке пистолет! И более мирного занятия, чем виноторговля не могу придумать. А даже если авантюрист Яков, будет меня подбивать на приключения, я сразу тебе расскажу!

— Здравствуйте господа!

Эльза пришла с двумя американками. Американки, попав в общество русских аристократов, стали подчеркнуто холодны и немногословны. Симпатичные дамы, судя по всему не чуждые феминизма, и близкие к интеллектуалам. Мы все продемонстрировали вежливую сердечность, на что американки надулись еще больше.

Это отдельная песня, отношение европейско-американских интеллектуалов, и русской эмигрантской аристократии. Понтярский снобизм постоянно разбивался о русскую сердечность и широкую эрудицию, которыми всегда славилось русское образование. И это бесило интеллектуалов еще больше, потому что со всей остальной аристократией они легко чувствовали свое интеллектуальное превосходство. А с русскими его не то что не было, но они еще и унизительно сочувствовали пробелам в знаниях. И доброжелательно не обращали на эти пробелы внимания. Что бесило еще больше.

Эльза, наблюдая мизансцену со стороны, искренне наслаждалась. Тем не менее дамы были представлены как Джейн из Лос-Анджелеса, и Кларисса из Сан-Диего.

Четыре женщины из модной индустрии это что-то. Тем не менее я все же влез со своими пятью копейками, заявив что основной тренд — это женские брюки. И вообще, в Америке делают для рабочих джинсы — это одежда будущего. К моему удивлению не был освистан. Больше того, по внимательному взгляду Эльзы я понял, что она намерена побеседовать со мной отдельно.

По окончании завтрака нас с Наташей милостиво отпустили до завтра.