Мы, монстры. Книга 3: Зверь

Эпилог

Рэю снилось что-то мутно-серое, вязкое и липкое.

И все было бессмысленно, и выныривать из сна не хотелось.

Правда, потом пришло то хромое чучело, пробормотало что-то вроде: “Ну нет! Хватит с меня даарцев!” а потом, звонко, мелодично расхохотавшись, заявило: “Сейчас отомщу!” и, кажется, передразнило его: “Вон!”

И снова его куда-то швырнули.

Его постоянно швыряли. Он не помнил, почему, но помнил, что все его швыряют. И кажется, все ему врут. И ему почему-то абсолютно плевать на это.

А потом он открыл глаза и тотчас же захотел нырнуть обратно — в липкую серую бездну. В ней, в этой бездне, всё было смутно, отдаленно и совсем не больно.

Здесь же, стоило вздохнуть первый раз сознательно, боль вернулась, навалилась, прошила насквозь.

Рэй закрыл глаза.

Почувствовал, что одна рука плотно перевязана. Пошевелил второй. И тут же на ней сомкнулись мертвой хваткой чьи-то пальцы.

“Теплые перчатки, — бездумно отметил он. — Только один человек ходит в перчатках во дворце…”

— Рэй, чтоб тебя… — пробормотал голос Дэшона совсем рядом. — Еще раз попробуешь помереть — добью, чтоб не мучился!

Рэй попытался улыбнуться в ответ. Кажется, вышло не очень.

Дэшон помолчал, потом глухо сообщил:

— Даарена больше нет с нами.

Рэй не ответил, потому Дэшон, помолчав еще немного, продолжил:

— Погребение назначено на завтра, так что как хочешь, но до завтра ты должен подняться.

— Опять? — губы послушно шевельнулись, и даже, кажется, получилось произнести почти внятно. — Опять должен?

— Тебе не привыкать, — голос Дэшона звучал непривычно жестко, почти зло. — По традиции коронация — через семь дней…

“…после погребения…” — подумал Рэй хором с Дэшоном. Он знал традиции, он всегда чтил традиции, но так не хотелось подниматься, открывать глаза, дышать. Хотелось обратно в серый сон.

Там было не больно.

И кажется, там он никому ничего не был должен.

— Коронацию нужно провести как можно скорее. Даару нужен наконец король!

Рэй все-таки открыл глаза.

Дэшон сидел рядом, смотрел в глаза пристально, холодно.

Губы пересохли, дышать было больно, и вместо голоса снова прозвучал невнятный хриплый шепот:

— Ты злишься?

— Конечно, злюсь! — процедил Дэшон. — Ты чуть не помер! Ты у меня один остался и чуть не помер! Больше не буду нянчиться с тобой, понял, будущее величество? Корону в зубы — и вперед! А я на пенсию уйду!

— Мне жаль, — прошептал Рэй, продолжая сверлить Дэшона взглядом.

Не на то старик злился. Совсем не на то.

— Я пытался его удержать, — Рэй попробовал говорить громче, но голос срывался, и боль была теперь не только в груди — в горле тоже. Растекалась по телу, просачивалась внутрь. — Йена. Я пытался…

— Знаю, — перебил Дэшон. — Ты сделал все, что мог, Каарэй. Ты всегда делал, что мог.

“Но этого недостаточно, — подумал Рэй. — Давай, старик, договаривай”.

Дэшон договорил, но сказал другое:

— Потом расскажешь, что там случилось. Не трать на это силы сейчас. Тебе нужны силы. Даару нужно, чтобы ты был сильным.

“Да что ему станется, твоему Даару! — подумал Рэй. — В горах уже нет никого! И не сунется никто еще долгое время. Йен постарался! Всё сделал за меня! А мне — что теперь делать?!”

Но не сказал ничего. Закрыл глаза.

Он знал ответ. Как обычно. Как всегда.

Делать всё, что может.

Других вариантов у него в общем-то нет.

***

В Северном порту не изменилось ничего.

