Мы, монстры. Книга 3: Зверь

Глава 34. Попробуй

Ух’эр с грохотом рухнул на серую землю. Кажется, даже ближайшие скалы покачнулись. И возможно, пошли трещинами, как земля.

Раньше падать было не так больно. Конечно, само падение боли не приносит, но одно дело прыгать из сна в сон, а другое — ненадолго, на пару вздохов стать настоящим. Побыть настоящим. А потом — опять к себе.

Вернуться к форме до того нечеткой, что менять можно по собственному желанию, до того слабой, что рассыпается и разваливается, и части тела крутятся в разные стороны, катятся в разные стороны; к полупрозрачным снам и серым, всегда серым скалам. И единственное, что он может изменить в этом — покрасить очередную тучу в непроходимо черный. Черный кажется настоящим. За черный словно можно схватиться. Впрочем, при желании он провалится не только сквозь любую тучу здесь — сквозь любую скалу. И пропустит сквозь пальцы камень.

Потому больно — больно вернуться в мир, где все можно пропустить сквозь пальцы.

Но ничего. Как только сгинут отсюда все его родственники, он накопит достаточно сил, чтобы и этот, послесмертный мир, сделать таким же настоящим, как тот, мир живых. Самому стать живым.

И чтоб голова не отваливалась.

Над головой раздался сухой, жесткий смешок.

— Кто на этот раз? — холодно спросил голос Даарена.

“А, да, — подумал Ух’эр, — а еще сделать очень, очень больно даарском королю”.

Он поднялся, смерил того взглядом.

Даарен сидел на небольшом уступе ближайшей скалы, совсем невысоко над землей. И Ух’эр пожалел, что когда упал, скала не треснула по-настоящему. Чтобы и этот свалился. Тогда, может, было бы не так обидно.

Впрочем, задеть Даарена можно не только, уронив его с камня. Можно и копнуть поглубже, поглядеть, что он думает насчет того, кого когда-то считал сыном. В любом случае, должно быть больно, так?

— Младшенький, — ощерился Ух’эр, не сказав, выплюнув слово.

— Чей? — иногда правитель Даара мог быть очень тупым.

— Твой, — ответил Ух’эр, — мой, Эйры… Так уж вышло, что мы вместе растили монстра, просто в разные времена.

И всмотрелся в Рена очень пристально, очень внимательно: достал ли? Зацепил ли?

Но тот остался таким же непробиваемым. Тот же темный взгляд и мрачная, холодная усмешка. Только голос прозвучал глухо, когда спросил:

— К нему ты зачем полез?

— Вы же не умеете играть по правилам, — фыркнул Ух’эр.

— А он — умеет? — недоверчиво хмыкнул Рен.

— Как видишь, такой же, — пожал плечами Ух’эр и тут же схватился за руку, которая чуть не отвалилась — он ведь не прицепил все части тела на место после падения, гадкий человек отвлек. — Не скажу, что раньше был очень приятным, но свою даарскую манеру встречать богов вы ему точно навязали. Еще и командует! Сеть ему проверь!

Ух’эр увлекся, жалуясь, и осекся слишком поздно.

Человек уже впился цепким взглядом — таким же, как только что таращился на него Ух’эр, пытаясь понять, что у того внутри.

Спросил:

— Какую сеть?

И снова что-то случилось с голосом — стал очень напряженным.

Ух’эр еще не понял толком, что именно зацепило полумертвого короля — но что-то зацепило. Еще ни разу за все время проведенное здесь, его голос не звучал, как натянутая струна. А струны, если их перетянуть, могут и лопнуть. Значит, надо тянуть. Надо ответить. Может, даже получится сделать больнее, чем от падения со скалы.

— Да для него же, — заулыбался Ух’эр. — А-а, ты ведь не знаешь… Вы, даарцы, совершенно не учите историю, а потом удивляетесь, что глупы, как кусок дерева. В твоем случае — трухлявого дерева.

— Какую. Сеть? — с нажимом повторил Рен.

