Наташа опоздала всего на пять минут. Я в панике подумал что может быть я и вправду ей интересен. И это нужно оправдывать. О чем разговаривать с аристократкой из рода Рюриковичей было решительно непонятно.
Она тем временем взяла меня под руку и повела к воротам ограждения Булонского Леса.
— Почему вы молчите, Кольцов?
— Я думал, что прогулка по лесу — это была шутка.
— Никаких шуток. Я здесь с детства гуляю. Думала, что вам будет интересно.
— Мне интересно.
— Конечно, после Африки и всех этих приключений, наша жизнь вам кажется пресной.
— За что вы на меня злитесь?
— Иван, я всего лишь вместо кабака повела вас в парк!
— Понимаете Наташа, мне здесь нечего вам рассказать. Разве что если срубить это столетнее дерево, носороги на водопой — не пройдут.
— Я и так знаю, что вы бесстрашный охотник.
— Но вы даже не подозреваете, какой я рыбак! Как охотник я, себе — рыбаку, в подметки не гожусь.
— Это вы к чему?
— На Ститэ есть прекрасный рыбный кабачок. Великолепная рыба во фритюре под шабли!
— Понятно. Вы хотите меня подпоить и воспользоваться моей беспомощностью!
Я остановился, посмотрел в её смеющиеся глаза и сказал:
— Я очень хочу вас поцеловать.
И поцеловал. Солнечная система замерла, Галактика пропустила удар своих пульсаций. Мы целовались так, как будто больше никогда не доведется. С сожалением отстранился.
— Ну что? Получил что хотел?
— Это одна миллиардная того, что я хочу. К примеру, мне хочется тебя удивлять. Так что мы сейчас не поедем в гостиницу, а будем гулять. Вот.
По парижским, да и не только, правилам, если дама ответила на поцелуй, можно смело ехать в номера и предаваться разврату. Но она засмеялась, уткнувшись мне в плечо.
— Ты меня действительно удивил! Я думала, что ты и номер уже в гостинице оплатил, и не знала, как отказаться не обидев.
— Не стоит думать обо мне плохо. Номер в отеле Крийон нас ждет. Просто мне кажется, что сейчас будет лучше просто немного погулять.
— Гораздо лучше! Вечером мы с мамой приглашены на прием у бразильского посла. Ты очень ловко избежал отказа. Так что немного погуляем, и я пойду. Хорошо?
— Ну да.
— А ты мне пока расскажи про подвиги на войне. Страшно интересно.
— Да чего там интересного? Выпустился с курсов, приехал на фронт. Только организовали нормальную грязь и антисанитарию, бац! — Революция. Все разбежались. Сижу один против полчищ немцев. И со мной десяток водителей грузовиков, что не ездят, потому что нет бензина. Тут от немцев приходит парламентер, говорит давайте перемирие. Я говорю — с вас две бочки бензина, и мир навсегда. Ну, мы и уехали. Так дальше и шло. Пока в Крым не занесло. Тут меня поймал адмирал Кедров, и заставил налаживать радиосвязь на кораблях флота. Ничего не вышло, только, пока возился, линкор Алексеев уже пришел в Бизерту. Я поболтался на берегу, и нанялся к купцам в охрану каравана. Вот и вся война.
— Вань! Тебе кто-нибудь говорил, что ты словно не отсюда? Ведешь себя как будто принц в изгнании. Ай! Перестань!
— У тебя за ухом родинка …
В прошлой жизни я заскучал. Карьерного потолка достиг. Денег заработал. Детей вырастил. Этот неожиданный кульбит мироздания мне нравился все больше и больше. Одного того, что я целовался в Париже с фантастической красавицей было достаточно. Но еще была куча возможностей. Кое что, исходя из послезнания, будет просто глупо не отыграть по полной.
Мы шли по дорожкам Булонского Леса, и Наташа мне рассказывала, что модный магазин, где она работает, это не просто так. Эльза Скиапарелли — это почти тоже, что Коко Шанель, только круче. И ей страшно интересно во всем этом участвовать. Я посмеивался над феминизмом её хозяйки, и рекомендовал посоветовать ей открыть уже модный дом.
— Кольцов! Ну какой мужчина в курсе женской моды? Откуда ты это все знаешь?
— У меня в «Катрин» хозяин извращенец. Сама понимаешь…
— Ты, Ваня, что-то скрываешь!
— Даже не надейся! Мне категорически не нравятся мужчины! И очень нравится одна княжна. И ваще, Наташ, я готовился. И знаю что твой магазин на Рю де ла Пэ. А твоя мама — видная благотворительница. И, кстати, Бразилия — очень даже ничего. Все в белых штанах. Познакомишь с послом?