Всё так же людно, чуть менее шумно в сравнении с крикливыми южными портами — словно холод приглушает голоса. Да и вообще — на севере всегда народ более молчалив, они же, черт их дери, суровые северяне, они делают — не говорят.

Йен только другой.

Впрочем, последний свой шаг он тоже сделал без лишних обсуждений.

“Последний ли?” — подумал Нивен, шагая вдоль кромки воды, которая сегодня была темной — Ирхан словно истратил вчера все силы, и сегодня почти не показывался из-за тяжелых темных туч. Ну а чего ему показываться? На Йена-то больше светить не надо…

“Такие не умирают, — думал Нивен, то и дело бросая взгляды на накатывающие на берег волны, будто ждал, что очередная волна вынесет Йена на берег. — Такие не умирают — тому доказательство голоса внутри…”

И тут же задумался: это он только что подумал?

Он сам?

Или писклявая Эйра снова шептала на ухо?

Она то и дело лезла в голову, настойчиво требуя: спаси его, спаси, спаси…

“Спасти кого?” — спрашивал у нее Нивен. Ух’эр четко сказал: Йен больше нет, нигде нет.

Кому из них верить, если все древние боги врут, как дышат?

Этого Нивен не знал. Но уже умел делать то, что правильно: поступать вопреки. На Лаэфе натренировался. И теперь, зачуяв голос кого-нибудь из них в себе, тут же делал наоборот.

Что до Йена…

Это в конце концов, его решение, и он слишком настойчиво стремился к тому, чтобы воплотить его в жизнь. Предпочел уйти, пока не превратился в монстра. Даже если он существует сейчас где-либо, в какой-либо форме, если Нивен попытается вернуть его, спасти, как наивно надеется Эйра, — что именно он спасет? Кого вернет?

И — как?

Откуда?

— А ты подумай, — мягко шепнула в голове Эйра, и теперь Нивен точно услышал: это она.

— Он не умеет, — раздраженно отозвался Лаэф.

“Умолкните… — устало подумал в ответ им. — Хватит! Хватит, хватит…”

И не заметил человека, идущего навстречу. Потому толкнул плечом.

Человек, огромный, грозный и бородатый, развернулся так круто, что с его широких плеч чуть было не соскользнула небрежно наброшенная меховая накидка, а темные глаза вспыхнули в предвкушении — человек явно жаждал драки.

Нивен развернулся ему навстречу. Громыхнул вдали гром, и Нивен понял: сейчас он убьет. Он вдохнул на развороте, а на выдохе — убьет. Иначе он не выдохнет. Задохнется. Убить будет легко, быстро, у мужика кинжал на поясе, идиот повесил его так, что хватай и втыкай. И кровь прольется, теплая, сладкая…

Нивен улыбнулся. Рука дернулась к капюшону — он хотел, чтобы человек перед смертью видел его глаза. Которые — он знал — светятся сейчас ослепительно-белым.

Впрочем, нет.

Не он этого хотел.

Нивен медленно, через силу, выдохнул и опустил руку.

— Прости, — сказал мужику.

И продолжил путь.

“Ну давай, — подумал он. — Вот моя спина, прямо перед тобой. Давай, попробуй…”

Впрочем, нет.

Не он это подумал.

“Сидеть!” — процедил Нивен про себя.

— Я тебе пос-сижу… — угрожающе прошипел в ответ Лаэф.

А Нивен улыбнулся еще раз. Да, в нем все еще было слишком много убийственной ярости, в нем было слишком много силы, но пока еще — ему решать, на что эту силу тратить. На людей или на богов.

И только когда разберется с богами, когда научится отличать свои мысли от чужих, попробует разобраться с тем, которые из мыслей о Йене — его собственные. Что именно сделал Йен. И как это исправить

И не глупо ли надеяться на то, что можно что-то исправить. Ведь это Эйра надеется — не он. А Эйра, как известно, та еще дурочка…

Портовый кабак был, как обычно, полон. И тоже по-северному немногословен. Правда, человек, на которого Нивену указали, общался с соседом по столу, но человек явно был не местным, ему простительно. Он, здоровенный и загорелый, кутался в теплую накидку, потому выглядел еще больше.