— Я когда-то сплел, — беспечно отмахнулся Ух’эр, будто это было плевое дело. — Мы вместе, конечно, но я был главный. Чтобы Затхэ в нее поймать и отправить в небытие. Дитя богов, знаешь ли, довольно непросто уничтожить, а если кто и рискнет — то здесь оно мне, поверь, совершенно не нужно. Так что…

Рен все это время хмурился.

А потом неожиданно доверительно посоветовал, перебивая:

— Ну так проверь!

***

— Ладно, — пробормотал Йен. — Ладно…

И опять замолчал.

Нивен ждал.

Всё было просто. Объяснять почему-то оказалось сложно.

— Я всё вспомнил, — повторил Йен, оторвал взгляд от пропасти, бросил на Нивена.

— Да ты что! — деланно изумился тот.

Он сидел привычно, расслабленно, безвольно уронив руку согнутое на колено, второй — упираясь в землю позади себя. Только теперь не глядел задумчиво вдаль, как делал всегда. Теперь уставился в глаза, пристально и по-лаэфовски. У него все еще был тот убийственный взгляд. Другие взгляды тоже появились, но этот — никуда не делся. И Йен уже слишком отвык от него, так что было слегка не по себе.

Или — впервые было не по себе. Йен научился чувствовать — научился и бояться. Правда, этот взгляд сейчас — меньшее, чего он боялся. Большее было там, в бездне, под ногами.

— Скажешь что-нибудь новое? — спросил тем временем Нивен.

Да, скажет. Скажет.

Как только найдет слова. Тут и слов-то правильных не подобрать. Он с самого начала знал: Нивен не поймет. Как ни говори. Нивен слишком предвзят.

— Там, внизу, есть Сеть, — осторожно проговорил Йен. — Мертвые сплели, потому что только так могли справиться с Зат… со мной.

Нивен молчал. Все так же пристально смотрел в глаза. Йен вдохнул и на выдохе договорил:

— Я тоже не знаю другого способа справиться.

Нивен молча выгнул бровь. Еще несколько мгновений пытался, судя по всему, убить взглядом. Потом сообщил по-эльфийски ровно:

— Знал, что ты сделаешь глупость. Не думал, что настолько. Собрался прыгнуть? — и кивнул в сторону пропасти.

Йен перевел взгляд вниз. И задумчиво проговорил — только сейчас понял, только сейчас нашлось время подумать об этом.

— Я поэтому боюсь воды. Я когда-то чуть не упал… Туда.

И подался вперед, будто пытаясь увидеть, как он падает. Будто он все еще падает…

— Эй! — Нивен щелкнул пальцами. — Не знаю, как долго ты спишь. Не отвлекайся.

Йен фыркнул. Пожалуй, глупо было предполагать, что с Нивеном можно доверительно беседовать, изливать душу, или что там у Затхэ.

Это же Нивен.

— У тебя внутри сидит монстр, — сказал тот тем временем. — Ты не знаешь, как с ним справиться. Знакомая ситуация, не кажется?

— Тут другое, — качнул головой Йен. — В тебе сидел Лаэф. От него можно было избавиться. Он был другим существом, чуждым тебе, отдельным. А со мной… — задумался, пожал плечами. — Просто я.

— Я тоже думал, что… — начал Нивен.

— Нет, — жестко перебил Йен.

Сейчас Нивен начнет спорить. Вот заранее ведь знал: Нивен начнет спорить.

Потому и ушел так быстро.

Потому и сейчас надо говорить быстро.

— Я не думаю, — сказал Йен. — Я знаю, кто я такой.

— Я тоже знаю, — кивнул Нивен. — Ты — Шаайенн из Даара.

— Нет никакого Шаайенна из Даара! — процедил Йен, круто развернувшись к нему и подумал: “Вот сейчас было бы весело, если бы я упал. Ушастый старался, бога сюда тащил, говорить пришел, а я взял — и упал. И нет меня”.

Но падать не хотелось. Хотелось говорить, неожиданно сильно и остро — рассказать все. Хоть кому-то. В последний раз. Хочет собеседник того или нет, а излить душу.

Или что там у Затхэ.