По аллеям парка гуляли обаятельные старушки с симпатичными собачками. Миловидные гувернантки выгуливали малышей. Благообразные старички читали газеты на скамейках. Солнце грело по-весеннему, и на деревьях уже можно было увидеть робкие листочки. Я держал за руку удивительную девушку…
Возле своего дома Наташа обняла меня и мы сладко поцеловались. Когда она отстранилась, я протянул руку ей за спину и вытащил оттуда букет из ста одной белой розы. Два гавроша с рю Ордан были мной мобилизованы. Один следил за нашими перемещениями. Второй, увидев сигнал что мы направляемся к дому, ринулся в цветочный неподалеку, и принес ранее заказанный букет. Что я, дурак, гулять с девушкой у которой в руках розы? А вдруг букетом по лицу?
— Наташ, я из мелкопоместных. В теории знаю, что нужно дарить одну розу. Но бороться с собой не могу.
Она еще раз меня поцеловала и засмеялась.
— Зато я вижу, что ты русский.
Открывший дверь консьерж слегка обалдел. Мы попрощались.
Это да. Представить себе француза, подарившего сто роз — нереально. С русской точки зрения французы нечеловечески жадные.
Я закурил и пошел к Елисейским полям.
Дом, в котором я живу — обычный парижский дом. Один подъезд, пять этажей и мансарда. На втором-третьем этажах по две квартиры. На четвертом-пятом, по четыре клетушки на этаж. И две мансардные комнаты. Одну снимаю я. Вторую занимал художник, обрусевший болгарин Михайла Тончев. Но с пару месяцев назад съехал.
Я договорился с консьержкой, что опустевшую мансардную комнату на неделю снимет мой кузен. И заселил туда Мейделя. Чувствует он себя лучше, но ходить ему еще не стоит. Поэтому я ангажировал в публичном доме девочек, Жюли и Катрин. Они ухаживают по очереди за раненым и носят ему куриный бульон из кафе Августа. При общении Яков Карлович оказался нормальным парнем. С легкой прибалтийской занудностью, но девочки считают её признаком аристократизма. Узнав, что у них на попечении настоящий барон, они принялись его обольщать. Он отбивался. А у меня была возможность не сидеть у постели раненого героя, а заниматься своими делами.
— Кольцов! Ваша манера вести дела меня изумляет! — приветствовал меня Мейдель. Рядом сидела Катрин, и, кажется, кормила его с ложечки.
— А что вас удивляет, барон?
— Ну почему не нанять нормальную сиделку?
— И что вам не нравится? Катрин, судя по всему, от вас без ума.
— Прекратите! Мне неудобно перед милыми барышнями. Пусть они и падшие женщины.
— Вы уж определитесь, милые или падшие. И вообще, мы договорились, что будем соблюдать максимальное инкогнито. Обратится к медикам — громко объявить, где вас искать.
— Ну, теперь-то нас врасплох не застанут! Мы вооружены, в конце концов.
— И что, устроите перестрелку?
— А что вы предлагаете?
— Приходите в себя. Там посмотрим. Можно съездить к этим вашим компаньонам. Вы их хорошо знаете?
— Ну, вступить паем мне предложил Сергей Иванович Геттинген. Он служил по интендантству, и давно мне знаком. В товариществе он, кажется, в руководстве.
— Боюсь, вы плохо знаете этого господина. Яков Карлович, приходите в себя. А там, я думаю разберемся. Я пойду работать. Очень вас прошу, не уходите никуда.
— Мне здесь надоело!
— А кому легко? — перешел на французский — Катрин! Вверяю тебе барона. Следи чтоб не убежал. Пошел к себе, взял гитару и ушел. Интересно, она его таки изнасилует, или он не так уж и слаб?
На подходе к «Тетушке Катрин» меня перехватил Николай Белов, художник, что здесь тоже работает. Вообще-то, благодаря Тончеву, у меня здесь множество знакомцев. Художники считают меня своим.
— Кольцов. Выслушайте меня!
— Привет, Коль. Ну пойдем, пропустим по рюмке.
— У меня идея. Давай устроим вернисаж под твои песни? И прямо под пение я напишу картину?
— А что, неплохо. Только иди тогда дальше. Нужно устроить представление. Кто-то рисует, кто-то поет. Кто-то — посадит на стул девушку и пострижет её налысо. Очень не плохо было бы разлить на пол краски разных цветов и в них изваляться. Пригласить прессу…
— ГЕНИАЛЬНО!!!! Кольцов! Я поговорю с ребятами. Давай это все устроим.
— И название какое-нибудь этому всему — «даешь концептуализм!» а? А вообще придумаете какую-нибудь помесь карнавала и акта живописи. Только термин «живопись» рассматривайте максимально широко. Рисовать ведь можно не только красками. А и арт-объектами. Тогда я буду выступать изредка. А меня можно будет заменять вон, Эрнаном с гармошкой, из Гасконца… И сделать этот хепенинг постоянным. Чтоб туристы знали, каждый день в пять часов на площади Тарт — начинается. Миманс какой еще подтяните…
— Это… Это бесподобно! Ты гений, Кольцов.
Возбужденный Белов не прощаясь скрылся среди картин. Ну вот. Запущу концептуализм на полную. А то народ пока стесняется…