Мы, монстры. Книга 3: Зверь

Глава 25. Общие жесты

Даарен упал на серую сухую землю — и снова тут же вскочил. Поднял взгляд.

Ух’эр падал дольше: несколько раз шмякнувшись о шныряющие вокруг смоляные тучи, скатился с последней, услужливо наклонившейся к самой земле, да так и остался лежать.

Рен подошел, остановился над ним, осторожно ткнул в бок сапогом. Осторожно позвал:

— Э-эй… ты… бог…

— Ух… эр… — пробормотал тот.

Плюнул куском смолы, медленно сел. Поднял взгляд, еще недавно безумно светившийся, а теперь так же безумно уставший. Рыкнул:

— Выучи наконец! — и рывком поднялся.

Задумчиво уставился на собственное неестественно вывернутое колено, дернул ногой, в ноге хрустнуло. Колено стало на место.

Что за бессмысленные спектакли? Рен уже достаточно долго тут пробыл, чтобы прекрасно знать: ничего никуда не вывернется, даже при падении. Если сам не захочешь предстать вывернутым. Зачем-то представил божка вывернутым совсем. Наизнанку. Не впечатлился: решил, что если его вывернуть, выйдет то же самое. Такое же бессмысленно кривое.

Мотнул головой, отбросив бредовые мысли, и решительно потребовал:

— Верни!

— Кого? Куда? — удивился Ух’эр, взмахнул рукой — и вокруг них поднялась стена белесого тумана. Заволокла небо.

Спрятался опять, значит. Пугливый какой. Да и на ногах едва стоит.

Не зря в Дааре богов не чтят — нечего тут чтить.

— Меня — в мой нормальный облик, — объяснил ему Рен. — Потом — к сыну.

Ух’эр болезненно скривился, что с его рожей получилось совсем отвратительно. И даже не пожаловался — наябедничал:

— Твой сын закрылся!

Рена чуть было не передернуло, теперь — потому что существо мгновенно стало похожим на Йена. И не просто похожим: использовало совершенно те же интонации. Сначала были жесты, теперь — интонации. Может, это свойственно всем… нет, не богам, это никакие не боги. Может, это свойственно всем монстрам? Так себя вести?

— И ты слишком слаб, чтобы открыть ту дверь, — понимающе кивнул Рен.

— Ну-у… — задумчиво протянул Ух’эр и вдруг заулыбался, дико и широко. Так Йен никогда не улыбался. Впрочем, наверное, он мог. Конечно, мог. Просто зубы не показывал, до поры до времени. Чтобы не выбили.

“Не слишком ли много я думаю о Йене? Не о том нужно думать. Не о нем”.

— А давай, ты умрешь до конца, и я тебе покажу, как я слаб? — радостно предложил Ух’эр, и его безжизненные только что глаза вновь вспыхнули пронзительным безумием, голодным предвкушением.

— Не-а, — улыбнулся в ответ Рен, отступил на шаг и скрестил руки на груди, сам понимая, что так он пытается отгородиться, удержаться подальше от монстра. Безумие божка казалось слишком явным, слишком ощутимым. Об него можно было обжечься, подступи он ближе. Ну и от вони еще можно было задохнуться.

В общем, держаться подальше — хорошая идея.

Ух’эр только изумленно фыркнул, и даже от возмущения плюнул смолой.

Правильно Рен стал подальше: попало только на руки. Показалось — жжется. Рен не шелохнулся, знал: просто показалось, тут ничего не происходит по-настоящему, тут все — просто кажется.

Ну, разве что вот это чучело — настоящее. Может, потому ему и приходится выворачивать собственные колени обратно после падения. Это чучело — и те, кого оно боится, от кого прячется. Мертвые боги. Сколько их там всего?

— И все-таки, — сказал Рен и прищурился, пристально разглядывая Ух’эра. — Что с тобой не так, а?

— О-о… — воодушевленно протянул Ух’эр. На мгновение замер, глядя вдаль и, кажется, пытаясь понять, с чего же ему начать ответ.

— Ты разве не должен быть сильнее? — пояснил вопрос Рен.

— Я и был! — фыркнул тот. — Пока тебя не послушал и не полез, куда не надо!

— Разве бог смерти не ходит по снам? — удивился Рен.

— О-о… — теперь он протянул это иначе: с холодным, презрительным изумлением. — Теперь ты, значит, внезапно стал разбираться в богах?