“Сейчас, наверное, холодно…” — подумал Нивен. Он не чувствовал.

Пил человек явно не первый кувшин — чтоб согреться, наверное. Может, это развязало ему язык, а может, сосед попался понимающий. Нивену было все равно.

Он подошел, сел на лавку напротив, и человек осекся, поднял на него мутный взгляд.

— Нужно уплыть, — сказал Нивен и ссыпал монеты из кошелька себе в ладонь. Показал мужику, тот попытался сосредоточить взгляд. Трудно, наверное, считать монеты, когда они расплываются перед глазами.

Впрочем, и так должно быть видно: там достаточно.

— Мне сказали, — продолжал Нивен, — твой корабль будет идти мимо Серого острова.

— Причаливать к нему не буду, — ответил капитан.

Нивен коротко кивнул.

Естественно. Туда в здравом уме никто не полезет. Там, говорят, призраки. Там, говорят, сама Смерть ходит и каждому, кто оказывается близко, заглядывает в глаза. Только вот — Нивен прекрасно знает, где на самом деле ходит Смерть. А если кто попытается заглянуть ему в глаза…

Ну, ему же хуже.

Капитан протянул руку, Нивен ссыпал в нее монеты. Уже поднялся, когда тот вдруг подозрительно спросил:

— Ты без животных?

— Животных? — переспросил Нивен, и получилось даже удивленно, он и не думал, что его голос все еще может так живо звучать.

— Да был у меня один, — капитан кивнул на Нивена, будто демонстрируя его соседу, — тоже собрался в место, которое обходят все, кроме меня… Подвези, говорит. Но я, говорит, с конем.

Нивен выгнул бровь, будто хотел спросить: “Я, по-твоему, коня в карман засунул?”

В карманах у него разве что полно кинжалов было. И ножны за спиной, правда, теперь другие — для прямых даарских мечей. С ними он, конечно, тяжелее в бою, но кто полезет с ним биться? А если кто полезет…

Ну, ему же хуже.

— Я за коня доплату взял, — продолжил капитан, уже обращаясь к соседу, — а он как привел… Само оно, значит, размерами, как два коня, глаза — во, копыта — во! Я мужику этому: “Что за чудище?!”, а он мне нагло так, в глаза, понимаешь: “Конь!” А я ему: “Да если это конь, то я фея лесная…”

— Когда отплываем? — перебил Нивен.

— А! — капитан заметил, что Нивен все еще здесь. — Да вот… — неопределенно махнул рукой в окно. — Как Ирхан опустится на воду.

“Ты ж не протрезвеешь”, — презрительно подумал Нивен, развернулся и двинулся к двери, а капитан за спиной продолжал вещать:

— Оно, понимаешь, разве что огнем не дышит… Глаза — что угли! Из ноздрей — вот-вот дым пойдет! И скалится, собака, как… собака! А он, понимаешь, “Конь!”

Нивен вышел.

Мысленно хмыкнул: “Это ты еще чудищ не видел, друг”.

Поглубже надвинул капюшон, решительно зашагал к кораблю.

Ну, как к кораблю…

“Это корыто, Нивен”, — сказал бы Йен.

“Это то, что нужно, чтобы чудищ и дальше здесь не видели”, — ответил бы ему Нивен.

— Долго еще будешь общаться с мертвым другом? — фыркнул Лаэф.

Кажется, пытался отыграться за полученную команду ”сидеть”, а может, просто разозлить.

Нивен ему не ответил.

С мертвыми богами он точно не собирается общаться.

Живых друзей заводить — тоже.

Так что других вариантов у него в общем-то нет.

***

Темные воды сомкнулись над головой. Йен попытался рвануться наверх, но не получилось — то ли воды сверху было уже слишком много, то ли сам себя остановил, он толком не понял, он не думал. Делал.