— Есть воспоминания, — сказал Йен. — Есть старые, есть новые. Новые понемногу стираются, старые — становятся ярче. Новые — пустые, старые — наполнены такой злобой, такой ненавистью и обидой… — он попытался объяснить, какой, но не смог подобрать слов, потому просто отмахнулся. — Старые все ярче. Они заполняют пустоту внутри. И кроме злости, я ничего не чувствую. Ни-че-го. Вот ты, как самый чувствительный, скажи мне: разве так должно быть?

— А мне плевать, что ты чувствуешь! — Нивен тоже разозлился, разозлился еще больше, теперь — всерьез. — У тебя монстр внутри? Так будь добр, следи за ним! И не надо никуда прыгать!

— Да я не могу! — Йен сорвался на крик.

Выдохнул, отвернулся, уставился вниз, на водоворот.

— Нечему следить, — тихо добавил, помолчав.

— Глупости, — твердо возразил Нивен. — Есть ты, и сейчас ты пытаешься поступить правильно. Ты просто не знаешь, как.

— Знаю, — Йен поднял голову, будто пытался найти в небе брата-Ирхана, будто ему вдруг стало не хватать его лучей. Стало зябко без его лучей. — Я долго учился понимать, что правильно, а что нет. У тебя учился.

— У меня?! — возмутился Нивен. И прежде, чем продолжил возмущаться, Йен снова перебил. Снова круто развернулся к нему, снова отчеканил:

— Да, Нивен! Монстры, знаешь ли, не разбирают, что хорошо, а что плохо. А ты у нас чув-ству-ешь! Потому каждый раз, когда я не знал, что делать, спрашивал себя, как поступил бы Нивен. Нивен же всегда делает правильно! Всегда знает, что хорошо, а что плохо! Нивен действует вопреки Тьме — и этого достаточно!

— А ну заткнулся, — тихо сказал Нивен, и Йен заткнулся. Он уже и сам чувствовал, что в очередной раз пытается сорвать злость на Нивене, обвинить невесть в чем, обидеть, достать, только вот теперь злости было слишком много. И кажется, на этот раз она принадлежит не Затхэ — это Йен злится. Наверное, на себя.

Не нужно все это вываливать на голову эльфу. Еще уши отвалятся…

— Говоришь, спрашивал себя, как поступил бы я, — повторил Нивен. Неожиданно мягко, проникновенно, Йен даже не знал, что Нивен умеет так. Очень по-человечески. И добавил так же, разве что — чересчур отрывисто.

— Так. Спроси. Сейчас.

— Я и спросил, — Йен пожал плечами. — Первым делом, как только вспомнил о том, кто я такой. Сразу и спросил.

— Я бы не пытался убить себя, — возразил Нивен.

— Правда, что ли?! — весело изумился Йен. — А что ты все время, что я тебя знаю, делаешь? Только это и делаешь! Лезешь, куда не надо, дерешься со всеми подряд, помираешь на каждом шагу, но тебе все мало!

— Это другое… — упрямо заявил Нивен.

— В тебе сидел монстр, которого можно было изгнать, — напомнил Йен. — И все равно ты постоянно пытался покончить с вами обоими. Где тут другое?

— Ты не так понял, — Нивен устало вздохнул, сел ровнее, удобнее, снова пристально уставился в глаза и твердо сказал. — Дело не в монстре.

— Ну да! — фыркнул Йен.

— Дело во мне, — дернул плечом Нивен. — Я убивал людей. Наслаждался этим. Пусть это сто раз был не я, важно другое: я там тоже был. И не остановил его. Теперь единственное, что могу — спасти тех, кого еще можно. И если для этого нужно рискнуть жизнью, я согласен. А ты — ты же вообще ничего не сделал! Тебя постоянно пытались убить, не ты!

— Теперь ты не понял, — Йен широко улыбнулся, в очередной раз подумав, что умом эльф и впрямь не блещет. — Ты же понимаешь, кто я такой? Подумай, скольких убил я. И убью, если меня не остановить. И это — я, Нивен. Не вселившийся в меня мертвый бог — я.