— Что тебе мешает? — продолжал гнуть свое Рен.

Ух’эр тяжело вздохнул, махнул рукой и с размаху снова сел на землю. Стоять, значит, тоже уже тяжело…

“Ты хоть не помри мне тут”, — угрожающе подумал Рен. Тот тем временем уставился снизу вверх, прищурив глаз так, что стало казаться, будто у него он вовсе один, а вместо второго — просто дыра, и это не смола стекает по лицу — размокшая почерневшая маска.

— А ничего, что я вообще Мертвый? — весело спросил он тем временем и оскалился.

Рен пожал плечами, подумал, присел напротив, переступив через нежелание находиться ближе. Пристально уставился в глаза, точнее — в единственный видимый теперь глаз — и твердо заявил:

— Мне нужно вернуться.

— Не-а, — ответил Ух’эр, передразнивая его и даже почти копируя его собственную улыбку. Точно, как Йен.

А Рен вдруг понял, почему все монстры одинаковые. Они пусты изнутри. Надевают костюмы, передразнивают, пытаются быть похожими на людей, но маски сползают. А внутри у них остается все та же пустота. И ее всегда видно, всегда.

Почему не заметил в Йене?

И почему только теперь, когда почти умер, все вдруг стало таким понятным. Вопросы обрели ответы. Ошибки стали ясно видны. Теперь. Когда уже не исправить.

— Не-а, — ответил Ух’эр. — И не проси. Больше я в его сон не полезу.

Задумался ненадолго, с тем же прищуром глядя в затянутое серым туманом небо, будто там пытался что-то прочесть. И вдруг снова принялся возмущенно жаловаться:

— Он нормальный!

Да, и так Йен делал. Хватался за разные интонации. Не работала одна — тут же, без перехода принимался использовать другую.

“Надо предупредить Рэя, — в очередной раз подумал Рен. — Обязательно предупредить Рэя”.

Собственно, это было единственной важной мыслью сейчас. Единственным шансом исправить хоть что-нибудь. Единственным делом, за которое он держался изо всех сил — и благодаря этому, наверное, все никак не мог уйти.

Предупредить Рэя.

— И? — вскинул брови Рен. — Нормальный — это плохо?

— Это смотря с какой стороны, — хмыкнул Ух’эр, и Рен вдруг четко увидел: бог смерти и сам куда нормальнее, чем кажется. Или просто совсем устал, и сил не хватает — то ли на то, чтобы прикидываться ненормальным, то ли на то, чтобы быть.

— Пройти в сон к безумцу проще, — сказал Ух'эр, снова немного помолчав. — С безумцами проще. Они легче видят, легче верят…

И тяжело вздохнул, мол, жалейте меня немедленно, в меня нормальные люди не верят.

“Ну да, — подумал Рен. — И правильно не верят”.

— Соберешься с силами, — пожал он плечами. — Вернешь мне мой облик и…

— Не-е-е, — лениво протянул Ух’эр, — облики — это не ко мне, я тебе не Лаэф. Ты таким пришел, таким и…

— А Лаэф у нас кто? — деловито поинтересовался Рен, и Ух’эр фыркнул в ответ. Насмешливо и, кажется, довольно. Лаэфа он явно не любил и теперь радовался, что человек и этого имени не знает.

— Старший, — отмахнулся Ух’эр. — Тьма.

— Так, может, мне к нему? — спросил Рен и сделал движение, чтобы подняться.

— С-с-стоять! — злобно прошипел Ух’эр — и Рен вдруг провалился в землю по самое горло. И на голову упало что-то тяжелое, мягкое, придавило, дышать стало невозможно. Рен закрыл глаза, вспомнил: тут все ненастоящее. И вот он — уже снова напротив рассерженного чучела, мнящего себя богом. Сидит на грязной вонючей перине, которой только что его пытались задушить.

А глаза чучела — снова горят холодным страшным огнем.

Интересно, чего он так боится? Что в его собственном царстве будут вести дела не с ним, а с таким же гостем? Что старший сможет больше, и Ух’эр осознает собственное бессилие? Или что человек расскажет, как Ух’эр ввязался в сделки с ним вместо того, чтобы зашибить сразу? Что не смог зашибить сразу?

— Ладно, — поспешил заговорить Рен, пока еще чем-нибудь не бросили и не придушили. Он в общем-то тоже уже устал. — Никого, значит, не зовем? Все сами, да? Черт с ним, с обликом. Ты соберешь силы, вернешь меня, а я пока придумаю, как убедить сына выслушать.