“Вот как Рэй обычно”, — пронеслась мысль, и Йен ударился о твердое.

Прокатился, закашлялся, пытаясь вдохнуть, но не вода попала внутрь — то ли пыль, то ли песок.

Открыл глаза и тут же принялся их тереть — пыль тут же забилась в глаза.

Резко сел, закашлялся еще раз, проморгался. Вскочил.

Изумленно вдохнул, осознав, что может вскочить, что ноги стоят на чем-то твердом — и снова пришлось откашливаться. Вокруг стояла сплошная стена из серой пыли.

— Так… — пробормотал Йен. — Но это-то уже — не снег… Это точно не снег.

Сделал осторожный шаг, потом еще один.

Сдержал дурацкое желание улыбнуться, а то — и расхохотаться вслух. Начнет смеяться — точно пылью подавится.

— Эй! — крикнул он. — Тут кто-нибудь есть?

Пошел быстрее.

Прокричал громче:

— Эй! — и в голосе прорезался рык.

“Да уймись уже, — отмахнулся от рвущейся наружу звериной ярости. — Заперли нас, не видишь? Наверное, убить такое чудовище не под силу никому, вот и заперли”.

— Прекрасно, — пробормотал он себе под нос. И прокричал вверх, где должно было быть небо, но была только пыль. — Прекрасная шутка, Ух’эр! Запереть меня с самим собой! И чтобы больше никого! Я же не один, да?! Меня много! И человек, и зверь, и чертова птица! Значит, не будет скучно, так?!

Закашлялся еще раз, слишком глубоко вдохнув.

Отдышался. Подумал: чего это он? Кому кричит? Его не услышат. А даже если услышит Ух’эр — только примется снова безумно хохотать…

“Я же тут сойду с ума, — обреченно подумал Йен. — И если когда-нибудь выберусь… Только бы ушастому — или Рэю, тот тоже дурак — не пришла в голову идея меня отсюда вытаскивать. Потому что, если я сойду с ума, а они это вытащат...”

— Не, ну так нечестно… — пробормотал снова тихо, себе под нос. Двинулся вперед, щурясь и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в пыли. — Нечестно! Я героически погиб! Всё! По-гиб! Я сделал всё правильно! Теперь меня не должно быть! Это ваше хваленое небытие?!

Понял, что снова перешел на крик. Почти на рык.

И подумал: и что с того? Если единственное, что он сейчас может делать — кричать, то он будет кричать.

И что с того?

Отплевался от пыли и пошел быстрее.

— Я надеялся, что будет тихо и пусто! А тут не тихо! — и проорал громко, очень громко, чтобы голос не тонул в клубах пыли. — Тут! Не! Тихо!

Прошелся еще раз, теперь — по кругу. Догадываясь, что тут в принципе не имеет значения, куда идти.

И добавил:

— Хотя бы потому что себя я слышу. А если я могу говорить, тихо не будет…

Осекся и замер, потому что ему вдруг показалось, что кто-то засмеялся. Очень далеко, на грани слышимости, почти как Ух’эр. Только тот смеялся громко, заливисто, а тут — смешки редкие, сухие, угасающие. Как будто кто-то когда-то смеялся так же, как Ух’эр, а теперь — умирал.

— Э-эй… — протянул Йен и покрутился вокруг себя, пытаясь разглядеть что-то в пыли.

Но было тихо. Пыль все так же кружилась вокруг. Ложилась под ноги, снова взлетала. Оседала на плечи, на руки, волосы.

“Если я сейчас сяду и замру, как скоро превращусь в пыльный сугроб?” — задумался Йен.

И решил: черта с два!

Двинулся вперед, еще тверже, быстрее, решительнее. И угрожающе заявил:

— Ну ладно. Ладно… Хотите так?! Будет так! Буду говорить!

И подумал, что больше тут и делать-то нечего.

Что других вариантов у него в общем-то нет.