— Все равно… — упрямо сказал Нивен и злобно прищурился. Он часто так делал, когда заканчивались аргументы. Еще, бывало, за мечами тянулся, так что хорошо, что он всё растерял.

— Когда я вспомнил всё, я подумал, что ты нашел бы способ покончить с этим, — сказал Йен. — Но ты дурак…

— Я дурак?!

— …потому ты просто покончил бы. А я умный…

— Ну да!

— …потому я придумал, как это сделать так, чтобы не зря. Не просто так, понимаешь?

Нивен снова уставился убийственным взглядом. Глухо спросил:

— И что тут “не просто так”?

— Рэй, — ответил Йен.

— Рэй?! — переспросил Нивен неожиданно громко. — При чем тут Рэй?!

— Помнишь Северный порт? — спросил Йен.

— Какой, к черту, порт?! — казалось, еще немного, и Нивен будет не говорить — кричать.

Йен не стал отвечать на последний вопрос. Эльф наверняка помнил — просто не мог понять, к чему это.

— Там я услышал о болезни Даарена. И подумал еще тогда, что Рэй не удержится, если что.

— А ты веришь в брата! — фыркнул Нивен, но сбавил все-таки тон.

— И я буду в этом виноват.

— Да каким образом?!

“А, нет, — подумал Йен. — Не сбавил. Показалось”.

— Я знаю его. Я знаю даарцев. Чтобы влезть на трон и нацепить корону, нужно доказать, что имеешь на это право. Показательно кого-нибудь победить или истребить, тут как пойдет. Иначе — постоянно будут сомневаться в тебе. Рэй и сам в себе сомневается. И не пойдет никого истреблять. Он слишком мягкий, понимаешь? Он с какого-то перепугу — добрый. Он и меня-то не смог… И теперь может сто раз гордиться тем, что не смог. Но в то же время никогда не простит себя за это же. Потому я дам ему шанс закончить начатое. И так, чтобы все видели.

— И это ему обязательно понравится! — процедил Нивен. — И за это он себя тут же простит! Обрадуется, наденет корону! Будет жить долго и счастливо!

— Я победил его врагов, он победит меня, — пожал плечами Йен.

— Да он знает тебя! Он не сможет! Опять! И что тогда?! Сам прыгнешь?!

— Тогда ему же хуже… — Йен задумался на миг, потом отмахнулся. — Да всё он сможет! Это тебе терять нечего, ушастый, это ты можешь меня доставать, пока не выяснишь, что происходит. А у него сейчас Даар в руках. У него нет права на ошибку. И если есть хоть малейшая вероятность того, что я наврежу его людям, а я очень внятно объяснил ему, что она есть, Рэй справится.

Нивен тяжело вздохнул, потер лицо ладонями. Кажется, успокоился. Удалось ли его убедить?

— И что дальше? — мрачно спросил. — Как ему потом с этим жить? Когда узнает, что это был твой хитрый план.

— Как узнает? — удивился Йен. — Я ему не смогу этого рассказать. Ты — тоже не скажешь. Не смотри так на меня, не страшно. Говорю же: я знаю тебя, я знаю, как ты будешь поступать. Ты не скажешь.

Нивен долго таращился ему в глаза. Потом наконец неожиданно тихо проговорил:

— С тобой и правда что-то не в порядке, если считаешь, что таким образом ты поможешь ему.

— Я знаю, что помогу! — Йен почувствовал: Нивен сдается, еще немного, и сдастся совсем. Значит, надо давить дальше. — Он переживет. Он сделает то, что давно пора было. Его народ будет носить его на руках.

— А Дэшон?

— А Дэшон его не поднимет, Дэшон старый и слабый.

— Йен!

— Да что “Йен”-то?! Все ведь правильно! Я уничтожаю его врагов, он — меня. Выходит, он сильнее всех в горах, Даар принадлежит ему, никто больше не плодит монстров, монстры вымирают. И очень быстро, потому что их мало осталось. Их, конечно, жаль, но разве не так все должно быть? Монстры погибают, а люди — остаются?