— Да не полезу я к нему! — возмутился Ух’эр.

А потом вдруг поднялся. Снова заговорил иначе. Равнодушно, скучающе:

— И тебя никуда не пущу. Ни в сны, ни бродить по моему миру. Ни с кем ты не заговоришь, я запутаю тропы по кругу будешь ходить. Так что создавай себе обратно свой мирок и...

Оборвал себя, отрезал:

— С тобой скучно! — и зашагал, прихрамывая, прочь. Колено похрустывало в такт шагам. Ух’эр щелкнул пальцами. Перина рванулась из-под Рена, уронила его на твердую землю и послушно полетела вслед за хозяином, странно похрюкивая.

— Ух’эр! — крикнул Рен вслед, и тот с раздраженным вздохом развернулся. Отмахнулся от врезавщейся в него и чуть было не уронившей перины, и та, повинуясь взмаху когтистой лапы, помчалась куда-то в сторону. С усталым раздражением спросил:

— Что еще?

Рен мог сказать, что все равно найдет выход. Что найдет и этого… Лаэфа? И всех, кого можно найти. И всем нажалуется на Ух’эра. И всех достанет так, что они не смогут не иметь с ним дела. Он и вправду мог бы этим всем заняться, но времени у него было мало.

Поэтому он сразу, так и не озвучив угрозы, перешел к предложениям.

— А если я найду тебе безумца?

И добавил, потому что Ух’эр снова странно сощурился, то ли обдумывая идею, то ли просто потому что не мог держать лицо нормальным постоянно:

— Или ты слишком слаб и для этого?

Ух’эр оказался рядом мгновенно, снова пахнуло гнилью, снова оскалился, показывая несколько рядов черных зубов. Прошипел угрожающе, глядя в глаза:

— Увидиш-шь, насколько я с-слаб!

— Хорошо, — спокойно кивнул Рен. — Его зовут Дэшон. Он — выслушает.

— А-а… — странно протянул Ух’эр и отстранился, как будто знал, о ком речь, как будто это его немного разочаровало. Будто ждал настоящего яркую интересную игрушку, а ему подсунули какую-то кривую поделку. Отступил на шаг, фыркнул. Потом — вздохнул.

Так и не смог найти нужную интонацию и совсем бесцветно согласился:

— Последняя услуга. И ты — умираешь.

— Да, — кивнул Рен.

Ему казалось, Ух’эр снова начнет скалиться, прыгать, радостно хлопать в ладоши и в красках описывать, что тогда сделает с ним. Но тот только кивнул в ответ и, развернувшись, снова побрел прочь. Прихрамывая. Бросил, не оборачиваясь:

— Будь готов, — и пробормотал себе под нос. — Это ж еще надо, чтоб он уснул...

Кажется, чудовище и впрямь устало.

Рен усмехнулся ему вслед. Пришла неуместная гордость за Рэя. Подумалось: Ух’эр теперь его боится.

Может не так уж он и неправильно все сделал, не так уж неправильно его воспитал — раз теперь его сына боится сама Смерть.

***

Когда Нивен проснулся, Ирхан был уже высоко.

Наверное, он проспал очень долго. Наверное, поэтому поднялся легко, без привычной уже тяжести на плечах, без боли в теле. Осторожно вдохнул и выдохнул. Да, больше не задыхался.

Огляделся.

Рогатой поблизости не было, не было никого и из зверей, даже кусты-деревья казались тихими, молчаливыми. А может, таким оно казалось по сравнению с Запретным лесом. Все сейчас казалось приглушенным, обесцвеченным, тихим. Не было мерцающих огней в ветвях, дыхания ветра, шептавшего на грани слышимости, не звенело всё вокруг тихо-тихо, но в то же время — оглушительно.

Нивен медленно поднялся.

“Ну, оглушительно... — подумал он неуверенно. — Ну, звенело. Но... чего было так пугаться?”

Никогда ведь ничего не боялся. Всегда действовал вопреки страху, а иногда и здравому смыслу. А тут — испугался.

Нивен вышел на тропу. И осторожно, медленно, будто боялся, что земля сейчас провалится под ногами, сделал шаг — обратно.

Земля не провалилась.

Нивен зачем-то огляделся — не смотрит ли кто.

“Это глупо — заранее пугаться, — сказал себе так, будто пытался убедить, уговорить. — Сначала сделай, что надо. Потом пугайся. Вернись. Расскажи ей всё. И если сильно разозлится и мечами размахивать начнет — вот тогда. Ну, или если папа с друзьями венками придут бить…”

Сделал еще шаг и снова остановился, и снова окинул взглядом лес.

Лес был все так же тих. Светел. Ирхан бросил так много лучей, — будто Йен бродит где-то рядом, честное слово, — что они пробились сквозь вьющиеся над дорогой мягкие ветви, упали под ноги, согрели влажную мягкую землю. Отразились от широких листьев, пустили солнечных зайчиков прыгать по придорожным кустам.

Нивен был не против. Даже ладонь поднес к одному из них. К свету рано или поздно нужно начинать привыкать. И прекращать прятаться. И прекращать бежать.

Остановиться. Остаться. Вернуться.

“Вот обязательно так делать? — задумчиво спросил у себя. — Сначала в одну сторону, потом — в другую? Или только в этих лесах так получается?”

Который уже раз он бегал по лесам Нильф туда-сюда. Не удивительно, что она от него устала, в глазах, наверное, мельтешит…

Нивен вдруг понял, что улыбается. Прекрасно понимает, какие глупости сейчас в голове, но все равно улыбается. А мысли несутся бесконечно, легко, стремительно, и кажется, что слышит, даже отсюда слышит, сквозь них, в них тот самый воздушный звон Запретного леса, чистый, невесомый, прозрачный.

Он все еще не мог сделать третий шаг.

Почему-то казалось, что пока он просто топчется на месте, а если третий шаг — это уже будет означать, что он повернул. Что на самом деле пошел назад.

“Я сделаю это? — недоверчиво спросил у себя. — Правда? Вернусь?”

И сам себе ответил, что если третий раз шагнет, то да, то сделает, потому что тут вариантов больше не будет. Потому что если снова передумает по дороге — Нильф не выдержит мельтешения перед глазами и тогда уж точно натравит на него кого-нибудь большого, голодного и плотоядного.

Нивен поглядел себе под ноги, потом — вперед, потом — обернулся через плечо. И задал себе вопрос, который не задавал уже очень давно. Тот самый вопрос.

Что сделал бы Лаэф?

Но вместо ответа тут же налетели чередой звонкие мысли, голосом Йена затараторили, что все зависело бы от того, насколько Лаэфу приглянется Аэ, а Лаэф — ей, и насколько ему нравятся венки, и найдет ли он, где помыть голову, и вообще не против ли он мыть голову, он же бог тьмы, а там же венки...

Нивен фыркнул, пытаясь сдержать смех. Но не сдержал — коротко рассмеялся и тут же мгновенно оборвал себя.

Потому что учуял запах.

Вместе с запахом навалилось и все остальное. Боль в теле. Усталость. Тяжелое дыхание.

И в голову перестали лезть глупости. Осталось только одно слово.

“Всё… — подумал Нивен. — Всё”.

Круто развернулся навстречу. Химера мчалась к нему сквозь чащу очень быстро, уклонялась от веток, но все равно цепляла крылом то одну, то другую и создавала столько шума, что непонятно, как не услышал раньше. Вылетела к тропе, бросилась к нему и почти долетела. Упала замертво, не долетев нескольких шагов, прокатилась уже мертвой тушкой к его ногам.

Замерла.

И замерло все вокруг.

В оглушительной пустоте прорезалась все-таки слабая мысль: “Может, все не так плохо? Может, старухе просто интересно знать, как у тебя дела? Соскучилась…”

Нивен отогнал ее. Старухе не интересно, как у него дела. Если она прислала химеру, то это у нее дела плохи. Или у кого-то еще. Если химера издохла на подлете — то всё еще хуже. Старуха исчерпала все силы, значит, силы уходят на что-то, кроме игр с мертвыми зверюшками.

Нивен опустился на колено рядом с тушкой. Точными скупыми движениями размотал ленту на лапе. Развернул письмо, узнал почерк Тейрина: мелкие, ровные буквы, жмущиеся друг к другу, как будто места не хватает.

“Нивен, — говорилось в письме, — до меня дошли вести, которые могут быть тебе интересны. Наш рыжий друг направился в сторону Даарских гор, возможно, с воинственными намерениями…”

"Рыжий друг, значит... — мрачно подумал Нивен. — Вот знал же..."