Нивен помолчал, глядя куда-то вдаль. Снова стал похожим на себя. Очень тихим, расслабленным, задумчивым.

Потом глянул в глаза, и Йен понял: это только показалось. Взгляд у него был — острее Весла, пронзительный, отчаянный, и очень, очень живой

— А мне что делать? — спросил он.

— Возвращаться к своей женщине, — твердо ответил Йен. — К той, которую нашел. А то вдруг она опять потеряется?

— Почему не сказал? — что-то будто сломалось в нем. Он говорил ровно, глухо, почти без интонаций. Могло даже показаться, что в него снова влез Лаэф, если бы не взгляд. — Почему не сказал мне о том, что задумал?

— Зачем? — нахмурился Йен.

— За-чем? — по слогам, с нажимом переспросил Нивен. — Серьезно, Шаайенн?! Зачем?!

Йен кивнул. Нивен тяжело вздохнул. Спросил:

— Ты правда не понимаешь, да?

Йен кивнул еще раз.

— Затем, что я твой друг, — ответил Нивен. — И заслуживаю знать, насколько ты свихнулся.

— А-а, теперь, значит, друг… — Йен ухмыльнулся.

Нивен молча, неожиданно сильно, запустил в него мелкий острый камень. Нашел же где-то, гад. Тот свистнул в воздухе, чиркнул по плечу.

— Эй! — возмутился Йен. — Что за манера у всех бросаться камнями?!

— Может, дело в тебе? — доверительно спросил Нивен. — Может, ты вызываешь желание бросить камень?

— Вот поэтому и не сказал, — прищурился Йен в ответ. — Потому что знал: будешь спорить, бросаться чем попало и мешаться под ногами. И расщелин тут много, упадешь еще, если за мной потащишься, ты же любишь в них падать…

— Ты меня тогда толкнул! — возмутился Нивен.

— И еще раз толкну, если полезешь, — пообещал Йен.

— Попробуй, — пожал плечами Нивен и легко вскочил на ноги.

— Ты прости, эльф, но я тебя не дождусь, — улыбнулся Йен. Хотел ухмыльнуться, жестко и злобно, но почувствовал — выходит что-то совсем другое. — На рассвете все решится.

— На рассвете, — повторил Нивен и странно ухмыльнулся.

— Опять за свое, — вздохнул Йен. — Опять повторяешь, будто заново разучился… Эй!

Нивен не дослушал, шагнул к краю и прыгнул.

Йен зачем-то тоже вскочил. Выдохнул, когда дошло, что Нивен не на самом деле прыгнул — он во сне прыгнул. Ничего ему не будет — проснется.

Нет, ну хоть попрощаться нормально он мог?

Вроде как, у них, чувствительных, принято прощаться, если знаешь, что больше не увидишь…

Или все не так? Или Нивен находится ближе, чем Йен думал? И теперь решил поспешить, успеть добраться сюда до этого самого рассвета?

Ну да, он забыл: Нивен слишком упрямый, чтобы сдаваться, и когда кажется, что он успокоился, когда больше не спорит, замирает, задумчиво глядя вдаль, когда якобы расслабляется — это он просто готовится к броску.

Ну, пусть попробует, чего уж. Просто еще одна фигура на доске. Глупая и непредсказуемая, сейчас совершенно лишняя, которая к тому же может бессмысленно пострадать. Впрочем, у него это, можно сказать, хобби. Бессмысленно страдать.

Йен, конечно, попытается уследить и за ним. В конце концов, он видит всё. Он может всё.

А если все-таки не уследит… Ну, так же правильно, да?

Монстры погибают, люди — остаются.

***

Ух’эр уже давно уковылял. Рен спрыгнул на землю, прошелся, покосился на свою туманную пелену, но возвращаться туда не хотелось.

Потому он бесцельно бродил кругами, старательно обходил пятна смолы и переступал через широкие трещины в серой сухой земле, а в голове все крутились мысли про эту сеть.

Мысли, приносящие с собой очень странные, незнакомые и неприятно зудящие ощущения.

Ему всё казалось, он неправильно понял. Или Ух’эр понял неправильно. Или что-то не то ему сказал. Потому что так всё быть не могло. В этом было что-то неправильное. И в то же время — абсолютно, совершенно логичное, если предположить, что сам Рен ошибался очень долгое время.

Ему хотелось, чтобы он ошибался.

И только один вывод можно было сделать из того, о чем Затхэ попросил Ух'эра.

Тот самый, неправильный вывод.

Рен вдруг почувствовал, что идти тяжело. Впервые здесь — идти тяжело. Устали ноги, дыхание сбивается. И что-то тянет в груди.

“Пора? — подумал он. — Уже пора умирать?”

Медленно, осторожно сел прямо на землю. Он в конце концов, очень устал. Он хотел знать, чем все закончится — потому держался. Но теперь, кажется, узнал.

Значит, пора?

Почувствовал, как совсем рядом, в нескольких шагах за спиной, шелохнулся воздух.

“Сейчас будет Ух’эру радость,” — мрачно подумал он, но подошел не Ух’эр.

По широкой дуге обошла и застыла напротив рыжая девчушка, невысокая, в коротких тонких одеждах, которые едва прикрывали острые груди и совсем не прикрывали тонкие ноги. Короткие рыжие волосы были по-мальчишески взъерошены, а красивые, мягкие черты лица казались смутно знакомыми.

Она осторожно шагнула ближе, присела напротив. Одной рукой уперлась в землю рядом с собой, вторую сунула в рот. Хрустнула ногтем в зубах.

— Не грызи, — бросил ей Рен и хлопнул по руке, чтобы вынула изо рта.

Она изумленно подняла тонкие брови. Глянула на свою руку, потом — на его. Потом — в глаза. По-человечески нерешительно, словно колебалась, не была уверена, о чем с ним говорить: остановиться на ногтях или перейти к другому, куда более важному.

— Я — Даарен, — сказал он.

— А то я не знаю! — фыркнула она. — Брат считает, что такой умный, что ото всех спрятался. Но он забыл — я стала видеть гораздо лучше. А в последнее время — и слышать, — и рыжая подмигнула заговорщицки, мол не говори Ух’эру, пусть это будет нашей тайной.

Не представилась, зараза.

“Которая же ты?” — думал Рен. Пытался вспомнить, как выглядят Мертвые богини, но рыжие волосы неуместно напоминали только о Шаайенне.

У него были точно такие же, правда, не торчали так во все стороны — падали мягкими волнами на плечи. И сам он всегда казался мягким, смешливым, то ли чересчур расслабленным, то ли просто слабым. Рен всегда радовался про себя, что старший — Рэй. Из Рэя что-то могло получиться.

И только со временем, намного позже, чем надо, он понял: Йен не мягкий. Йен холоден и расчетлив, а за смешливостью прячет злобу.

И еще позже, когда стало совсем-совсем поздно, когда уже почти умер, вот буквально несколько мгновений назад понял: Йен не слабый.

— Ты думаешь о нем, — тихо сказала рыжая, решившись таки говорить серьезно. — Он и мой сын тоже.

Рен, скользя бездумным взглядом по ее чертам, принялся вспоминать имена богинь, хоть одно из имен: вдруг угадает? Потому что если этого не делать, в голову лезли воспоминания и Йене. А ему и без них сейчас было больно.

Она легко развернулась и уселась теперь не напротив — рядом с ним. Обхватила колени, продолжала заглядывать в глаза.

Рен чувствовал это, но смотрел уже не на нее — в бесконечную серую даль.

— Зачем он это? — тихо спросила рыжая. — Зачем он про Сеть? Я не понимаю…

“Ты и не поймешь, — подумал Рен. — Ты одна из глупых божков. Вы так не делаете. Это очень по-человечески, не по-вашему…”

Рыжая еще долго всматривалась в глаза, ожидая ответа. Потом поняла, что не дождется, и спросила другое:

— О чем ты думаешь?

Рен покосился на нее, коротко, невесело усмехнулся и — вдруг как-то само собой получилось — потрепал по рыжим волосам.