Знал, что ему нужна будет помощь. Почему вдруг решил, что нет? Просто потому что захотелось?

Так не бывает.

"Сволочь! — с неожиданной злостью определил Нивен. — Рыжая сволочь он, а не друг! "С воинственными намерениями". Не мог в какое-нибудь другое время начать намереваться? В другом месте? На другом континенте?"

Ну ладно. Ладно.

Как он сказал на острове?

"Я всё вспомнил"?

Нивен дернул плечом. Все равно получалось как-то странно. Ну вспомнил, ну бывает. Но не переть же теперь одному в Даар, или в горы, или куда он там…

И очень четкая, очень злобная мысль пришла вслед за этими, мягкими, растерянными. Четкая и ясная: “Убью”.

“Как минимум, — подумал Нивен, уловив ее, — попытаюсь дать по морде. Несколько раз. Возможно, сапогом. И плевать, насколько он там силен сейчас. И спросить: обязательно было?! Обязательно именно сейчас?!”

Когда Нивен почти решился на что-то, на что, наверное, теперь не решится никогда. Вернуться. И может быть даже остаться.

Он бездумно пробежал взглядом по строкам.

Моргнул и пробежал еще раз, заставив себя вчитаться.

“Обращаюсь к тебе, — говорилось дальше в письме, — как к более разумному из вас двоих. Возможно, теперь единственному разумному. Пожалуйста, повлияй на сложившуюся ситуацию, иначе вмешаться придется мне. С безмерной благодарностью за все, что ты сделал и что еще сделаешь, Тейрин”.

— Убью! — вслух выдохнул Нивен вслух, сжал пергамент в кулаке, рывком поднялся и прокричал. — Ниииильф!

Она появилась быстро. Словно сидела в ближайших кустах и подглядывала за ним. Может быть, так и было. Может, ей нравится, когда у нее перед глазами мельтешат? А что выгоняет постоянно — это чтобы быстрее бегали, так веселее...

Нивен почувствовал, что совсем другая улыбка лезет на лицо: жесткая, злая, кривая. А Нильф встревоженно заглянула в глаза, потом — на сжатый в кулаке пергамент. На химеру у ног. Снова в глаза.

— Что… — начала она.

— Что у тебя быстрее всего летает? — спросил Нивен хором с ней.

— Ты хочешь, чтобы я отдала тебе кого-то из моих летучих зверей? — изумилась она. Шагнула к нему и перешла на шипение Лаэфа. — Я с-сказала тебе уйти из моих лес-сов, сказала, что ты мне здес-сь не нужен, чтобы ноги твоей больш-ше тут…

— Про ноги не было, — возразил Нивен, она тихо рыкнула сквозь зубы и со злостью ударила его кулаком в грудь. Легонько ударила, несильно, можно сказать, нежно. Зная, как сильны боги, небольшой синяк после удара в грудь и кратковременные проблемы с дыханием — это еще нежно.

И отбросило всего-то на пару шагов. Несколько раз он попытался схватить ртом воздух. Наконец смог. Поднялся. И сразу же заговорил, потому что она все еще стояла напротив, все еще слушала, еще ждала.

— Это последнее, о чем я прошу. Дай зверя — я улечу. И всё. Раз! — и меня не будет в твоих лесах.

— Я уже как-то привыкла, — криво усмехнулась она, и Нивена чуть не передернуло. Она и так была не слишком красива, а когда кривилась — вообще больше на Ух’эра смахивала.

“Наверное, так выглядят и мои улыбки со стороны, — подумал он. — Йен говорил, что страшно. А мы с ней, в конце концов, почти родственники… Жесты у нас общие, почему не может быть общей улыбки?”

А потом подумал, что в общем-то, Аэйлар повезло.

Потому что если бы он вернулся...

Как бы ей было жить — с его улыбками? С руками в крови. С прошлым. С ним.

— Еще не время, — сказал он рогатой.

Та удивленно подняла брови. Да, так определенно лучше, чем когда улыбается.

— Не время себя прощать, — объяснил он.

И промолчал о том, что вдруг понял: оно вряд ли вообще придет. А если он вдруг попытается — ему напомнят, что не стоит. Если вдруг попытается — кто-то обязательно пришлет очередную химеру.

И это, наверное, правильно. Так, наверное, и должно быть.

"А рыжего все равно убью, — подумал Нивен. — Как минимум, попытаюсь дать по морде".