— Думаю, что не повезло мне с родственниками.

Она еще мгновение смотрела на него непонимающе, а потом вдруг разразилась визгливым заливистым хохотом.

Хохот перешел во всхлипы. Рыжая спрятала лицо в ладонях, а Рен, так и не убравший руку от ее головы, осторожно обнял за плечи.

Она уткнулась в него носом, продолжая всхлипывать, а потом — и вовсе сползла на колени. То смеялась, то плакала, а он задумчиво гладил, словно пытался убаюкать. Успокоить.

Хотя кто в состоянии успокоить мать, которая вот-вот потеряет своего ребенка? И в который, интересно, раз?

— Он все сделает правильно, — сказал Рен, будто это могло как-то ее утешить.

Она всхлипнула еще раз, ему показалось, что сейчас соберется с мыслями — и ответит. Но вместо ответа — с неба полилось.

Не черная смола, не грязь: вода была чистой, прозрачной, дождевой. Напитывала сухую землю, проливалась в трещины, текла по земле.

“Ух’эр, должно быть, и впрямь занят своей сетью”, — подумал Рен.

Он пробыл здесь достаточно долго, чтобы знать: в царстве мертвых так не принято. Тут не бывает дождей. По крайней мере, таких, теплых и прозрачных.

Он все еще держал рыжую за плечи одной рукой. Вторую — поднял. Подставил ладонь под тугие струи. Запрокинул голову — подставил и лицо.

А потом громыхнул вдали гром, и рыжая резко села, тоже уставилась в небо — и снова расхохоталась. И во второй раз гром не просто так загремел — ответил ее смеху.

***

Тэхэ резко вдохнула, распахнула глаза. Села.

Жизнь возвращалась к ней с каждой каплей дождя.

И с каждой каплей приходило изумленное понимание: это Эйра. Это ее слезы. Впервые Эйра плачет по-настоящему. И словно все слезы, что выпила, теперь возвращает. А со слезами — возвращает жизнь.

“Из-за кого же это ты, сестренка? — думала Тэхэ, запрокинув рогатую голову и упираясь руками в землю позади себя, дыхание становилось глубже, дыхание становилось сильнее. — Неужели и впрямь кого-то любишь?”

А Эйра все рыдала. Безудержно и громко.

И гремел вдали разбуженный Заррэт.

Из-под ладоней Тэхэ уже вились-стелились зеленые ковры-дороги, и она ждала, пока трава вырастет чуть повыше, чтобы упасть в нее — мягкую, нежную, живую.

Лишь бы успеть, пока не вернулся Ух’эр. Что тот ушел — сомневаться не приходилось. Он не позволил бы Эйре заплакать. Да и не заплакала бы она при нем.

***

Лаэф стоял вдали, пристально глядя на Тэхэ. Он любовался ею, ожившей. Хотел подойти, взять за руку, взглянуть во вновь прекрасное, не покрытое трещинами-морщинами, лицо. Но не шевелился, застыл, потому что чувствовал такой же пристальный взгляд на собственной спине. И знал, точно знал: это Сорэн стоит позади, так близко, что рукой подать. И точно знал: стоит шевельнуться — она уйдет.

Возможно, он мог обернуться.

Но не знал, уйдет ли в этом случае.

***

Ух’эр еще раз дернул Сеть, проверяя, насколько хорошо держится.

Она держалась, даже смолы не пришлось нести, чтобы чинить. Она все-таки была вечной.

Поднял голову. Потом взял ее обеими руками, снял с шеи и поднял еще выше. Принюхался. Воды Мирдэна над головой не давали полностью ощутить происходящее, но ясно было одно: что-то происходило.

В его царстве.

Ух’эр вернул голову на место и пробормотал:

— Проклятое насекомое!

Получилось невнятное бульканье.

Ух’эр даже не рассмеялся ему, только фыркнул себе под нос, еще раз булькнув. Он слишком злился, чтобы смеяться. И почему-то был уверен — что бы ни происходило сейчас в царстве мертвых — виной тому мелкий живучий человек.

Оно так всегда.

Они всегда всему виной.